Письмо в никуда

Ослепленный прекрасным чувством

    Привет, неизвестный друг!

    Как ты? Отлично?  Возможно, тебе хорошо там, где ты сейчас находишься... я не знаю и уже не узнаю, наверное. Знаешь... я осознал, что хочу рассказать тебе о своей жизни. Пускай тебе и неинтересно, но мне это важно. Выслушай меня, пожалуйста.

    В этом письме я хочу излить тебе душу, хочу, чтобы ты знал, как мне плохо без любимого человека, когда он бросил меня. Но давай по порядку.

    Если честно, то я влюбился в него с первого взгляда. Тогда был весенний день, и мой папа переносил коробки из машины в дом. Он сказал мне сидеть на лужайке возле дома и не мешать, а ещё не выбегать на дорогу. Папа строго воспитывал, но у него не всегда было время на меня, ведь после смерти мамы его основной целью стало выживание и обеспечение хорошего будущего своему сыну, то есть мне. Из-за этого я рос замкнутым, а в садике недолюбливали дети, потому что у меня не было мамы. Дети — жестоки, и это никто не может оспорить, пусть все и говорят, что они сущие ангелы. Безбожно врут, мой друг! Но я, кажется, отошёл от темы.

    На противоположной улице я увидел его. Мне было семь, а ему шесть. Мальчик больше походил на ребёнка, чем я. Его чёрные кудряшки смешно подрагивали при каждом движении, смех разносился по всей округе, вокруг него была аура... детства? Тогда я не подошёл к нему, хотя он заметил меня и помахал своей пухлой ручкой, обворожительно улыбнувшись. Его сестра-близнец громко крикнула «Донхёки» и мальчик побежал за ней. Возможно, моё сердце впервые в жизни подрагивало в такт его кудряшкам, только я не осознавал, что за этим кроется.

    Наше первое знакомство произошло случайно и совершенно нелепо. Донхёку было десять, а мне одиннадцать. Да, все эти годы я боялся подойти к нему, хотя он сам тянулся ко мне, странному и нелюдимому соседскому мальчишке, который почти никогда не выходил из дома, но знал о нём практически всё. За окнами всё приобретает иной смысл, словно ты смотришь сериал. Он — жизнерадостный мальчишка, постоянно препирающийся с сестрой и тискающий в тайне кота госпожи Ким. Почему в тайне? Потому что у него аллергия на шерсть. А ещё он дальтоник и немного заикается, когда быстро говорит. Так вот, мы столкнулись прямо у моего дома: я выносил мусор, а он ехал на велосипеде, не замечая меня. Было больно, даже очень, но в слёзы пускаться было стыдно, а вот Донхёк плакал. Его коленки были разбиты, из них текла кровь, и я не медлил ни секунды, побежав за аптечкой.

    Донхёк пытался быть мужественным, закусывая губу и тихо проливая слёзы, когда перекись водорода коснулась ран. Кровь зашипела от химической реакции, образовывая белую пенку и привычный запах. Коленки украшали пластыри с героями какого-то мультфильма. В тот момент, когда он поднял на меня свои заплаканные глаза, улыбаясь через тянущую боль, и поблагодарил меня, я понял, что моё сердце тянет такой же болью, как и его разбитые коленки. Он обнял меня на прощание, обещая позвать на чай, хотя я даже не напрашивался. Возможно, если бы не Донхёк, то я бы не писал это письмо.

    Госпожа Ли, мама Донхёка, пригласила меня на чай. Мы просто пересеклись с ней на улице, она улыбнулась (у Донхёка её улыбка) и попросила зайти на чай, потому что хочет познакомиться со мной. Мне было страшно, но папа поддержал и сказал, что пора вливаться в социум. Тогда я не понял значения слова «социум». Мама Донхёка была самой милой женщиной, которую я видел после смерти мамы, естественно. Она испекла пирог и положила самый большой кусок мне, на что Донхёк смешно дулся, а его сестра, Инсу, смеялась. Инсу была и правда очень похожа на него: те же чёрные кудряшки, улыбка и пухлое лицо. В этом я находил особенное очарование, только Инсу не считала пухлые щёчки достоянием, поэтому постоянно ныла, что никакой мальчик на неё не посмотрит. Хах, я смотрел на неё, но не в том ключе, котором бы она хотела, ведь у меня был Донхёк, не стесняющийся своей внешности. Инсу в тот день липла ко мне, словно банный лист, и мне было непонятно её поведение.

    Много позже, когда мне исполнилось семнадцать, я понял, что Инсу влюбилась в меня. Мне это льстило, но нет, я совсем не пользовался этим — отец воспитал меня иначе. В это время я начал интересоваться астрономией. Мне нравилось наблюдать за падающими звёздами, кометами, созвездиями. В них было что-то притягательное, как и в Донхёке. Кстати, в свои шестнадцать он влюбился в свою одноклассницу, и да, мне было немного больно от этого. Почти замкнутый треугольник: Инсу, я и Донхёк. За три года он изменился, вырос, похудел, но всё равно оставался самым милым тонсеном для меня. Мы сидели иногда на балконе моего дома, и он смотрел в мой телескоп, пытаясь отыскать знакомое ему созвездие. Мне так хорошо было рядом с ним.

    С Донхёком я чувствовал себя окрылённым, сумасшедшим и совершенно безнадёжным. Стоило ему посмотреть на меня и хотелось обнять сильно, лежать у его ног. От его улыбки в животе порхали бабочки и кружилась голова. Мне хотелось дарить ему свою любовь и ласку, наслаждаясь сиянием миллионов звёзд над нашими головами. Ты думаешь, что я слишком многого хотел? Да, ты прав, много. Но разве не каждый человек хочет свое персональное счастье? Смотреть на звёзды, отражающиеся в его глазах, было гораздо лучше, чем видеть их в телескопе, потому что карие омуты делали их живыми.

    День за днём я замечал его взгляды, задерживающиеся чуть дольше обычного, мимолётные прикосновения и... стеснительность? Считал, что всё это лишь плод моего влюблённого воображения, хрупкая иллюзия, что разобьётся о суровую реальность, если я буду верить ей. Но кажется, он сам разбил её, когда мы сидели на крыше и наблюдали за звездопадом Персеиды. Тихая ночь августа, ночное небо над головой и тысячи падающих метеоров в земную атмосферу. Сказка, которая стала реальностью, когда на своей руке я почувствовал ладонь Донхёка. Она была тёплой, едва подрагивала. Он прижался ко мне плечом, старался не смотреть на меня. Что же с ним произошло?

— Хёк, ты в порядке? — спросил его я. Он поднял голову к небу и усмехнулся.
— Нет, у меня в жизни полный отстой, — ответил Донхёк. — Помнишь Сонми?
— Твоя одноклассница, в которую ты влюблён? Да, помню, — произнёс я, но знал бы ты, мой дорогой друг, каких усилий мне это стоило.
— Знаешь, я уверен, что не люблю её.

    Хёк посмотрел на меня и что-то внутри перевернулось. Внезапное осознание ситуации: Донхёк не любит Сонми, он свободен. Только вот признаться в своих чувствах для меня было непосильной задачей, ведь наша дружба могла рухнуть и всё то, что случилось с нами за эти годы могло прекратиться в одну секунду. Моим потаённым желанием было то, что Донхёк пытается мне намекнуть на взаимные чувства, но, Боже, я даже не смел думать об этом. Однако, когда я слишком долго не выходил из засасывающих мыслей, Хёк аккуратно обнял меня. Его объятия подобны кольцам Сатурна и мне казалось, что без них невозможно представить меня. Думаю, что он тоже так думал.

    Тем летом я решился на первый шаг. Это было так неловко. Мы вновь сидели на крыше, смотрели на звездопад, а я коснулся его руки, тут же одёрнув, словно прикоснулся к огню. Так оно и было. Донхёк посмотрел на меня тогда так странно, будто предупреждая, но я не видел — был слеп. Мне пришлось вновь коснуться его руки, переплетая пальцы, наслаждаясь теплом ладони. Хёк смущёно улыбался, и было в этой улыбке что-то загадочное, что-то, чего я не мог понять... наверное, это была радость (много позже я узнаю об обратном). Я подвинулся ближе к нему, соприкоснувшись с его плечом, и посмотрел в глаза. Господи, знал бы ты, что в глазах Донхёка я видел звёзды, созвездия, вселенные и планеты. Любовь и нежность? Да, я тоже их видел. Донхёк неуверенно потянулся ко мне, а я просто испугался, и оттого, что запаниковал, коснулся донхёковых губ первым. Знаешь, у меня тогда взорвались галактики внутри, космическая пыль текла по венам, создавая тысячи метеоритов и комет, что обязательно должны были столкнуться с моей персональной Землёй. Моя Земля — Донхёк.

    Я даже не целовал его, а просто прижался губами, после соприкасаясь нашими лбами, боясь смотреть в карие глаза-вселенные. Мне казалось, что мои метеориты не могут быть в донхёковой атмосфере. Он тихо усмехнулся и поцеловал меня, притягивая ближе, обнимая за шею, прикрыв глаза. Донхёк отдался мне весь и без остатка, а я погряз в нём, словно в чёрной дыре, откуда не возвращаются, и мне стало трудно дышать, как если бы мы находились в вакууме. Дальше поцелуев у нас ничего не зашло, но я даже рад этому, ведь у нас было время впереди.

    Каким же романтиком я был в свои семнадцать!

    Судьба — сука, и я думаю, что многие люди со мной согласятся. Друг, ты же читаешь мои письма? Есть ли у тебя любимый человек? Наверное, вам хорошо. А мне без него плохо. Он уехал и ничего не объяснил толком, что не хило обидело меня. Просто испарился, будто его не было в моей жизни, будто не было поцелуев, объятий, нежного взгляда и обещаний под звёздами. Знаешь, что он мне обещал? Донхёк обещал никогда не бросать меня, но... бросил. После двух лет наших отношений, мой мальчик просто ушёл из моей жизни. Он не брал телефон, не отвечал на СМС и наши общие друзья ничего не знали о нём. Даже Инсу избегала меня, стоило мне окликнуть её. Каждый раз мне казалось, что я вижу в её глазах застывшие слёзы. Друг, я говорил тебе, что они безумно похожи?

    После стольких побегов, мне удалось её поймать и вывести на разговор. Она была белее мела, под глазами залегли круги и губы были искусаны до засохшей корочки на них. Некогда весёлая девчонка стала жалкой тенью своего прошлого. Не было той улыбки, которую я любил в ней, ведь она была схожа с его улыбкой. Было лишь только жалкое подобие, была горечь в карих глазах. Она смотрела на меня и не знала, что делать... я тоже не знал. Только спросил:

— Инсу, где он?

    Она мне не ответила, только вцепилась худыми руками в ворот форменного пиджака и зарыдала. Слёзы катились крупными слезинками по бледным щекам, губы что-то шептали в немом крике. Она просто свалилась мне в объятия судорожно всхлипывая, прижимаясь теснее, будто я мог спасти её от всех бед... но я не мог, потому что не знал сути. Немного успокоившись, Инсу сказала, что они переезжают в Германию. Больше я ничего не услышал. Меня одолевали сомнения на счёт её слов, ведь не могла она впасть в такую истерику из-за простого переезда. Причина была в другом и, увы, понял я её только спустя два года.

    Тогда был февраль. Экзаменационная пора, поэтому все мои мысли были лишь об учёбе. Возвращаясь со школы, я встретил своё прошлое, которое так безжалостно от меня убежало. Инсу. В ней мало что изменилось, но в глазах по-прежнему осталась горечь, что так и не была мне понятна. Она улыбнулась мне не так, как тогда, в её улыбке была непонятная мне эмоция, что-то неизбежное и неприятное. В тот момент пошёл снег, что оседал на наши головы белой пылью, тут же таявшей в черных прядях. Инсу произнесла тихое «прости», произнесла какую-то дату и письмо... от Донхёка, где его почерком было выведено многозначащее «люблю тебя, Минхён». В правом углу был адрес.

    Прочитав письмо, я понял всё. После его переезда я усомнился в его чувствах, думал, что он поиграл моими чувствами, а теперь позорно сбежал, боясь какой-то расплаты. Нет, он не мог меня любить два года, потому что...

    Два года назад Донхёка не стало...

    Хёк покинул мою вселенную не потому, что не любил меня, а потому что хотел отгородить от той боли, которая мучила его всё это время. Рак — не лечится, а Судьба по-прежнему сука. Я на него не в обиде... теперь. Но мне грустно, что он так поступил со мной.

    Скажи мне, друг, он не доверял мне?

    Боялся, что я брошу его?

    Тогда почему он бросил меня?

    Почему заставил думать, что я ему не нужен?!

    Почему он оставил меня, когда я был так нужен ему?!

   Он трус, мой друг, но я всё равно люблю его, даже через шесть лет после смерти!

   Я стою сейчас рядом с донхёковой могилой, пишу это письмо, пропитавшееся моими слезами, смотрю на портрет, выбитый на камне. Моя тяга к жизни потеряна, потому что я пришёл к нему, но не могу обнять, поцеловать и сказать слова любви, которые режут моё сердце, полосуя его ужасными ранами. Он глупый, друг, глупый, глупый до невозможности, до скрежета в зубах, но мне незачем жить. Когда я допишу это письмо, оно будет последним в твоей жизни. Оно будет последним для меня.

    Хочу забыть все вселенные и звёзды, что связывали нас в этом мире. Потому что я хочу быть рядом с ним. В моём кармане пистолет, в котором один патрон. На этот поступок я решался целых три года. Знаешь, я дышу последний раз осенним воздухом и эта мысль заставляет кровь разносить по венам адреналин. Представь себе, что через несколько минут я встречусь с Донхёком. Этот мир потерял краски без него, мой друг. Хёк — моя Земля, но без него я в бескрайнем космосе, где не за что зацепиться.

    Пора, я должен идти к нему и...

    Я должен тебе кое-что сказать. Я всё ещё помню наши с Донхёком звёзды...