Ты ненавидишь дождь?

Часть 9

Идти медленно, когда ледяные капли впиваются в кожу, было не самым приятным занятием, особенно, если мокрая одежда склизко прилипает к телу, так, как и намокшие пряди волос, и неприятно скользит, сковываея и отяжеляя движения, но когда рядом Осаму, когда его пальцы, слегка скользкие от воды, но от этого не менее любимые и приятные на ощупь, переплетаются с пальцами Достоевского, особого значения это не имеет.

Парни молча шли домой. По крайней мере в начале. Они и правда двигались довольно медленно, но вот сейчас слово "шли" не совсем соответствовало скорости их перемещения, а, точнее сказать, не соответствовало вовсе. Они бежали по улице, словно дети, не обращая внимания на несколько удивлённые взгляды немногочисленных прохожих, перепрыгивая через небольшие лужици и огибая большие. На водной глади каскадами разбегались круги, вызванные каплями, уже не маленькими и острыми, как в начале ливня , а более крупными, но от этого не менее частыми и неприятными.

Но сейчас Федор почти радовался дождю, целиком растворившись в ощущении счастья, что волной захлёстывала его, заставляя задыхаться в немом восторге, не в силах выразить его словами. Ветер, вызванный их быстрым бегом, приятно развевал волосы, даже несмотря на то, что они были насквозь пропитаны влагой. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком хорошо, чтобы не быть сном.  И тем не менее, это происходило на самом деле. Все это. Осаму, беззаботно улыбающийся и бегущий впереди, утягивая за собой черноволосого, его рука, что крепко сжималась на запястье русского, волны брызг, что поднимал шатен, не заметив очередную лужу и наступив в самый ее центр, но все же весело смеясь и не обращая внимания на подобные мелочи.

Как же они похожи. Дождь и Осаму, Осаму и дождь..... Два совершенно разных, в корне разных существа. Один - горячо любимый, свой, родной и близкий каждым сантиметром, каждой клеточкой своего тела, каждой родинкой и каждым шрамом, даже маленьким и почти не заметным, каждым жестом и действием, каждой мыслью. Другой - противный и отвратительный. Вызывающий омерзение. Гадкий. Ненавистный. Ненавистный почти настолько же, насколько первый любимый. Но так ли уж они различаются? Ведь оба они ярки и импульсивны, потрясающе разнообразны и в то же время всегда поражающие окружающих, не думающие о последствиях, о чужом мнении, всецело отдаваясь ощущению безграничной свободы, такой близкой к безумию. И оба прекрасны. Прекрасны во всех своих проявлениях. Просто не все это могут понять и осознать, ведь эта красота не для всех. Не все смогут оценить по достоинству красоту Дазая, и хотя в глазах Достоевского шатен был идеален, есть невероятное множество людей, что так не считали. Но разве от этого кареглазый становился менее прекрасным? Так же и с дождем. Пусть его ненавидит Федор, пусть он не признает его красоту, но для других это была совершенно волшебная и замечательная погода, которой невозможно не восторгаться. Но разве сейчас, совершая свой сумасшедший  забег, любуясь брызгами, поднятыми Осаму, ощущая его руку в своей, он не был счастлив? Может, не так уж и сильно ненавидел Достоевский дождь? Может, дело вовсе не в ливне, а в чем то ином? Но если так, то в чем же....?

Федор встряхнул головой. Странно. В последнее время он всё чаще и чаще как будто отдалялся от реальности, погружаясь в свои мысли. Осаму это сначало раздражало, но теперь, когда он привык к постояной углубленности Достоевского то в книгу, то в работу, а то и просто в себя, откровенно забавляло. Он часто что-то просил или спрашивал, покатываясь со смеху из-за несуразных ответов русского, что либо кивал, либо неразборчиво что бормотал, либо отвечал, что, впрочем, делал довольно редко, ибо увлеченный, лишь иногда мог вести нормальный диалог. И хотя Дазай старательно это скрывал, но черноволосый видел мелькавшее в глазах шатена беспокойство, прикрытое смехом и весельем, которые, впрочем чаще были настоящими, нежели наигранными.

Шатен беспокоился за него. Черноволосый видел это, и внимание кареглазого приятно грело душу черноволосому, сворачиваясь теплым комочком на сердце.

Осаму, между тем, неожиданно остановился перед небольшой пекарней с несколькими уютными, круглыми столиками внутри, теплым светом и свежими, ароматными булочками на прилавке. На удивление, она была почти пуста, за исключением компании из нескольких подростков, что, на удивление тихо и сосредоточенно работали над каким то проэктом.

-Давай зайдем?- Дазай почти прилип носом к стеклу витрины, сосредоточив свой взгляд на выпечке.

-Хорошо,- порядком замёрзший и промокший Федор был вполне не против погреться и высушить одежду, и потому с готовностью принял предложение кареглазого.

Они зашли внутрь, и, сняв сняв намокшие куртки и шарфы, удобно устроились за одним из угловых мест. Впрочем, заняв столик, шатен тут же поспешил к ароматно пахнущим, румяным булочкам, что так аппетитно красовались на ветрине, вызывая неподдельный интерес Осаму. Иногда он вел себя совсем как ребенок.... Из размышлений его вывел неприятный звук разбивающихся о ветрину капель.

***

Капли все так же настойчиво стучали, пока они пили крепкий, черный чай и ели булочки с корицей, и когда просто сидели, прислонившись друг к другу, отчаянно не желая уходить и оттягивая наступление завтрашнего дня, стучали когда они вновь шли по улице, когда поднимались по лестнице на 3 этаж и входили в свою квартиру, когда ложились в кровать..... Дождь сопровождал их весь этот вечер, но разве мог Достоевский сказать, что это была плохо? Нет. Напротив, именно он позволил каждому часу, каждой минуте, каждой секунде стать неповторимо прекрасной, полной потрясающего ощущения уюта и тепла. Как же Федор устал. Устал и запутался. Но не все ли равно? Пускай все тревоги и сомнения, все мысли останутся на потом, потонув в этом невероятном ощущение, что его сейчас заполняет, пускай потеряются, и больше не вернутся....

Мысли черноволосого спутались, и он незаметно для самого себя провалился в сон, удобно устроившись в объятьях шатена, обвив его талию руками и уткнувшись носом в его грудь. Тепло. Завтра начинается рабочая неделя, но сейчас это не важно. Они рядом. Они вместе.