основы археологических раскопок

На столе и под столом

Уже безумие крылом Души накрыло половину, И поит огненным вином И манит в черную долину. И поняла я, что ему Должна я уступить победу, Прислушиваясь к своему Уже как бы чужому бреду.*

Медленно и мучительно долго тянулось время до Нового Года. Двадцать девятого сдали последний экзамен — напиваться на радостях не стали, потому что в памяти еще огненной печатью горел тот самый вечер, когда мы с Егором чуть-было-не и далее по списку, но вообще было достаточно весело. 

 Переход наших с Егором отношений снова в разряд подпольных организм отторгал долго и неприятно, как простуду или вирус. Будь Вовка чуть повнимательнее и не будь рядом с ним отвлекающего фактора в виде Алисы, а Ан — чуть посерьезнее, давно бы уже доперли, что к чему. Потому что таких взглядов просто так не бывает, и таких неловких прощаний, когда надо что-то сказать, а не говорится никак, комом в горле застревая — тоже. И таких прикосновений мимоходом просто так тоже не бывает, когда тело жжет, как каленым железом, от обычного объятия на прощание. И слов этих двусмысленных тоже просто так никто не говорит — когда точно знаешь, что поймет и улыбнется в ответ даже на полную околесицу, глазами будто бы спрашивая, что за фигня происходит и когда это все закончится. А это не закончится. 

 Тридцатого числа были эти дурацкие танцы со звездами-не-звездами на глазах у всего института. Тренер уже забила на то, чтобы мы выглядели красиво, и теперь прилагала все усилия, чтобы мы выглядели в этой некрасивости хотя бы синхронно и не вразнобой. Илья волновался почти смешно, спотыкаясь и постоянно сбиваясь с шага даже на генеральной. Я на это только фыркала, мягко возвращая его в позицию. В конце концов, до того, как мама решила, что все мои силы должны уходить на учебу, я целых три года занималась в балетной студии. Что еще не означает, что я не была бревном.

 — Да не переживай ты так, — я смотрела на то, как Илья нервно комкает в пальцах стрельнутую у кого-то из первокурсников сигарету, — Это же просто дурацкий танец — почти утренник.

 — Хуютренник, — мрачно ответил Илья, — это не значит, что можно позориться перед всем институтом. У тебя-то все получается, тебе везет. Курить будешь? 

 — Не буду. Помаду смазать боюсь, — неловко отшутилась я. 

Помаду действительно смазывать не хотелось, потому что не так уж часто сама Павлюченко по секрету одалживает свою божественно-бордовую эксклюзивную «МАС» чуть ли не за миллион — специально для того, чтобы мое унылое лицо во время танца чуть отличалось от моего унылого лица в остальное время. Задумчиво посмотрев на Илью, я только хмыкнула, покачиваясь с пятки на носок. Пятнадцать минут до выступления, а у него вон руки дрожат. Несмотря на то, что в последнее время мы как-то не особо хорошо общались, падая на почти круглосуточный игнор, прерываемый репетициями, не хотелось смотреть на то, как его ломает по такому пустяковому поводу.