— Арсюх, нормально всё? — шепчет Серёжа, выходя из комнаты и
прикрывая за собой дверь. Он видит, что друг стоит истуканом и у него
подрагивают руки.
— Есть что-то покрепче, чем вино? — отвечает вопросом на вопрос Арсений.
— Там вроде виски стоял в шкафчике, — вспоминает Матвиенко, хмуря брови
и пытаясь понять, зачем Арсу крепкий алкоголь. Что вообще блин произошло,
пока он укладывал Оксану спать?!
— Тогда пошли, — Попов кивает в сторону кухни и сам направляется туда.
Серёжа просто молча идёт следом, затем также молча достаёт из навесного
шкафчика початую бутылку хорошего виски, которую ему когда-то подарили
бывшие пациенты, и мешает Арсу коктейль виски\кола, как тот любит,
шестьдесят на сорок, благо кола нашлась в холодильнике на дверце. Перед
Поповым опускается стакан с алкоголем, и тот резко прикладывается к нему,
осушая почти на половину. Сережа всё также молчит, глядя на друга, ожидая,
когда тот будет готов начать говорить. И дожидается.
— Я влюблён в Антона, — вздыхает Арсений, отстранёно водя пальцем по
ободку стакана, — и сейчас, пока ты был в комнате, он меня поцеловал.
Матвиенко прибывает в шоке и даже не сразу находится с ответом.
— Эм, это плохо или хорошо? — решает сначала уточнить Серёжа.
— Это плохо.
— И почему же?
— Потому что мне нельзя его любить, Серёг. Мне вообще любить нельзя, —
горько произносит Арс и допивает свой коктейль одним большим глотком.
— С чего ты это взял вообще? — удивляется Матвиенко, поднимаясь, чтобы
взять ещё один бокал, уже для себя.
— Потому что последний раз, когда я любил, в них въехал на скорости еблан,
который решил, что выпить перед тем, как сесть за руль — хорошая, блять,
идея.
— Арс, ты не виноват в том, что случилось с Сашкой и Анной Дмитриевной!
Да, это ужасно, больно и грустно. И я понимаю всё, но не то, что тебе теперь
нельзя никого любить! — качает головой Серёжа и наливает ещё по порции
алкоголя, доливая сверху колы.
— Да, я не виноват. Но, Серый, я так боюсь потерять кого-то любимого снова.Я в тот раз чуть не умер от горя, второй раз я просто не выдержу! Я тогда дал
сам себе обещание не привязываться ни к кому, чтобы было спокойнее, чтобы
больше не испытать того страха. А тут заявляется он, такой красивый, мать его,
великолепный. Улыбается, что аж глаза слепит. С этими кольцами, браслетами,
родинкой на носу, глазами этими изумрудными. И всё, мне пиздец. Я как
школьник, блять! — Арсений делает глоток из своего стакана. — Я и
отстраниться от него пытался, и на расстоянии держал, замечая его
оценивающие взгляды на мне, ещё больше в тоску уходил. Я и работаю как не в
себя, лишь бы мысли заглушить, лишь бы, блять, не думать! Ночью как
заведённый себе твержу: «не думай, не думай, не думай», а в итоге засыпаю за
три часа до подъёма.
— Мда, Арсюх, довёл ты себя, конечно, — сетует Матвиенко и делает глоток
виски.
— Я же понимаю, что ни к чему хорошему это не приведёт! Я его лечащий
врач, у меня голова должна быть чистая, а не забитая всякими розовыми
соплями! Я так устал от этого всего! Я просто не вывожу уже! — восклицает
Попов, хватаясь за голову.
— Так, во-первых, успокойся, а то Оксанку разбудишь, а она тебя точно по
головке не погладит за это. Во-вторых, что тебе мешает поговорить с Антоном?
Раз, как ты уже сказал, он тебя поцеловал, значит есть у него к тебе какие-то
чувства, тем более он был трезвый, у него слишком много на карту поставлено!
Почему бы вам действительно не поговорить, как нормальные люди? Обсудите
произошедшее, только начистоту прям, обсудите чувства ваши друг к другу,
разберитесь кому, что нужно от этих, возможно, отношений. А то вот это вот всё
доведет тебя скоро до ручки, ей богу.
— Серёг, я не решусь на это, — шепчет Арсений.
— Да почему, блять?! Он что, тебя сожрёт?! А что ты тогда с этим поцелуем
будешь делать? Игнорировать его, притворяться, что ничего не было?
— Ну, вообще, да, так и планировал.
— Господи, что за детский сад? Вы оба взрослые люди, а всё равно как
слепые котята! Я тебе по секрету скажу — Антону ты нравишься, даже очень.
— Это я уже понял, ну, судя по последним событиям, — хмуро замечает
Арсений.
— Так тогда в чём проблема, я не понимаю?! Ты сам говоришь, что
втрескался в него, он, как видишь, отвечает взаимностью. Так и бери быка за
рога!
— Сергей, мать твою, Борисович, ты видимо забыл, что он мой пациент! Мне
ему ещё операцию делать на одном очень интересном месте!
— Арсений, блять, Сергеевич, я тебя не первый день знаю, и даже не первый
год! Ты ни в коем случае не причинишь ему вреда! Ты всегда осторожен и
аккуратен, а если ты действительно его любишь, то будешь вдвойне таким.
— Я уже ни в чём не уверен. В своих руках уж точно. Я не выдержу, если что-то пойдёт не так во время операции!
— Всё будет нормально, Арс. Ты хирург от бога! И ты всё сделаешь как надо.
Главное, переставай так себя настраивать и вообще бред нести. И поговори с
Антоном.
— До операции — нет. После операции поговорю обязательно. А пока что,
лучше оградить его от лишних волнений.
— Арс, ты же понимаешь, что я только самого лучшего для тебя желаю? — мягко спрашивает Серёжа.
Он сейчас сомневался в способности Арсения оценивать ситуацию трезво, из-
за выпитого алкоголя, и спокойно, так как произошедшее с Антоном выбило его
из колеи, слишком много эмоций он вкладывает в свои слова, слишком много
загонов сейчас у него в голове.
— Конечно, понимаю, — отвечает Попов, доставая из кармана джинс пачку
красного мальборо и закуривая сигарету.
— И ты, я думаю, понимаешь, что я в первую очередь хочу, чтобы ты был
счастлив, здоров и любим. Любим, Арс! И я уверен, что именно Антон сможет
сделать тебя таким. Он классный парень, открытый, весёлый. Как я понял, на
два фронта работает, так же, как и ты! Да, блять, я вообще не понимаю, как так
звёзды совпали, что вы встретились! — восклицает Матвиенко.
— Не поверишь, но я тоже не понимаю, как так произошло, что он оказался у
меня на приёме. Нет, я не мог не обрадоваться, но чувство вины и страха никуда
не спрячешь, как ты не пытайся, — вздыхает Арсений, и Серому кажется, что тот
вкладывает в эти слова более глубокий подтекст.
— Арсюх, а ты точно всё рассказал мне? — хмурится Матвиенко. Чувство
подвоха маячит на периферии, как будто брюнет умолчал о чём-то чертовски
важном. О том, что гложет его сильнее, чем то, что он уже озвучил. Все его
слова, конечно, были серьёзными аргументами, но не такими, чтобы загонять его
в такую депрессию. Складывалось ощущение, что чувство вины было не только
потому, что Арсений лечащий врач Антона, а из-за чего-то другого, чего-то
глобального, что было ключевым в ситуации, что упускал из вида Серёжа.
— Точно, — резко бросает Арс.
— Врёшь, — также резко отвечает Серый, — нагло пиздишь мне в глаза. Да у
тебя на лице написано, правда я разобрать не могу, что именно. Но смогу, если
ты поделишься, мать твою.
— Я не хочу об этом говорить сейчас, — горько, тихо, тоскливо шепчет
Арсений.
— Окей, скажешь, как будешь готов, — соглашается Матвиенко,
выжидающее всматриваясь в лицо друга, которое было обращено к окну. Что он
там пытался разглядеть — непонятно, ибо окна из квартиры Серёжи и Оксаны
выходили на обычный московский двор: раздолбанная детская площадка,
лавочки, на которых обычно заседали местные алкаши, парковка и
круглосуточный ларёк, который вообще непонятно как уцелел со всеми этимиреформами правительства.
Серёжа невольно вспомнил их знакомство в университете. Молодые, полные
амбиций и энергии, готовые горы свернуть. Будущие хирурги, будущие
спасители человеческих жизней. Оба переехали из Питера в Москву, заселились
в одну комнату в общаге. Ночные посиделки за кофе и учебниками по анатомии,
генетике, гистологии. Ссоры по поводу бытовухи, продуктов, отношений и так
далее. Но неизменно Арсений был жизнерадостным, лёгким на подъём парнем.
И оставался таковым до прошлого года. До той трагедии, которая разделила его
жизнь на до и после.
Арс стал замкнутым, более задумчивым и серьёзным. Всё чаще оставался
дома, вместо тусовок. Начал очень многое держать в себе, редко высказывался,
редко говорил, что творится у него на душе. Но всегда, всегда всё рассказывал
Серёже. Матвиенко всегда был готов выступить его доверенным лицом, готов
был слушать и помогать, ведь знал, что кроме него у Арса и не осталось никого
толком. И знал, что Арсений поступил бы так же. Был бы рядом, был бы
жилеткой для слёз, собутыльником, другом, братом.
Серега понимал, что походу там что-то важное, раз Попов замкнулся
настолько, что молчит даже перед ним. И как вытянуть информацию он
совершенно не понимал.
— Ладно, пёс с тобой, Арсюха. Не хочешь — молчи, — вздыхает парень, — но
знай, что если что — я буду рядом. Как был, так и буду. Я спать пошёл, диван
весь твой, где подушка с одеялом ты знаешь. Спокойной ночи, братан.
С этими словами Матвиенко встаёт со стула и покидает кухню, не
дождавшись ответа от друга.
***
Антон ахуевал от всего произошедшего уже пару дней. Он вообще не мог
понять, что произошло, и какой чёрт его попутал.
Он. Поцеловал. Арсения.
Своего лечащего, мать его, врача. Человека, который должен был вскоре
делать ему операцию. Человека, к которому он относился с неимоверным
уважением, хоть и хотел его просто до трясучки пальцев.
Н-да, Антон, твой план по завоеванию Арсения сработал на отлично, ничего
не скажешь, да и на деле всё оказалось намного проще, чем ты себе
предполагал. Арс сам сказал тебе взять его номер, ты разговаривал с ним на
отвлечённые темы, даже поцеловал его, и он, на удивление, даже ответил на
поцелуй.
Но почему же ты остановился?!
Ведь этот поцелуй казался таким правильным. Казалось, что земля из-под
ног уходит. Столько чувств, столько эмоций. И не только похоть, там было что-то
ещё. Притяжение. Душа Антона тянулась к Арсению, буквально
примагничивалась, отказываясь объяснять своё решение, хочу и всё, хоть тытресни. Была нежность, хотелось обнять этого человека, прижать к себе и не
отпускать.
А эти глаза? Синие омуты. Бескрайние, словно вселенная. Яркие, будто
летнее небо. И столько эмоций в них. Разбушевавшиеся океаны. Два прекрасных,
сильных, обволакивающих океана.
Реакция на поцелуй вообще была шоком. Он ответил. И ка-ак он ответил!
Отдаваясь весь, без остатка. Заливая в Антона всю свою энергию, бесконечным
потоком. А Шастун принимал, выпивал всё, что отдаёт Арс, и возвращал с лихвой
своего. Всё то, что хранилось внутри все эти недели, что они знакомы.
Антон прокручивал всё это в голове, снова и снова, словно заведённый.
Словно пластинку заело. Вспоминал эти глаза, эти губы, это горячее дыхание у
своего рта. И не верил, что это всё произошло на самом деле.
Арс всегда казался таким недосягаемым, даже когда был на расстоянии
вытянутой руки. Антон не думал о том, что ему когда-нибудь светит с Арсением
что-то, кроме перепихона на раз, может на второй утром. Но чувственность, с
которой Попов принял поцелуй, намекала на то, что там есть место не только
похоти. Там глубже, там сильнее. Там нежнее.
Антона глушило сильное чувство вины. Вины перед Арсением. Да, он имел
полное право на него злиться. За сам поцелуй, за резкий уход, за
недосказанность между ними — нужное подчеркнуть. Ты и сам должен за всё
это злиться на себя. Потому что, зачем ты ушёл, придурок?
Он испугался. Испугался, что сейчас придёт Серёга. Испугался, что их секс,
если бы он случился, изменит слишком многое между ними. Вплоть до смены
хирурга на операции пациента Шастуна. Испугался, что они хотят разного.
Но было ещё одно. Было жутко стыдно перед Раем. И это злило Антона
буквально до белого каления. Потому что точно не перед ним он должен был
чувствовать себя виноватым. Рай сам был виноват в том, что Антону нужно было
забыться. Нужно было вынырнуть из этих чувств. Но вместо того, чтобы набрать
чистого, от всяких волнений и стрессов, воздуха, Шастун хлебнул другого —
чувств к Арсу.
И чёрт побрал этого Рая!
Антон своей рациональной частью понимал, что глупо винить во всём
анонима, но эмоциональная часть кричала, билась в истерике и исходилась в
проклятьях. Было легче винить кого-то, чем признать что ты сам проебался.
Ненависть к Раю росла в геометрической прогрессии, заставляя
влюблённость медленно увядать, словно прекрасный цветок без воды. «Письма
в Рай» становились всё более агрессивнее.
Вместе с эмоциональным настроем ухудшалось и физическое. Еда снова
пошла нахуй, температура вернулась, скача похлеще прежнего: по утрам
неизменно 37; в течение дня чувствовались все 39,9; по вечерам стабильно
держалась 38,2. И никакие таблетки, горячий чай и тому подобное не помогало.
Поясницу ломило, словно ему не двадцать восемь лет от роду, а все восемьдесят
пять, не меньше.Антон стойко терпел последствия диагноза, никому не жаловался и просто
считал секунды до операции. Работа текла своим чередом и, как ни странно,
стала единственной отдушиной. Только продавая, общаясь с клиентами и
коллегами, он отвлекался от всего, что творилось в организме и в голове.
А там были ядерные войны, не меньше.
Оксана, единственная из его друзей, кто знал обо всём, что творится у него в
жизни, пару раз пыталась вытащить Антона на серьёзный разговор, но Шаст
лишь отмахивался, ссылаясь на всё что угодно, лишь бы не теребить новые, ещё
не успевшие зажить, раны. Девчонка дулась, кидая в проходящего мимо Тошу
тяжёлые злобные взгляды, похожие на взгляд Уборщика из сериала «Клиника»,
хотя, несмотря на обиду, номер Арсения она ему всё-таки дала.
На осмотре Антон в последний раз был ещё до всех этих перипетий, а
осмотр, который должен был быть два дня назад, отменён, о чём парню ласково
сообщила одна из медсестёр с ресепшена во время звонка. Шастун подозревал,
почему это произошло, но отметал эти мысли, ибо ему и причину указали
адекватную — его анализы задерживаются, поэтому и на осмотр приезжать
смысла нет.
Вопрос: — А почему Арсений Сергеевич сам не соизволил мне позвонить?! — Антон не озвучивает, потому что и ежу понятно, что Арс просто не хочет с ним
говорить. А вот почему именно — это уже секрет фирмы.
На эмоциях Шастун плюёт на свои же слова Оксане про то, что не хочет
обсуждать ничего, и звонит подруге, практически вытаскивая ту из дома на
разговор.
Спустя буквально час, Фролова сидит у него на кухне, поджав левую ногу и
курит уже вторую сигарету, запивая всё это розовым вином.
— Мда, ну ты и наворотил дел, Тошка, — вздыхает девушка.
— Знаю, знаю. Но факт остаётся фактом, я ушёл и теперь Арс от меня бегает.
— Ну, не скажи. Не бегает он. Я Арса знаю, он бы из-за такой ситуации не
отменил осмотр. Чувства чувствами, а вот работа у него всегда на первом месте!
— Все факты указывают на обратное, Окс.
— Да плевать на факты. Я просто знаю и всё. Антон, он тебя не избегает. И,
ставлю сотку, не злится на тебя за этот поцелуй, — заговорщически
подмигивает девушка и затягивается сигаретой.
Антон удивлённо смотрит на подругу, но решает не комментировать это
достаточно громкое заявление и просто переводит тему.
— Окс, я просто совсем перестал себя понимать. После Алины я вообще не
хотел влюбляться, залезал в чат с мыслью о том, что хочу найти человека,
который-бы описал мне все прелести холостяцкой жизни, отбив всё желание
влюбляться в принципе! А тут этот Рай, блять. И вот я снова в ванильном дерьме.
Теперь вот Арс! Я же блин влюбляюсь в него, Оксан. Не могу перестать о нёмдумать, уже даже без сексуального подтекста! Глаза его вспоминаю голубые,
губы…
— Так, вот давай только без подробностей, хорошо? — смеётся девушка. — Ты всё-таки о моём друге говоришь!
— Да, конечно, — Антон кивает, — но факт остаётся фактом — я влюбляюсь и
вообще хуй знает, что с этим делать, Окс!
— Стой, давай ещё кое что проясним. А что у тебя с чувствами к Раю?
Неужели ты так быстро переключился?
— От любви до ненависти, как известно, всего один шаг. Я столько о нём
думал, что перестал чувствовать к этому еблану хоть что-то, кроме обиды и
злости. Решил, что хватит убиваться по тому, кто даже и думать уже обо мне
забыл. Пора бы обратить внимание на того, кто ближе и убиваться по нему, —
усмехается Шастун и допивает пиво из своего стакана.
Сегодня он пьёт алкоголь. Как и вчера. И позавчера.
Антон уже плюнул на таблетки, хер с ними, не помогают. Плюнул на запрет
на алкоголь, ведь с ним проще терпеть всю боль, с которой он просыпался и с
которой засыпал. Алкоголь, хоть и в малом проценте, расслаблял, слегка
затуманивал рассудок.
Подруга, слава богу, не заметила, какое именно пиво Шаст наливал себе в
стакан, а то его бы ждала огромная лекция, а потом и Арсения, ибо когда
Фролова узнала бы о состоянии Шаста, она убила бы главврача, который
отменил запись на этой неделе.
— Н-да, вот нужны нам с Серёгой ваши голубые драмы блин… Котята
слепые… — вздыхает девушка и залпом осушает остатки вина в бокале.
— С Серёгой? — удивляется Антон.
— Да, с Серёгой. Ибо ты рассказываешь всё мне, а Арсений — Серёже. Вот мы
и слушаем ваши переживания. А потом приходим домой и радуемся, что у нас
всё так просто, — пожимает плечами девушка.
— Интересно, однако… Но ты не знаешь, о чём Серёга узнал от Арса, так
ведь? — с небольшой надеждой всё-таки спрашивает Шастун.
— Нет, не знаю. Знаю о том, что вы целовались, а об остальном Серый
молчит, как партизан. Да и знаешь, мне не нужно слышать, чтобы понять, что у
вас всё взаимно. Как он смотрел на тебя в тот вечер. Как вы общались. Антон,
послушай меня сейчас внимательно, пожалуйста. — Девушка смотрит на друга,
голос становится серьёзнее. — Вы оба люди, которых сильно потрепала жизнь.
Прям вот лицом по столу повозила. Вы оба боитесь ошибиться, боитесь потерять
кого-то близкого и любимого снова. Боитесь быть преданным снова. Но при этом,
влюблены друг в друга. И походу сильно. Так почему бы не попробовать? По-
моему, вы двое, как никто другой будете ценить друг друга.
Шастун смотрит на подругу нечитаемым взглядом, а в голове ураганом
носятся мысли, анализируя её слова. За одну фразу его разум цепляется сильнее всего: «боитесь потерять кого-то близкого и любимого снова». И ассоциации с
этой фразой, самые, что ни на есть Райские. И это сходство не даёт покоя.
— Оксан, а кого потерял Арс? — спрашивает Антон прежде, чем он понимает
то, что слышать ответ совершенно не хочет.
— Кого-то из близких родственников, мать и то ли сестру, то ли брата, —
пожимает плечами Фролова и поднимает бровь, — к чему это ты?
— Одна теория есть… — Шастун хмурит брови. — Слушай, а ты случаем не
знаешь, как именно?
— Автокатастрофа.
— Хм… А музыкальный вкус Арса не знаешь? Может ты у него слышала эту
песню? — Антон достает телефон и ищет в своём плейлисте ту самую песню, где
так отчётливо иногда слышится «No boobs».
—Так она на звонке у него стоит, — спокойно поясняет Оксана и пытается
уловить нить происходящего.
У Антона словно щёлкает лампочка в голове. Кусочки пазла собираются
воедино, показывая полную картину, а Шаст чувствует себя сумасшедшим
детективом, не меньше.
Главврач, голубые глаза, словно у ангела из рая, его постоянные Тошка, так
созвучные с Тишка, потеря мамы и сестры в автокатастрофе, песня на звонке,
которую Шастун когда-то скидывал своему Анониму. И то, с каким рвением Арс
отвечал на поцелуй.
Слишком много совпадений. Вселенная в редких случаях ленива.
Фролова замечает странный взгляд друга, и он её немного пугает. Антон же
просто вскакивает со стула, буквально подбегает к холодильнику, выуживает
оттуда полупустую бутылку коньяка, срывает крышку и прикладывается к
горлышку, яростно глотая янтарную жидкость. Окс запоздало понимает, что
надо бы остановить его, потому что парню нельзя алкоголь, но именно в момент,
когда она открывает рот, Шастун отрывается от напитка и произносит всего
одну фразу:
— Арсений — это Рай.
Оксана так и остаётся с открытым ртом, переваривая слова друга. Он
настолько ошарашил её таким заявлением, что она даже не знает что сказать в
ответ и как вообще на это реагировать.
— Ты… Ты уверен? — только и может вымолвить девушка.
— Я уверен в этом на девяносто девять процентов. Слишком много
совпадений, Оксан. Слишком. Не могли они ОБА потерять мать и сестру в
автокатастрофе. Они ОБА главврачи в приличных клиниках. Арс всё время
называет меня Тошка, что как-то странно созвучно с Тишка, не находишь? И с
чего это у него на звонке песня, которая так много значила для меня и Рая? — буквально кричит Шастун, не справляясь с эмоциями, — та почему бы непредположить, что они так похожи лишь потому, что они — это один и тот же
человек?!
Фролова смотрит на друга, у которого едва ли дым из ушей не валит от
возмущения, и не знает что делать со всей этой ситуацией. Что делать с
Шастуном, который сейчас уже стенку кулаками бить начнёт. Что делать с
Арсением, как выведать правда это или нет, а если и правда, какие изощрённые
способы убийства придумать. Что делать с тем, что Антон продолжает являться
пациентом Арса, которым нужно видеться, а ещё и операция уже на носу!
— Тох, слушай, — тихо начинает Оксана, — я понимаю, осознание такого —
пиздец, ещё какой. Но давай не делать поспешных выводов и поспешных
действий.
Антон снова прикладывается к бутылке коньяка и делает пару глотков. Живот неприятно режет, словно кто-то пытается выбраться оттуда, буквально
выгрызая себе путь наружу. Ясное дело, алкоголь на голодный желудок, да ещё
и с антибиотиками. Но Шастуну на это сейчас конкретно похуй, сейчас эмоции
затмевали всё остальное, в том числе и физическую боль. Голова кружилась от
количества мыслей.
— Антош, может вам поговорить? Лишним точно не будет ведь. Расставите
все точки над ё, решите кто из вас Рай, кто Тишина, может и всё не так, как ты
думаешь. Злиться сейчас — лишь нервы себе трепать впустую, — девушка
подкуривает сигарету. — Просто это же лишь догадка. Мы не знаем точку
зрения Арса. Не знаем, что у него там в голове творится.
— Думаешь стоит? — тихо спрашивает Шаст, кладя руки на стол, и опуская
на них голову. Кружится уже очень сильно.
— Стоит, стоит, Тох, — кивает Фролова, — сейчас лучше просто успокоиться,
не психовать и не паниковать…
Девушка смотрит на друга и понимает, что дышит тот очень уж странно.
Слишком прерывисто, будто задыхается.
— Антон, — шепчет Окс, — всё хорошо?
Вместо ответа Шастун медленно сползает по столу, теряя сознание. Девушка
негромко вскрикивает, ловит падающего парня и сама садится на пол. Смотря в
закатанные глаза друга, она понимает, что всё хреново. Правая рука тянется за
телефоном в задний карман джинс, левая же придерживает голову Антона на
коленях Оксаны, не давая той запрокинуться. Быстро найдя нужный номер
Фролова прикладывает трубку к уху, молясь всем богам, чтобы на вызов
ответили быстро. Буквально на третьем гудке в трубке слышится голос.
— Привет, Оксан, — Арсений звучит бодро и даже немного весело.
— Арс, Антон бахнулся в обморок, быстро приезжай! — кричит в трубку
девушка, а у самой уже по щекам струятся слёзы.
— Адрес, — только и отвечает Арсений.
— Новоясеневский проспект, дом 4 строение 1.— Буду через пятнадцать минут. Окс, держи его в горизонтальном
положении, не давай голове запрокинуться, следи за его дыханием и по
возможности поищи нашатырь!
— Я не могу встать даже, мы на полу на кухне, голова его у меня на коленях.
— В таком положении тогда и оставайся до моего приезда, — строго
проговаривает Попов.
— Арс, я боюсь за него, — шепчет девушка, гладя свободной рукой по
волосам друга, и чувствуя, как по щекам градом катятся слёзы.
— Всё будет хорошо, Окс. Я не дам случиться иному, — по звукам на фоне
было слышно как захлопывается дверь машины. — Скоро буду.
