Mon chér

Отступление. Новогодняя ночь

Примечание: эта глава никак не связана с основным сюжетом и написана исключительно как выдержка из жизни героев.

Гостиная всё больше и больше наполнялась напряжением. Фалации, сложив руки на груди в позе "Я - непреступная скала", выжидающе смотрел на своего ангела, который, пребывая в состоянии лёгкого раздражения, злобно на него зыркал. Не то чтобы вампир не хотел уступать Инкре в выборе рождественского дерева, но запах сосны был ему столь отвратителен, что если выбор художника падёт на это дерево, граф не выдержит и полетит праздновать в лес в гордом одиночестве.

- Фалации, ну пожалуйста. - вновь завёл свою тираду молитв француз, жалобно глядя в глаза возлюбленного, - Ель сюда не поместится, и твоим крыльям всё ещё опасны такие нагрузки. Я же забочусь о тебе, глупый вампир.

- Инкре, я не потерплю даже щепки этого адового дерева в своём доме. - непреклонно ответствовал граф, и взгляд его по мере увеличения количества уговоров от Инкре всё больше наполнялся негодованием.

- Фалации. - вдруг сменив свой тон на более серьёзный, отрезал француз, - Я не для того полмесяца с тобой мучился, чтобы ты наступил на те же грабли.

На этой неловкой ноте вампир смутился. Сколько уже времени прошло с тех пор, когда он по своей неосторожности посмел оставить своего ангела на столь долгие две недели, а обстоятельства по сей день услужливо подкидывают им вот такие ситуации, когда упоминание этого факта становится крайней формой аргумента. И ведь Инкре был прав, он всегда был прав, а граф никогда не мог противиться желаниям самого чистого создания из всех ему встречавшихся в этом прогнившем насквозь мире. Он так боялся своими часто возникавшими дебатами обидеть своего милого Инкре, этого небесного серафима, который каким-то чудом был послан именно ему, ему, такому низкому, по пояс погрязшему в крови своих жертв отродью. Сколько уже раз Фалации благодарил Селестию за столь нужный и необходимый ему подарок божий, за то, что Инкре не отвернулся от него при первой встрече и не убил его своим отказом от кольца, а напротив исцелил его душу соглашением на предложение руки и сердца.

Тяжело вздохнув от таких же тяжёлых, но согревающих мыслей, граф поднял уже не такие сердитые, сделавшиеся из монотонно жёлтых блестящими янтарными глаза-угольки на свою пассию, которая, в отличие от него, своего обиженного взгляда не поменяла.