Сияние

drei

Тихая музыка льется из небольших колонок, подвешенных на стене. Какая-то новинка, рвущая чарты один за другим. Первые места на конкурсах и телеканалах, наверное, куплены, потому что в музыке нет ничего особенного, в тексте сплошная путаница, и в совокупности с несвязной речью это вряд ли можно назвать хитом. Официанты снуют от одного столика к другому, учтиво принимая заказы посетителей и улыбаясь. Чонгук видит, насколько фальшива их вежливость. Ради денег эти люди, словно марионетки, готовы скрывать истинные чувства и стелиться, если попадется грамотный и искусный кукловод. Чон из тех, кто руководит подобными куклами, только вот его игрушки не проявляют учтивость, а приносят альфе доход, умело торгуя своим телом. Кто бы мог подумать, что однажды он сможет так легко провести параллель между продажными омегами и официантами в кафе? Альфа готов поставить немалую сумму на то, что большинство людей на этой земле рано или поздно становятся продажными. И если торгуют не телом, то чувствами и собственным достоинством - точно.

- А поскромнее места не было? – спросил Гук, отмечая, что здесь довольно людно.

- Зато здесь дешево, - отрезал Юнги, попивая горячий латте.

- Только не говори мне, что ты экономишь на кафе, - Чонгук изумленно вскинул брови, нервно посмеиваясь. – Знаешь, хен, иногда мне кажется, что твоя скупость не знает границ.

- Не скупость, а бережливость, - поправляет его альфа, поднимая указательный палец вверх. – И вообще, не умничай.

- Так что там у тебя, - Гук ведет к главной теме, из-за которой и состоялась их встреча. – Не найдут, но покормят, говоришь?

- Ну, да, - Юнги отодвигает кружку с наполовину выпитым кофе и складывает руки на груди, откидываясь на спинку небольшого дивана. – У меня есть один знакомый, который сдает комнату. Это на окраине Сеула, так что...

- Шуга, блять, какая окраина Сеула? – злится Чонгук, привлекая внимание посторонних. – Намджун, по-твоему, дурак? Я думал, что ты, минимум, предложишь переехать на другой континент.

- Ты дослушай сначала, не бухти, - грозно говорит Мин, сверкая недовольным взглядом на альфу. – Ну?

- Слушаю, говори, - раздраженно выдыхает Гук, все еще не понимая, что пытается доказать Юнги.

- Мой знакомый сдает комнату, и я настоятельно рекомендую тебе пожить некоторое время именно у него, - продолжает Мин. – Сам подумай, какому идиоту в голову придет, что Чон Чонгук живет в съемной комнате у омеги? Тяжелее всего найти то, что лежит на самом видном месте.

- Омега? – удивляется Чонгук, мысленно все-таки соглашаясь с доводами старшего альфы. – Какого хуя?

- Не ссы, он не такой, как цыпочки из твоего притона, - откровенно ржет альфа. – Зато готовит просто ахереть, как вкусно.

- Тебе жрать не надоело еще? – пыхтит младший. - Чтоб я тебя в притоне больше не видел тогда.

- А тебе агриться не заебало? – ухмыляется Юнги. – Как плечо?

- Если сейчас расслаблюсь, то сдохну от боли, - недовольно морщится младший альфа.

- Вот поэтому я передаю тебя заботливому омеге, - вновь усмехается Мин. – Тебе надо сил набраться, как следует. И вообще, ты только представь, насколько эффектно ты появишься, когда Намджун о тебе уже и думать забудет?

- Забудет вряд ли, но вот расслабится – это да, - улыбнулся Чон. – Если бы ты знал, насколько сильно я хочу стереть его с лица земли. Адрес скинешь?

- Я тебя сам завтра утром отвезу, - Юнги достает бумажник и кладет на столик деньги за кофе. – Ты же машину оставишь?

- Еще чего, - ухмыльнулся Гук. – Просто поменяем номера, идет?

- Мне кажется, что даже если на мир обрушится апокалипсис, первым делом ты будешь спасать свою драгоценную Mazd'у, - засмеялся старший.

- Не кажется, - смеется в ответ Гук, впервые за неделю чувствуя привычную дружескую обстановку.



Вечером, окидывая взглядом свою просторную квартиру, Чонгук немного теряется и в который раз обдумывает правильность своего поступка. Если выбирать плюсы и минусы, сортируя мысли, то плюсов, конечно, намного больше. Плечо болезненно тянет, а сквозь выкрашенную в зеленый цвет ткань растянутой домашней футболки становится видно вишнево-винное пятно. Но это не вино и не спелая сочная ягода, а самая настоящая кровь, от потери которой Чонгук сначала отключился. И это спасло его, потому что Намджун – непроходимый тупица, решивший, что Чонгук умрет лишь от одной хоть и болезненной, но не серьезной травмы. На месте не сиделось, чем альфа постоянно тревожил рану, а та кровоточила и приносила боль. Рукой шевелить больно, а еще Нам обещал вернуться. Хосок запретил что-либо предпринимать вообще, пока Чон "не придет в себя и не залижет боевые ранения". Гук поначалу бузил и отнекивался, а потом смирился, соглашаясь с действительно вескими доводами старшего.

Пусть со стороны выглядит так, будто он решил сбежать. Но лишь Чонгук способен понять чувство жажды крови и мести, бурлящее внутри, подогреваемое поступками самой его цели.

Вещи небрежно летят в небольшую кожаную сумку черного цвета, приземляясь друг на друга. Альфа берет все необходимое, откладывая проверку содержимого на "потом" и направляясь на кухню для перевязки. Фиксировать бинт самостоятельно – сложно. Затянуть достаточно сильно не получается, но Чон упорно завязывает узел, изворачиваясь и пытаясь рассмотреть, правильно ли все закрепил. Стерильные бинты, испачканные в крови, он выкидывает в мусорное ведро, а грязную футболку бросает в стиральную машину, становясь у зеркала в ванной.

На Чонгука сейчас смотрит сексуальный, красивый и состоятельный альфа с крепким телом. Гук смотрит на свое отражение пристально, вглядываясь в бездонные карие глаза с черными, как ночь, зрачками и чувствуя, что чего-то не хватает, будто он – мозаика, собранная от начала и до конца идеально и искусно, но какой-то одной единственной части не хватает. Безвозвратно утеряна, сломана или, может, не создана вовсе? Но без этой частички пусто и как-то неуютно, и в последние девяносто восемь часов альфа чувствует это невообразимо отчетливо.

Чонгук включает холодную воду и споласкивает лицо, после выходя из ванной и направляясь в комнату. Он аккуратно ложится на расправленную кровать, укрытую шелковой простыней черного цвета, чтобы не задеть плечо, боль в котором унялась после приема обезболивающего препарата. Альфа смотрит на потолок и стены, оформленные в красном цвете, и чувствует, как к горлу подкатывает неприятный ком. Стены выглядят так, будто на них пролита кровь, и от этого становится невыносимо. Чонгук встает, чтобы опустить жалюзи на окнах, а потом вновь ложится на постель, укрываясь одеялом. На улице ранний вечер, но альфа намерен отдохнуть. Его жизнь начинается ночью, и сегодня он твердо решил посетить «Сияние» еще раз, чтобы выкурить мятную сигарету и понаблюдать за доставляющим удовольствие зрелищем, как принято, со второго этажа.

***

Недостаточно звукоизолирующие стены не способны сделать тише высокие ноты, почти профессионально льющиеся тонкой шелковой нитью по воздуху, и упрятать их в свои недра. Музыку не потрогать, не увидеть, но она въедается под кожу, расходясь по венам, заполняя клетки и возрождая омертвевшее.

Чимин поет от души и отдается полностью, чувствуя ритм, бьющийся под ребрами, который совпадает с битами музыки. Высокие ноты омега берет с легкостью, подкидывая их, словно пушинки. Глаза прикрыты, брови чуть нахмурены, а в ушах приевшийся бит, мелодия и наслаждение. Он не смущается, не прячет голос, не сомневается, потому что он здесь совершенно один. И омеге вовсе не обязательно знать, что Джин стоит, прислонившись к двери с обратной стороны, и смотрит на расслабленного парня. На Чимина, такого настоящего и милого. Старший тихонько прикрывает дверь, скрываясь из вида где-то в кухне и скрывая улыбку.

Киму немного непонятно, почему Чим досадует о своей неспособности что-либо делать, когда на самом деле так шикарно поет. Его бы отдать в музыкальное училище или колледж, чтобы там он почувствовал себя нужным, ведь его способности там точно оценят, но племянник будет противиться и отнекиваться – Джин точно знает.
Он еще некоторое время прислушивается к тихому пению, долетающему на кухню из коридора, а потом слышит быстрый топот в сторону кухни.

- Хе-е-о-о-н, я такой голодный, - бормочет Чим, подлетая к Джину сзади и приподнимаясь на носочках, чтобы рассмотреть, что сегодня на ужин.

- Доставай тарелку, накладывай и ешь, - улыбается старший омега и взъерошивает Паку волосы. – Я сегодня задержусь, потому что надо помочь другу и посидеть с его мелким. У него там какие-то неотложные дела.

- Когда вернешься? – младший садится за стол, принимаясь за еду.

- Поздно, наверное, так что ты меня не жди - хмыкает Джин и садится напротив омеги. – Чимин-а, ты не хочешь поступить в какое-нибудь музыкальное учреждение?

Чим испуганно смотрит, сразу же смущаясь того, что был позорно замечен. Он в который раз обещает себе больше не петь, но не может перестать, снова и снова излечиваясь музыкой. «Теперь точно».

- Т-ты слышал? – спрашивает омега, дожидаясь утвердительного кивка от старшего. – Нет, хен, это не для меня.

- Почему, Чим? Ты же замечательно по...

- Не говори ничего! Я слышал иное сотни раз! – Пак повышает голос, отодвигая тарелку подальше. – Это не для меня, понимаешь? И не поднимай эту тему, я не хочу больше ничего слышать.

- Но...

Старший не успевает даже возразить или успокоить, как черноволосый омега срывается с места и убегает к себе в комнату, еле сдерживая слезы.

Не понятно, кого Чимин пытается убедить больше. Он, отдаваясь музыке сполна, чувствует себя парящей в поднебесье птицей. Но все не так просто, когда раз за разом тебе напоминают о том, что ты летаешь ниже всех, и безжалостно ломают крылья.