Намёки - дело тонкое

Часть I. Намджун. Не позволю (1)

Намджун сильно кашляет, подавившись раменом, что аж слёзы текут. Он ставит на столик плошку, бьет себя несколько раз в грудь, пробивая путь лапше через пищевод, и задает вопрос Юнги:
— Переустановить винду? На макбуке?
— Ну да, — отвечает тот и откусывает кусок от бутерброда, что приготовил сегодня утром.
— В десять вечера пришла переустановить... Так, — Намджун окончательно запутался. Он мотает головой и ёрзает в кресле, — во что она была одета?
Юнги поднимает на него взгляд и вопросительно кривит бровь.
— А это-то здесь причём?
— Ответь, блять, на вопрос! — ревёт Намджун и пинает хёна.
Лениво двигая челюстями, Юнги вздыхает, трёт повреждённую ногу о кресло и откладывает бутерброд в сторону. Он действительно не понимает, чего его друг так добивается.
— Да не помню я... шорты, наверное... майка. Слушай, я не разглядывал. Ты чё от меня хочешь-то?!
— А я, уважаемый, хочу донести до тебя, придурка, то, что она хотела отнюдь не винду переустановить, — отвечает Намджун, тыча в него пальцем.
Юнги тупо хлопает глазами, на что второй громко и демонстративно вздыхает, роняя голову на грудь от отчаяния.
— Йа, хён! Ты идиот?
— Ты домкратом давно по роже не получал?
Давно, если честно. Года так четыре. У Намджуна после последнего раза сияет здоровенный шрам на лбу, под чёлкой, от которого он получил не очень оригинальное прозвище «Гарри». Вышло всё это не специально, конечно, но осадочек-то остался.
— Ты — идиот, и это факт, — не унимается Намджун и откидывается на спинку кресла, попутно хватая свой рамен. — Она хотела, чтобы ты ее трахнул.
Тут давится Юнги.
То ли из-за того, что он вчера после работы, смертельно-уставший от перебирания энного по счету карбюратора, приполз домой и не то, что думать нормально не мог, даже поесть был не в силах, а потому и ел свои любимые хлопья с молоком; то ли из-за того, что эта дочь домовладелицы постоянно наведывалась к нему или за чаем, или за сахаром, Юнги воспринимал все её визиты как данность и подумать не мог, что за этим что-то скрывается.
— Это... как? В-в смысле — тр-рахнуть? — заикается старший.
— Мне, блять, тебе показать, что ли?
Эта откровенная тупость уже бесила Ким Намджуна.
Всё же ясно как божий день: полуголая бабища вечером на пороге его квартиры, макбук, мать его, с хуевой виндой, которую надо срочно переустановить — перепих же, старый добрый пе-ре-пих!
— Хён, — сдерживая эмоции, продолжает он, — спишем твою недальновидность на стресс или там авитаминоз какой-нибудь и давай подумаем хорошенько, м? Да ты жуй, жуй, не отвлекайся. Напомни-ка мне, что ты ей там ответил?
— Эм, я сказал, что не умею, пожелал ей спокойной ночи и закрыл дверь? — Юнги продолжает всё так же тупо хлопать глазами.
Ба-тю-шки.
По лицу Намджуна понятно, что тот готов волком взвыть.
Нет, Юнги-хёна он любит всей душой, ценит его как работника и человека в принципе, уважает безгранично, но иногда эта его недалекость не на шутку обескураживает.
Разглядеть миллиметровую трещину на фаре, починить с закрытыми глазами движок, дать денег, набить морду тем чувакам, что постоянно краску пиздят — это пожалуйста, это Юнги может, как два пальца об асфальт, но элементарно соврать кому-то или понять, что с тобой флиртуют — ни-ху-я.
А Мин Юнги тупит не специально — просто ну вот такой он есть.
— Не, ну ты так-то правильно сказал. Не умеешь, так зачем же браться? Да-да, верно ты всё говоришь...
Намджун плюнул что-то объяснять. Как-нибудь в следующий раз растолкует ему что к чему, а пока он просто хочет поесть, хоть уже и кусок в горло не лезет и поэтому, продолжая бормотать себе под нос слова одобрения и согласия, берётся доедать свой «обед».
— Вот и я так подумал, — кивает Юнги и запихивает остатки бутерброда в рот, — но, всё-таки, причем тут секс?
Намджун бросает палочки для еды на пол и обречённо вздыхает.