Заблудший

Он пришёл в город с муссонами, принесся с собой вязкую, как от ягод аронии, сладость, что осела послевкусием на кончиках злых языков. О заморском торговце посудой, поселившемся на самой отшибе города, слагали легенды — одни называли его чародеем, другие — мудрецом из восточных земель, а кто-то думал, что и не человек он вовсе, а одно из тех существ, о которых в землях Респии не говорят, а если и говорят, то шёпотом. Так, за пару лет пребывания в Фесе с его выгоревшими на солнце терракотовыми стенами, личность иноземца обросла грубым налётом слухов и мифов.

Хань узнал о загадочном жителе Феса почти сразу, как вернулся в родные пенаты спустя пять лет странствий по морю всего на пару дней. Старик Бюнхван, что проживал в рыбацком квартале, прямо за городским базаром, как показалось Лухану, немного бредил, когда говорил о чёрных голубях. Те якобы охраняли пристанище загадочного чужестранца.

— Мне кажется, вы преувеличиваете, господин И. Я до этого бывал в странах, где имели место странные явления вроде говорящих животных. И, знаете, я в это верил с трудом. Как оказывалось, не зря.

— Тут другое, мой мальчик, тут другое, — запричитал истощённый старик в цветастых, но выгоревших со временем одеждах. Их было четверо, трое из которых сидели по-турецки у самого входа в харчевню, а четвёртый, Хань собственно, стоял, облокотившись о дощатую стену. Он не фыркнул только из-за уважения к господам перед ним. Море избаловало его за пять лет странствий, выпустив на волю дикий нрав. Во многом теперь приходилось сдерживаться. — Поговаривают, он поит своих гостей амброзией, а дом топит пряной травой вместо сена. Бодзин подтвердит.

— Да-да, — закивал третий, отпив из чаши пресного вина. — Я был там, покупал как-то амфору для моей Чанчунь. В лавке и вправду пахнет странно. Но весьма недурно. Правда, я не уверен, что это травы.

— Вы намекаете на тцай-е, советник Бодзин?

Старик отрицательно покачал головой, почесал седую бороду, едва доходящую до живота, и повернулся к Ханю. Черты его пожелтевшего лица вмиг смягчились, когда Лухан нахмурился, скептически приподняв бровь, — он не верил. Но старик, видно, был доброй души человеком, поэтому настаивать не стал, только посоветовал самому всё проверить и выяснить.

Ханя подобная перспектива не пугает, но настораживает.

Он покидает харчевню с чувство разочарования. Местные кажутся ему теми ещё сказочниками, а всем этим он был уже вскормлен в землях Фрации и Илвии. Жизнь его, нужно признать, для двадцати с небольшим лет была достаточно бурной. Уже будучи юнцом, он работал матросом на корабле старого капитана, а со временем перенял у него бразды правления. Лухан был противоречив в том плане, что ветер в голове всегда шёл с холодным рассудком вкупе — балансировал на черте «крайность». Единственный раз, когда его мировоззрение пошатнулось, случился года полтора назад, едва Фудзи, их кораблю, стоили пришвартоваться у земель Каспия. Местные жители жаловались тогда на неурожай, что привёл к массовому голоду. Тогда он ещё верил в сказки и по глупости своей поверил россказням населения об огнедышащем монстре, палящем землю. Но всё оказалось куда проще и наивнее: не желая платить налоги и отдавать последний урожай мукте, крестьяне нашли выход: сожгли часть полей, успев до этого спасти часть урожая и спрятать в амбарах. Лухан мог бы их осудить, если бы не узнал, насколько большие налоги брали с жителей Каспия. Респия на фоне этой страны казалась тихой гаванью и оазисом с его пряными травами, бронзовыми полями овса и блеющими на их фоне овцами. Такая расстановка благ пугала. Как Ханю казалось, близилась война, долгая и затяжная.