Похороните меня под поездом

24

Твои враги не заражённые.
Твои враги — люди, которые их создали.


Голова раскалывается. От давления в висках начинает тошнить, поэтому первое, что происходит после попытки открыть опухшие веки — это рвота. Чимин хватается за какую-то ледяную трубу, опустошая желудок. Перед глазами всё плывёт. Темнота. Морщится, не справляясь с ноющей болью в груди, которая тут же даёт о себе знать, напоминая о его состоянии, поэтому прерывает тошноту на громкий стон. Плюёт в пол. Холодный, грязный, мокрый. Глотку сдавливает от ноющей боли. Боль в раненой руке, боль в ране на боку. Боль везде. Пальцами щупает такую же рыхлую стену, пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы встать. Ищет опору в темноте. Зрение не восстанавливается. Его качает из стороны в сторону, пока вновь не хватается руками за трубу. С потолка капает. Слышен звук разбивающихся капель. Мороз охватывает тело. Ужас медленно атакует сознание, мешая собраться эмоционально, поэтому всем своим существом жмётся в чёртов угол голого помещения, активно моргая, чтобы вернуть способность видеть. Горячий лоб пульсирует. Запястья руки ноют, а низ живота странно тянет. Но Паку знакома эта боль, поэтому одной ладонью касается внутренней стороны бедра, с ужасом открыв рот. Тошнота возвращается. Боль между ног усиливается в разы, когда парень пытается присесть на колени. Не может позволить себе развалиться на части от осознания, что его вновь подвергли сексуальному насилию. Плевать, мать вашу! Он и не такое херово дерьмо терпел! Ублюдки! Сам не замечает, как начинает рычать от боли, стискивая зубы, пока поднимается на трясущиеся ноги. Держится за трубу, может, наконец, изучить подвальное помещение, сделанное под камеру. Видит, что вполне сможет протиснуться сквозь железное ограждение, поэтому… Сейчас главное не страдать, не убиваться, сидя на заднице. Чимин не понимает, где находится, не знает, где Чонгук, Лука и Тэхён, но это не повод лишать себя возможности выбраться. Пока он будет видеть путь, он будет двигаться.

Парень мычит, со слезами на глазах вскакивает на больные ноги, и идёт вперёд. Не знает, куда. Просто протискивается через ограждение, попадая в другую часть подвала в виде коридора и с камерами по бокам. Словно клетки. Чимин со страхом шагает вперёд, шарахаясь от каждого звука.

— Господи, — одними губами шепчет, видя, сколько внутри камер людей, они все, как псы, бросаются к решёткам, рычат, тянут руки, желая ухватить Пака. Голодные животные. Тот идёт дальше, видя впереди невысокие ступеньки наверх, но приходится скользнуть под них, когда дверь открывается. Замирает, задержав дыхание. Тяжелые шаги. Громкие удары гаечным ключом о трубу:

— Заткнитесь уже! — приказывает, но люди в камерах продолжают издавать какие-то нечеловеческие звуки, поэтому смотритель хочет спуститься ниже, но его желание обрывает сирена, или… Чимин не знает, что это за сигнал, но он повторяется трижды, после чего всё затихает, в том числе и все пленники. Пак слышит, как в дверях появляется ещё мужчина:

— Это сбор, — констатирует со знанием ситуации.

— За каким хуем? — мужик с гаечным ключом стоит на двух ступеньках, и Чимин может видеть его ноги, поэтому прижимаетя к стене спиной, сжав пальцами губы. Старается не дышать.

— На казнь, — голос сверху помоложе. Это явно парень.

— Кого?

— Джонхён привёл главу отдела Выполнения, который стал предателем, — поясняет.

— Тэхёна? — слышно удивление. — Я думал, он давно сдох, — стучит гаечным ключом себе по ноге. — Сколько будет стоить выстрел ему в голову?

— Дороговато, — парень смеётся. — Ещё будет бывший лекарь, помнишь, тот, что смерть свою подстроил?

— Этот ублюдок? — голос приобретает злые нотки, когда мужик вспоминает, как однажды Лука заехал ему кулаком в челюсть. Выбил, сука.

— Ага, — кивает парень. — Там ещё один будет. Пошли, очередь займём, желающих этих троих пристрелить слишком много.

— А хули ты думал, — мужик кряхтит, поднимаясь наверх. — Я бы сам этого выродка… — дверь закрывается, и Чимину не удаётся услышать продолжение его слов. Смотрит перед собой. В груди отмирает сердце. Дыхание срывается, он задыхается. Моргает, всеми силами сдерживая слёзы, и запрокидывает голову, затылком бьётся о рыхлую стену, сжав веки. Слёзы выступают на глазах.

Казнь. Лука. Тэхён. Чонгук. Боже, что ему делать? Что он может? Почему сам до сих пор жив? Давай, сделай хоть что-нибудь. И Чимин делает. Вылезает из-под лестницы. Люди в камерах тут же начинают шуметь, поэтому осторожничает, вновь спрятавшись. Сидит, ждёт. Никаких звуков со стороны двери, поэтому встаёт, медленно поднимается наверх, руками сжав железную рукоятку. Дверь стонет, пока Пак пытается надавить на неё и открыть. Выходит не сразу, но в глаза не бьёт свет. Впереди короткий коридор, за ним лестничная клетка, словно… Чимин находится в старом доме. Они ведь с матерью какое-то время раньше жили в подобном. Пятиэтажном. Его задача — выбраться. Хотя бы. Но надежда найти Чонгука куда сильнее, поэтому Чимин будет следовать ей. Знает, что шансы нулевые, но сидеть не может. Он погибнет от ожидания.

Приближается по стеночке к выходу из коридора. Вздрагивает, слыша те же три сигнала. Для них казнь — это такое значимое событие? Уроды. Выглядывает из коридора. Лестничная клетка. Холодная. Грязная. Внизу, в темноте дверь. Похоже, это запасной выход, но… Поднимает голову. Чимин не может уйти. Со страхом выходит из черноты. Бледный свет проникает сквозь разбитые небольшие окна. Пак заглядывает в один из них, ужасаясь. Дома. Множество старых пятиэтажных и больше домов. Они все совмещены между собой лестницами, крышами, балконами. Территория огромна, и найти здесь Чонгука с остальными — задача практически невыполнимая. Посередине фабрика. Огромная, с трубами, а дальше видна загородка с шипами наверху. Следом лес. Отсюда выбраться просто невозмо…

Не думай. Не губи себя.
Чимин подходит к подножью, подняв правую ногу на ступеньку. Ждёт. Поднимается. Медленно. Тихо. Ничего не слышит, только эхо своих шагов. Нет. Стоп. Слышит. Замирает, когда на этаже выше кто-то открывает дверь.

— Как думаешь, сколько он будет… — дальше не слышно. Они явно идут наверх.

— Скорее… — и вновь обрыв в словах. И смех. Мужские голоса, обсуждение казни, цены за первый выстрел. От услышанного у Чимина сводит желудок, поэтому вновь приседает на корточки, начав плевать в пол. Морщится. Голоса растут, но они не двигаются в сторону Пака, поэтому он сохраняет относительное спокойствие. Поднимается, держась руками за перила. Идёт дальше. Все направляются выше, значит, казнь проходит тоже где-то там, и… Что ему делать? Чимин идёт на верную смерть. Плевать. Господи, как же он устал от всего этого. Ему просто плевать на себя, на свою жизнь, плевать! Лучше пристрелите его, прямо сейчас, ведь этот ад никогда не закончится. Какой смысл за что-то бороться, если он всё равно не выберется из «ночи»?

Нет. Не думай. Чонгук. Если случится чудо, если получится выбраться, он заставит Чонгука уйти из этого мира. Его решение было большой ошибкой…

Дверь открывается, Чимин делает большой шаг назад, скрывшись обратно за поворот, и приседает. Слушает. Шаги наверх. Отдаляются. Выдыхает. Боже. Чуть не попался.

Не знает, как именно, но чувствует укол в спину. Сильный, и резко оглядывается, взвизгнув от неожиданности. Мужчина сжимает Паку рот и не жалеет сил на удар его головы о стену. Чимин падает на ступеньки. Не теряет сознание, но внутри всё путается. Тело пульсирует, голова вот-вот взорвётся от ненормального давления. Кашляет, грудную клетку сдавливает, лёгкие не могут растягиваться и принимать достаточно кислорода внутрь. Пытается привстать. Оторвать лицо от холодной ступеньки. Руки трясутся.

— Куда это ты собрался? — смех режет уши. Гончий. Или шавка. Непонятно.

Чимин пальцами шарит по ступенькам в поисках камня или чего-то острого, чего-то, что поможет ему спастись. Он шатается, но адреналин в крови заставляет его чуть привстать и двинуться наверх. Он ползёт по ступенькам к более высокому этажу, где уже видит дверь. Надеется, что она не откроется.

— Но-но, вернись, — мужчина внизу явно злится такой выходе, поэтому в один шаг преодолевает между ними расстояние, и берёт Пака за шею, заставляет оторваться от разбитого окна, за который тот держится. Вынуждает Чимина встать на ноги, которые не держат его, но Пак пользуется тем, что мужик расслаблен, поэтому не ожидает следующего. Чимин резко разворачивается, сжимая в руках осколок стекла и совершенно не думает, когда вонзает его в висок этого ублюдка, давя. Чувствует сопротивление в виде черепа, и морщится, роняя слёзы, когда давит сильнее. Хруст. Его не под силу услышать нормальному человеку, но для Пака он сравним с хрустом бревна. Пак смотрит в застывшие глаза мужчины и дрожащие ладони выпускают осколок. Тело падает на ступени, скатываясь вниз. Чимин морщится, желая вытереть слёзы пальцами, но те в крови от пореза на ладони, поэтому парень мычит лишь сильнее, с отвращением тря руки о грязную одежду. Чёрные джинсы порваны на коленях, которые кровоточат, словно парня долгое время тащили по земле, а белая футболка вся грязная, липкая. Локти парня в синяках, сама кожа в небольших порезах. Бинт у запястья весь серый от пыли, но не влажный, значит грязь на начавшую затягиваться рану не попала. Холод. Он пронизывает, и голые руки покрываются мурашками. Боль между ног вновь пронзает. Парень морщится, когда задирает футболку у бедра, смотря на швы. Они воспалились, поэтому жгутся. Чёрт.

Всхлип.

Нет. Не смей. Иди дальше. Борись. Будь, чёрт возьми, сильным, хотя бы ради Чонгука. Давай же, блять!

Поднимается. Аккуратно. Держится за стены с обвалившейся обивкой, поднимается выше по ступенькам. Терпит неприятные ощущения, когда добирается до последней двери, ведущей на крышу. Приоткрывает её, через щёлку осматривая территорию. Да. Он не ошибся. Домов здесь много и они связаны между собой, а дальше идёт фабрика, но дым из гигантских труб не идёт. Парень скользит мутным взглядом на деревянные палки, которые являются своеобразным «мостиком» на балкон другого дома, больше напоминавшего склад. Он выше на несколько этажей. Чимин поднимает взгляд. Да, а самый верхний этаж склада ведёт на многоэтажное здание с практически разбитыми стёклами. Высокое. Самое высокое здесь. Ребята там?

Чимин хочет выйти, но вовремя тормозит, когда, полностью осмотрев крышу, полную всякого барахла, замечает двух парней в чёрном. Они курят, переговариваясь между собой, смеются, явно обсуждая казнь. Они сидят на диване, довольно далеко, и смотрят в абсолютно противоположную сторону, поэтому Пак пользуется этим. Не мешкает, когда приоткрывает дверь шире, протискиваясь в щель. Не сводит всё ещё мутного взгляда с парней, но не может видеть их чётко. Их силуэты размыты, поэтому опирается на их движения. Пока они всё ещё сидят, поэтому Чимин медленно, неслышно пытается дойти до длинных перекладин, ведущих на балкон склада. Всё время панически оглядывается на парней, и параллельно смотрит под ноги, боясь наступить не туда. И да. Его нога замирает в паре сантиметрах от ржавой банки, на которую он чуть не наступил. Боже. Аккуратно огибает её стороной. Оглядывается. Добирается до перекладин, надавив на них одной ногой, чтобы «прощупать почву». Оглядывается. Если эти парни ещё не учуяли запах Пака, то они не гончие. Значит ему повезло. Наконец перебирается через небольшую загородку балкона. Опять оглядывается, но не позволяет себе свободно выдохнуть, когда понимает, что этот этаж — итак сплошной балкон. Это огромное помещение с лабиринтом из всякого хлама, и у каждой стены есть проход к другим домам. Это является своеобразным центром сборищ, где можно попасть в любое крыло. Просто замечательно. Так что нет ничего удивительного в том, что Чимин слышит голоса.

Глухие. Прокуренные. Весёлые. Холодные. Заплетающиеся. Все.

Пак слышит шаги в его сторону, поэтому с паникой прячется за стеллажом с банками. Какая-то женщина с острыми чертами лица идёт в ту сторону, откуда он пришёл, и по мере её приближения, Чимин отходит дальше. Прячется. На секунду его голову пронзает болью, поэтому Пак хмурится, зажмуривались. Нет, не сейчас. Нельзя. Надо… Надо найти их… Надо…

— Малыш, а ты что тут забыл? — издевательский голос вынуждает Пака замереть всем телом. Стоит, как вкопанный, боясь разворачиваться, но ему приходится, когда чувствует знакомую до боли хватку в волосах. Мужик насильно разворачивает парня лицом к себе, и Чимин кривится от боли, смотря в один глаз. Другой… Его нет. Он выколот. Чёрт.

— К Главному его, — Чимин слышит второй голос, жёсткий, холодный, без единого намёка на веселье. Из-за спины схватившего его мужчины, выходит второй. Выглядит старше. С бородой. И по одному его виду становится ясно — гончий.

— Ой, дай мне развлечься, зачем сразу к Главному, — одноглазый наигранно дует губы, отчего Паку становится противно, но гончий полным равнодушием простреливает шавку, чётко выговаривая:

— К. Главному. Его.

И Чимин в страхе замирает, когда понимает, к кому его поведут. А его ведут. Пак даже не старается вырваться, понимая, что данная идея с самого начала имеет печальный конец. Его изобьют, доведут до невозможности двигаться и что тогда? А ничего. И остаток пути проходит в вакуумном состоянии. Чимин молча идёт к той высокоэтажке, к которой он сам и направлялся. Правда не с той целью, с которой ведут его.

Пак падает на колени, локтями бьётся о пол. Еле держит тело, не выходит вернуть дыханию нормальный ритм, как и сердцу в груди. Кашляет, давясь слюной, и вскидывает больную голову, не смахивая чёлку с лица.

— Я разве разрешал тебе войти? — голос. Мужской. Чимин находит мужчину, стоящего к ним спиной. Он выглядит не таким крупным по отношению к Первому. Тёмно-русые волосы в лёгком беспорядке. Держит в руке маркер, стоя напротив карты. Чимин дышит. Активно.

— Он сам выбрался, — за спиной голос того гончего, что его тащил всю дорогу. Намного грубее. Мужчина оглядывается, опускает на Пака равнодушный взгляд. Но… Чимина неприятно сковывает моральное давление, которое Главный оказывает простым зрительным контактом, поэтому опускает глаза, прячась.

— Я слышал сирену, — кладёт маркер на стол, медленно шагая в их сторону.

— Джонхён устраивает казнь, — поясняет гончий.

— Кто давал разрешение? — голос грубеет. — Я приказал убить на месте.

— Но…

— Я приказал.

Чимин чувствует, как все клетки организма реагируют на человека, который обходит его, словно не замечая, поэтому, когда слышит звук удара, отползает к дивану, заметив на нём раскладной ножик. Краем глаза следит за тем, как мужчина бьёт гончего по лицу кулаком, рыча:

— Это был приказ, — разъедает взглядом. — Откуда сбежал? — имеет в виду Чимина. Гончий смотрит прямо в глаза Главному, поясняя:

— Из восточного крыла.

— Мм, — неприятно мычит. — Сильно, — а после открывает дверь, кивком приглашая двух громил войти внутрь, и вновь обращается к гончему:

— А сейчас ты приводишь ко мне Джонхёна и всех заложников, я ясно выражаюсь? — щурит веки. Чимин в это время пальцами слепо щупает диван, чувствуя оружие, а взгляд не отрывает от мужчин.

— Я-то знаю, что он делает, — так это и есть Главный? — Хочет поднять авторитет… — кусает губу, взглянув зло на Первого. — Пошёл быстро! — смотрит на одного из громил. — Ты, иди в зал, прикажи всем разойтись по местам, а ты… — на второго. — Приведи Тэхёна. Дадим ему шанс вернуться в Центр.

И мужчины покидают помещение, оставив Чимина с человеком, который прикрывает дверь, слишком долго стоит к Паку спиной, давая возможность спрятать ножик за спину.

— А ты не такой слабый, как я думал, — шепчет. Пак не сдерживает дрожь, пока вжимается спиной к дивану, ёрзая ногами по полу. Мужчина оборачивается, слишком внимательно смотрит на Чимина, и шагает в его сторону, поэтому парень мычит, сжав губы. Готовится защищаться, нанести удар. Исподлобья, со всей злобой и агрессией, на которую может быть способен, смотрит на мужчину. Тот подходит близко, присев на одно колено напротив. И смотрит. Просто смотрит в глаза.

— Болит, да? — на долю секунды отводит взгляд, намекая на руку. Чимин не обращает на это внимания. — А это? — и резко давит двумя пальцами прямо на шов, прямое попадание, даже не глядя. Но Чимин сдерживает крик боли, бьёт Главного по руке ногой, желая оттолкнуть, но тот не двигается.

Моральная пытка. Чимин зрительно сражается с ним, начав дрожать сильнее. Уже плевать. Он готов, блять, сдохнуть, но не будет рыдать перед этим человеком. Перед убийцей. Перед хозяином безумства. Поэтому смотрит в ответ. Тяжело дышит, но не отворачивает лицо, со всей яростью, на которую способен, прошипев:

— Ты ублюдок, — дрожит от злости. Змея. Шипит, как дикая гремучая змея, способная в любой момент пустить яд по крови. Кажется, мужчина мысленно пронзает Чимина, разъедает лоб, чтобы пробраться в мозг, чтобы вычислить слабые места. Но Пак не дастся ему. Пошёл к дьяволу!

— Что там? — мужчина не моргает. Не отводит взгляд, лишь немного поддаётся вперёд, и Пак не выдерживает этот зрительный кошмар, поддаваясь мурашкам, что бегут по коже. Вытягивает перед собой ножик, желая вонзить мужчине в горло, но он с лёгкостью перехватывает запястья Чимина одной рукой. Смотрит. Тот дрожит. Смотрит в ответ. Чувствует, как в нём просыпается что-то звериное, как бурлит кровь в венах, поэтому продолжает изо всех сил давить руками. Рука дрожит от боли в царапине, но продолжает давить.

И Пака поражает, с какой лёгкостью Главный управляет его руками. Поднимает оружие выше, сам немного вскидывает голову, позволяя острию коснуться кожи шеи под подбородком:

— Сюда надо, — шепчет хрипло, а парню веки приходится сжать, чтобы не дать слезам потечь. Нет, Чимин не дастся. Давит, остриём немного нажимает на его кожу, но мужчина спокойно, без труда убирает его руки, но не отпускает. Держит. Пак не разрывает их зрительный контакт, начинает шипеть, словно змея, пока пытается освободиться от хватки.

Мужчина смотрит. В глаза. Больной. Чего уставился?!

— Мр… — шепчет, не в силах восстановить дыхание. Сжимает в ладонях нож, давит наверх, но не может оторвать от пола. Мужчина крепко сдерживает, не отворачивает голову. — Мразь! — Чимин шипит ему в лицо, уже ничего не теряя. Ему и так конец, так что к чёрту. — Сдохни, сраный ублюдок, — не кричит, но его ругань заполняет помещение.

Главный продолжает смотреть в глаза, давить взглядом, не обращая никакого внимания на угрозы Чимина. Тот чувствует, как дрожит его нижняя губа, голос хочет пропасть от такой разжигающейся в его сердце ярости, что простых слов недостаточно. Пак сходит с ума от того безумия, в которое он погружён. У него отныне нет моральных принципов, нет нравственности, нет границ и барьеров на пути, потому что оказалось, когда речь идёт о единственном дорогом человеке, всё остальное теряет значение.

— Для шлюхи ты слишком разговорчив, — мужчина слегка кривит губы, ещё не зная, что данные слова становятся его ошибкой. Чувства Чимина под воздействием ситуации усиливаются, поэтому он считывает эмоции Главного за долю секунду. Пак медленно, словно готовится к атаке, приближается лицом к Главному до того момента пока их не отделяют пять сантиметров. Разорванные губы дрожат, когда уголки невольно тянутся вверх. Чимин смотрит в глаза мужчине, продолжая шептать:

— Ты убил миллионы ради жалкой территории, — скачет то с одного глаза, то на другой, скользнув языком по окровавленному пирсингу на губе. Тон становится тише, улыбка соскальзывает с лица, являя истинные эмоции Пака, который своей злостью пронзает. Открывает рот, выдыхая в лицо Главному:

— Ты будешь плавиться в аду.

И мужчина готов поклясться, что вместо шёпота он слышал шипение, а язык Чимина показался ему раздвоенным, являя взору потерявшую своих детей гремучую змею.


***


Лука приходит в себя не сразу. Намного позже. Мужчина спиной прижимается к стене, еле дёргает головой, чтобы приподнять её и не видеть лишь грязный пол. Узнаёт помещение. Эти старые столы и комоды ещё военных времён. Он был здесь один или два раза. Кабинет подгруппировки Джонхёна. Врицелла морщится, дёргая больными руками. Запястья ноют. Они за спиной. Затылком прижимается к стене, дышит, зная, что ему стоит привести сердечный ритм в порядок, а потом начать пытаться двигаться. Замечает Чонгука. Тот сидит у другой стены, сгорбившись. Смотрит вниз, взгляд такой… Полный естественного ужаса, он даже не моргает. Еле дышит.

— Чон? — Лука дёргает руками, сжимает веки и разжимает их, чтобы лучше видеть в тёмной комнате. — Эй? — он слышит, но не реагирует. — Чонгук, ты в норме? Тебе что-то вкололи? Наркотик? — старается узнать, ведь выражение лица парня обескураживает. Он настолько морально избит, кажется, что произошло нечто отвратительное, и Чон просто не может до сих пор принять это.

— Так, — доктор шепчет, боясь, что за дверью кто-то находится. — Приди в себя, — просит, потому что сейчас не время. — Чонгук?

Чон с дрожью в теле дышит, зрачки не двигаются.

— Эй, — Врицелла начинает ёрзать ногами по полу, чтобы привлечь внимание парня, но тот не реагирует, понимая, что больные глаза вновь начинают гореть. Не дышит. Глаза болят от напряжения. Смотрит в пол. Приглушённо слышит голос врача, но не реагирует. Его кулаки ещё сжаты. Зубы стиснуты. Тело дрожит.

— Не знаю, что произошло, — тяжело дышит Лука. — Блять, я понимаю, ты хочешь немного поубиваться, — пытается залезть во внутренний карман на спине кофты. — Но у нас нет никакого времени до отправления поезда, — говорит о части плана, и на этом моменте Чонгук моргает, пуская отвратительную слезу, корчится от злости, еле оторвав затылок от стены. Надо двигаться. Надо что-то делать. Чимин ещё жив. Был жив в тот момент, поэтому… Парень старается присесть, смотрит на Лука, который с пониманием хмурится:

— Не превращайся в жижу, придурок, ты нужен мне, так что соберись, ладно? — просит, зная, как тяжело парню. — Если ты хочешь, чтобы Чимин жил, — давит на больное, и да, это несомненно работает. — Так что давай… — замолкает, когда замок щёлкает. Лука обращает внимание на железную дверь, а Чонгук спиной жмётся к стене, с ненавистью смотрит на вошедших.

Убьёт. Нахер убьёт.

Походка Джонхёна не меняется, когда он свободно проходит в помещение, раскинув руки в стороны при виде взгляда брата. Он подходит к нему, присаживаясь напротив и машет купюрами у лица Чона:

— Нам уже хорошо за вас заплатили. Это даже не половина тех людей, которые желают вас прикончить, — бросает деньги на пол, опираясь локтями о колени. Чонгук исподлобья смотрит на него, его лицо напряжённое, но спокойное. Человек, который в любую секунду готов сорваться и вцепиться зубами в глотку врага, чтобы разорвать к чертям. Один крупный мужчина позади насильно вынуждает Лука подняться.

Джонхён улыбается, приподняв брови:

— Первым в тебя выстрелю я, прямо в пах, но не бойся, сделаю это быстро, — хлопает парня по лицу. — А потом уже… — сжимает губы, качнув головой. — Как пойдет. Кстати, — цокает языком. — Я хотел забрать твоё сердце, как раз вспомнил, что оно у тебя цветёт, — смеётся, а после пальцами давит на живот Чона. — Или может желудок забрать? У тебя там наверняка бабочки порхают, но не бойся, они скоро сдохнут, — отводит взгляд в сторону. — А у шлюхи твоей их больше? — довольно и шёпотом. Чонгук дёргает руками, рванув телом в сторону врага, поэтому парень хватает его, сдерживая на месте. Смеётся:

— Спокойно, а, — встаёт. — Пора выходить, — и тянет брата наверх за капюшон кофты. Тот поднимается на ноги, не сводя обжигающего взгляда с Джонхёна, который его замечает, поэтому не упускает момента поиздеваться. Поднимает указательный пальцев вверх, якобы что-то вспомнил и оповещает:

— Я бабочку не убил, не бойся, себе оставлю, — поджимает губы и да, радуется той реакции, которая следует. — В качестве секс-раба, прямо, как раньше, да? — смеётся, стоит Чонгуку дёрнуться в его сторону, но второй громила сдерживает его на месте, не позволяя двинуться.

Внезапно дверь распахивается, с грохотом бьётся о стену, что говорит о том, как зол вошедший. Джонхён оглядывается на гончего, хмурясь:

— Че это ты запыхался, Второй?

— Главный вызывает тебя, — кидает взгляд на Чонгука с Лука. — Приказал привести всех заложников.

— А я ебал, — Джонхён усмехается, и Второй вынимает глушитель, щёлкая затвором. Двое крупных мужчин так же лезут за пазуху, чтобы вынуть пистолет, но парень выдыхает, с особой тяжестью фыркая:

— Окей-окей, — вновь усмехается. — Тогда, откладываем казнь, — смотрит на Чонгука. — Ненадолго, — делает жест ладонью, приказывая вести заложников за ним, но перед этим останавливается у Второго, с особым видом раздражения шепча:

— Слизь, пока живой, съебись.






Громкий стук в дверь. С ноги. Чимин вздрагивает, вскинув голову. Дёргается от каждого удара о дверь. Испуганно смотрит на мужчину, который поднимает взгляд, отчего выражение лица становится неприятно злым, холодным. В сторону двери. Стук повторяется. Настойчивее.
Дверь пинают. По-хозяйски открывают. Джонхён держит руки в карманах:

— Извиняюсь, нам надоело ждать, — видит, как Главный сидит напротив Пака, прижимая его окровавленные руки в полу. — Оу, пикантный моментик, — проходит дальше. — Только паренька не трогай, мне его ещё трахать, — противно усмехается, а за ним входят двое крупных мужчин, ведущих заложников. Лука первым переступает порог, спотыкаясь об него, поэтому тут же, без сопротивления падает на колени, напугано смотря на картину перед глазами. Чонгука заводят вторым. И он, кажется, врастает ногами в пол, когда видит Чимина, который с надеждой в глазах смотрит на него, начав активно дёргаться. Чон с угрозой поднимает взгляд на Главного, который встаёт на ноги, позволяя Паку в страхе поползти к стене, но Джонхён перехватывает его голову, сжимает шею, заставив пищать. Парень смеётся, силой выбивая оружие из его рук. Рывком поднимает Чимина на ноги, прижав спиной к своей груди. Чонгук сдерживает голос, сжимает губы, пока его спускают на колени рядом с врачом.

Главный делает два шага ко Второму, который стоит сбоку, охраняя безопасность мужчины:

— Что, решил заняться самодеятельностью? — обращается к Джонхёну, который даже не смотрит на Чонгука и Лука, полностью поглощая слабость Чимина, который пихается, пока он локтём берёт шею Пака в захват, душа.

Джонхён искоса смотрит на Главного, мурча:

— Разве публичная казнь — это не то, что должно происходить с предателями?

— Верно, — Главный сохраняет равнодушие. — Но где ты здесь видишь предаталей? — ловит парня на том, что ни Чимин, ни Чонгук не работали на Центр, а Лука подстроил свою смерть, сбежав. — Ты имеешь право казнить только Тэхёна, — видит, как Чимин пристально смотрит на кого-то, поэтому стреляет взглядом в Чонгука. Тот уставился на Пака в ответ, что-то шепчет губами, словно успокаивая, и кивает головой.

— И это обговаривается со мной, — вновь на Джонхёна, который довольно улыбается, носом прижимаясь к волосам Чимина, ведь наблюдает за реакцией брата, что еле сдерживается, лишь стискивая зубы. — Я сам разберусь, поэтому оставляй их здесь, а сам возвращайся к своей работе, — Главный щурит веки, понимая, что Джонхён совершенно не слушает, увлечён зрительной войной с Чонгуком:

— Как же? — интересуется, улыбаясь, ведь ему приятна та судорога, что сковывает тело Чимина, пока тот старается контролировать эмоции, но всё-таки начинает мычать, сжимая мокрые веки. Лука озирается по сторонам, пытается незаметно пролезть под ткань футболки, чтобы вынуть острый предмет. Пользуется тем, что шавки Джонхёна сейчас больше волнуются о его безопасности, как и Второй гончий, что готов лишиться жизни, лишь бы защитить хозяина. В одном помещении встретились две стороны. Опасное напряжение так и чувствуется в воздухе, поглощая безумием всех присутствующих. Чонгук тяжело дышит, следит за ладонью брата, которой он скользит по губам Чимина, тянет к шее, к груди, ниже, к ремню на джинсах, а Пак сжимается, пытаясь отодвинуть собственное тело. Тянется вниз, хочет ускользнуть от руки. Голоса эхом отдаются в его голове, тошнит, живот крутит. Будь он здоров физически, будь на него месте Чимин хотя бы недельной давности, то он бы вырвался, ответил, но всё, на что он способен сейчас — лишь сохранить себя в сознании, не упасть в обморок.

— Ты обязан мне подчиняться, — Главный уже выходит из себя, и Второй чувствует его состояние, поэтому сжимает ладони в кулаки, готовясь выполнить любой приказ, который даст мужчина. Джонхён нервно скользит языком по губам, не отводит взгляда от Чонгука. Наслаждается, растягивая губы в ухмылку, одной рукой сжимает руки Чимина позади, а пальцами второй давит на шов, и Пак начинает жалобно всхлипывать, ведь в следующую секунду Джонхёну удаётся сунуть пальцы под джинсы. Резко, грубо, заставив Чимин давиться и задыхаться от ощущения чужой руки между ног. Чонгук вскакивает на ноги, но его тут же опускают на колени, сдерживая за плечи. Пак не может дышать, сгибается, пытается выдернуть собственные руки из мёртвой хватки Джонхёна, который, кажется, самоудовлетворяется, наблюдая за жалкими рывками Чонгука:

— Любовь на фронте, — опускает взгляд на корчащееся лицо Чимина. Его тело дёргается от рвотных позывов, но Джонхён не прекращает свои действия, пока Пак срывается на крик, почувствовав в себе палец. — Опять плачешь? — видит, как слезятся глаза Чонгука, но выражение его лица не теряет безумной ярости. Чон трясётся. Еле преодолевает рычание, процедив:

— Я убью тебя…

— Да, — Джонхён закатывает глаза, желая продолжить издевку, но Главный с присущим равнодушием говорит:

— Он будет блевать. Ты — убирать, — сдержанная агрессия.

Джонхён тут же убирает свои руки, разводит их в стороны, позволив Чимину рухнуть на пол. Задыхается, кашляет, сидя на коленях. Трясущиеся руки сгибаются в локтях. Главный мельком смотрит на Чонгука, который не отрывает своего взгляда от Пака, продолжая дёргать руками. Лука исподлобья озирается, боясь, что его молчание и бездействие сочтут странным, а сам пальцами еле справляется с режущим предметом, которым никак не перерезать толстую верёвку. Чонгук же правда не сдерживает эмоции. Он рвано дышит через нос, моргает активно, отчего глаза только больше слезятся. Парень не знает, что делать. Бросает взгляд на доктора, не встречая помощи, поэтому поднимает голову, уставившись на Главного:

— Что угодно делай со мной, — голос срывается, дрожит, что вызывает смех у Джонхёна:

— Слабак.

— Только отпусти, — стреляет быстрым взглядом на Чимина, затем опять на Главного. — Отпусти его, — унижается, ведь начинает буквально умолять шёпотом. — Отпусти его.

Пак трясётся, не поднимает головы, роняя слёзы на пол. Сжимает веки, шмыгая носом. Ему не нужно видеть. Он слышит страх в голосе Чона, поэтому тихо рыдает, боясь шевельнуться, поменять положение тела. А Главный щурится. Никак не проявляет эмоций на лице, внимательно смотря на Чонгука, который опускает глаза, но не голову, пока сглатывает:

— Пожалуйста, — просит, потому что больше ничего не может.

Помещение разрывается смехом, и Главный переводит на парня злой взгляд:

— Ты ещё здесь? — щурится. — Пошёл прочь, — с угрозой.

— Какие мы злые, — Джонхён смотрит на Чимина. — Скоро увидимся, — суёт руки в карманы, кинув своим парням. — Пошли отсюда, — проходит мимо Главного, шепнув ему в лицо без доли страха в глазах. — Праздник отменяется, так? — смеётся, продолжив шагать вприпрыжку. Двое крупных мужчин следуют за ним, покидая кабинет, как раз в тот момент, когда возвращается громила, ведущий под руку одного из пленных. Кажется, даже Лука отвлекается от своей задачи освободить руки. Смотрит на Тэхёна, который полон льда, равнодушия ко всему происходящему.

— Развяжи, — Главный приказывает — и громила начинает возиться с верёвками. — Дам шанс реабилитироваться, — мужчина поворачивается к столу, делая большие, но спокойные шаги. Чимин находит силы отползти к дивану, колени поджимает к груди, напугано, словно животное, дёргает головой, не в силах остановить скачущий взгляд. Главный берёт оружие, проверяя наличие пуль:

— На кону твоя жизнь, — оборачивается, сжимая пистолет, смотрит в глаза Тэхёну, который контролирует своё личное безумие, когда его руки оказываются свободны. — Убей шлюху, — подходит к Киму медленно. Смотрит в глаза, не моргая. Тэхён опускает глаза на оружие, которое Главный протягивает ему. Пальцы совершенно не трясутся, потянувшись к рукоятке. Чимин отказывается верить, начинает качать головой, хрипло шепча: «Нет, нет…» — переводит большие, красные глаза на Чонгука, который моргает, со страхом взглянув на Пака в ответ. Смотрят. Молчат. Лука прижимается лопатками спины к стене, осторожно шевелит пальцами, стараясь маленьким остриём одолеть верёвку. Почти получилось.

Тэхён сжимает оружие. Смотрит на него, медленно поворачиваясь всем телом к другу. Чонгук с дрожью дышит, не отрывает взгляда от Чимина, который сжимает холодными, красными от крови пальцами ткань дивана. Он всё ещё еле заметно качает головой, боясь моргать и прервать их зрительный контакт.

«Эй», — Чон двигает губами. Еле.
«Эй», — Пак борется с мускулами лица, которые предательски морщатся, давая волю эмоциям. Чимин видит — Чонгук ничего не может. Поэтому просто смотрит на него глазами с покрасневшими белками.

Тэхён вытягивает руку, направив дуло на Пака. Прямо в лоб. Прижимает, обжигая кожу холодом, и Чимин морщится. Сам Чон еле заставляет себя не сжимать веки. Он не должен отводить взгляд от Пака, ведь тот уже пищит, ладонями сжимая свои уши, словно слышит какой-то шум. Плачет, когда Ким давит дулом на лоб. Чонгук позволяет себе моргать, но внешне он сохраняет судорожную стойкость. Шевелит губами:

«Всё хорошо».

Чимин сглатывает, когда Тэхён пальцем скользит к затвору. Чонгук не позволят себе отвести взгляд. Смотрит на Пака, не поддаётся панике, потому что знает — Ким не выстрелит. Что угодно, но он не позволит умереть другу. Лишение кислорода. Чимин еле сохраняет сознание, когда выстрел оглушает присутствующих. Чонгука передёргивает, как и Лука, который с ужасом смотрит на Пака, не сразу понимая, что происходит. Тэхён выстреливает. Но не в друга. Он резким движением переводит оружие на громилу, всадив пулю ему в грудь, после так же быстро разворачивается ко Второму, который уже вытягивает оружие, чтобы выстрелить, но Ким наклоняет голову вбок, смотря на бывшего «ученика»:

— Дитё, прости, — выстрел. Пуля пробивает голову мужчины, который падает на пол, к ногам Главного. Тэхён переводит дуло оружия на последнего, замерев.

Чимин активно дышит, его сердце скачет, как обезумевшее, организм уже принимает факт смерти, поэтому странным образом начинает выдавать сбои функций жизнедеятельности. Открывает рот. Дышит через него, не контролируя выражение лица, на котором сейчас отражаются все его эмоции. Веки широко раскрыты. Пак переводит больной и напуганный взгляд на Чонгука, который смотрит на него так же. Именно с тем же ужасом. Попытка вдохнуть полной грудью. Чимин не моргает. Не отворачивается. Он готов поклясться, что уже умер, но его будто выдернули из черноты. Еле отрывает внимание от Чонгука, подняв глаза на спину Тэхёна, который продолжает хладнокровно сжимать оружие, что направляет на Главного. Но мужчина не изменяет себе. Смотрит без страха в ответ, прямо в глаза, не моргает:

— Сделай правильный выбор, — психологическая давка, правильный тон голоса. — Сделай. Выбор, — шепчет с угрозой. И тут очистка даёт о себе знать. Парень с сомнением сглатывает, дёргает головой. Лука же не скрывает того, как начинает справляться с веревкой, ругаясь под нос. Чонгук вновь возвращает в тело напряжение, пока следит за дулом оружия.

Чимин пальцами щупает холодный пол, не понимая, как именно его тело соглашается слушаться. Нет, он не вскакивает, кидаясь, сломя голову, на друга. Пак видит, с каким сомнением Ким смотрит на Главного, поэтому его губы шепчут сами:

— Тэша, — его сознание выдаёт это, голос повинуется, а Тэхён реагирует на голос Чимина незамедлительно. Выстрел в ногу. Главный рычит от боли, пока Ким чувствует, как дрожит рука, а сам шепчет:

— Я не знаю, нужно ли его убивать… — качает головой, впервые за многие годы с искренней паникой уставившись на Чонгука. Они не обговаривали этого. Всё это вообще не должно было войти в план.

— Лука! — Чонгук начинает активно дёргать руками, пытаясь ослабить верёвку, а Врицелла уже распутывает свою, не смахивая капли пота с лица:

— Да блять, сейчас!

А вот этого уже предсказать не мог никто. Рывок в сторону. Чимин плюёт на дичайшую боль во всём теле, на раскалывающуюся голову и на то, как трудно ему шевелить рукой, где его укусила собака, а теперь там ещё и рана от стекла. Всё это затмевается, уносится высокой волной, когда Пак действует быстро, даже не задумываясь. На автомате. Руки добираются до пистолета Тэхёна быстрее, чем мозг обрабатывает информацию. Чимин вырывает оружие из пальцев друга и целится сравни секунде, перед выстрелом сталкиваясь с глазами Главного. Тот глядит на Пака со скрытым уважением, как смотрит на дикую кобру с раздувшимся капюшоном и при этом безнадёжностью, словно принял этот исход, принял конец своей эпохи.

Выстрел оглушает всех, кроме Чимина, у которого в ушах стоит звон и шепчет одними губами:

— Я же сказал, что ты сгоришь в аду, — смотрит на пулю во лбу.

Человек мертв. Мертва и его вселенная, содержащая воспоминания. Его нет. Чонгук с Лука тяжело дышат. Смотрят на тело Главного, будто осознают… Одновременно поднимают головы, уставившись друг на друга. Смотрят. Он мёртв? Виновник всего «торжества» мёртв?

Лука не даёт себе времени на полное осознание, когда бросается к двери, чтобы запереть её. Чонгук сам бросается к Чимину, падая на колени, ведь тело Пака ослабевает и он валится на пол. Рукой сжимает его плечо, дёргая:

— Эй-Эй, — второй ладонью касается лица, потирая холодную щёку. Чимин еле отрывает взгляд от тела Главного, чтобы установить зрительный контакт с парнем, который не может не улыбаться, хоть и понимает, что пока они не на свободе, но… Но он… Тянет к себе Пака, крепко сжимает руками его тело. Чимин не двигается. Не моргает. Не осознаёт.

— Всё хорошо, видишь? — чувствует, как колотится сердце Пака. — Тихо, тихо, хорошо, — грубо гладит по волосам. — Ты будешь в порядке, — обещает, подняв взгляд на Врицеллу, который запирает дверь, командуя:

— Так… — панически осматривает помещение, явно ещё не веря их везению. — Давай, — подгоняет Чонгука, и тот кивает, вскакивая на ноги, тянет Чимина за руки наверх, чтобы парень встал, и просит:

— Сейчас, — нервно облизывает губы, сбито дыша. — Сейчас помоги мне, — рукой давит на лицо Пака, заставив взглянуть на себя. — Слышишь? — еле принимает серьёзный вид, сглатывая. — Помоги мне, прошу, — знает, насколько сейчас парню больно. — Потерпи, умоляю, скоро всё закончится, только помоги мне, — смотрит в глаза. Чимин еле кивает, всё ещё находясь в ином месте морально. Не приходит в себя. Силуэты расплываются перед глазами, его тошнит, сейчас вырвет. Шок главенствует в сознании, но даже в таком состоянии Пак вспоминает о своей задаче. Не быть обузой. Чонгуку тяжело. Надо помогать. Активнее кивает, сжимая губы, а на глазах вновь выступают слёзы. Пытается хмурить брови. Чонгук кивает в ответ, проводя пальцами по щекам Чимина:

— Всё будет хорошо, с тобой всё будет в порядке, я клянусь, — оглядывается. Лука выбивает решётку на окне, выглядывает, оповещая:

— У нас мало времени. Сейчас все возвращаются из зала, — оборачивается. — Здесь пожарная лестница, по ней мы сможем добраться до вон того дома, — указывает пальцем вдаль. — Это лаборатория. Сбежим по крыше, а дальше к стоянке, которая за ней, понятно? — смотрит на Чимина, затем вновь на Чонгука, а потом уже на сосредоточенного Тэхёна. — Придётся бежать так, как вы не бежали никогда в жизни и преодолевать препятствия, — ставит перед фактом. Чон опять глотает комок сухости во рту. Опускает взгляд на Пака, который всё это время не отрывает от него глаза. Все трое ещё могут бежать, а Чимин даже взгляда соредоточить на объекте не может, так что удивительно, как он может выдавить из себя:

— Я-я могу, — скачет зрачками по лицу Чонгука. — Я могу видеть, плохо, но я могу, — кивает, хмурясь. Активно моргает, чтобы хоть немного нормализовать взгляд. У него повреждён мозг. Поэтому в глазах двоится, плывёт, но самое главное — видит. Нельзя задерживаться. Придётся бежать. У него нет другого выбора, поэтому доктор не даёт Чонгуку засомневаться, кивая:

— Значит пошли, — слышит шаги за дверью. — Быстрее! — повышает голос, уже не видя смысла сдерживаться. Они перелезают через решётку, ступая ногами на лестничную клетку и стремительно спускаются вниз, пока не добираются до крыши трёхэтажного дома. Каждый шаг — боль в ногах Чимина. Но он не отпускает ладонь Чонгука, который несётся за Лука с Тэхёном. Дыхание срывается, кашель рвётся наружу и порой Пак спотыкается, но продолжает бежать. Впереди конец крыши, каменный забор с острой проволокой, пущенной поверх. Чимин даже не спрашивает. Он хочет закричать, но сжимает рот, когда видит, как Лука одновременно с Кимом прыгают, минуя опасную перегородку. И Чонгук до хруста сжимает ладонь Пака, дав понять. Придётся прыгать. И они прыгают. Прыгают, не зная, на что приземлятся. Прыгают в неизвестность.

Врицелла падает копчиком на лобовое стекло, но не разбивает его, а лишь заставляет местами треснуть, скатывается на землю, морщась. Тэхён же минует машину, приземлившись в метре от неё, а Чонгук и Чимин падают на крышу салона, валятся вниз, на грубую кладку асфальта. Но их пальцы продолжают сжимать ладони. Приходится вскочить, не дав себе прийти в себя. Доктор мычит, еле поднимаясь на ноги, и открывает дверь, понимая, что водитель отошёл недалеко и собирается вернуться, о чём говорит присутствие ключей. Не позволяют себе сорвать дыхание. Чимин еле приседает на колени, чувствуя, что всё его тело немеет. Лука садится за руль, начав заводить мотор, а Тэхён помогает Паку встать. Открывает дверцу заднего сидения, шёпотом просит сесть. Краем глаза замечает движение, поэтому поворачивает голову, видя, как из-за ворот выходят шавки. Они что-то кричат, бросившись в сторону машины. Чон быстро занимает место рядом с водительским, а Ким забирается к Чимину, прокричав:

— Давай, давай! — подгоняет доктора, который заводит мотор, надавив на педаль газа. Машина с рёвом срывается с места, а преследователи залезают в автомобиль, который с таким же животным рыком трогается с места. Погоня. Сердца скачут. Дыхания не стабилизируются. Лука ведёт машину, Чонгук постоянно оглядывается:

— Держись, — смотрит на Чимина.

Автомобиль выезжает на лесную дорогу. Они наезжают на кочки, большие лужи, ямы, в которых не застревают только благодаря высокой скорости, но, когда Лука вновь оглядывается на зеркало заднего вида, слышен крик Чонгука:

— Осторожней! — рвёт глотку и не сдерживается, выворачивая руль вправо, чтобы они не въехали в дерево. Врицелла благодарно кивает Чону, начав пристальней следить за дорогой до того момента, пока они не выезжают на асфальт.

Чимина тошнит. Он хорошо ощущает, какой сильный жар охватывает тело. Головная боль усиливается, вызывая темноту в пульсирующих глазах. Парень уже готов рухнуть, но его придерживает Тэхён, поэтому Пак руками упирается на сидение, укрытое плёнкой. Дёргает её в сторону, не взвизгивая, когда по машине открывается стрельба. Лука поворачивает руль, зная, что придётся ехать в психушку. Там дочери.

Чимин сдёргивает пленку, приоткрыв рот:

— Гук… — еле шепчет, заставив парня оглянуться. И Чонгук открывает рот:

— Заебись, — нервно облизывает губы, усмехаясь, когда тянет руку, сжав в ладони вытянутую гранату. Переглядывается с врачом. Тот кивает. И парень высовывает голову из окна. Выбирает момент. Ждёт до поворота, видя как машины преследователей приближаются. Выдёргивает зубами замочек, выплюнув в сторону, и размахивается, бросив назад. Пара секунд. Взрыв несильный, но звенящий в ушах.

— Давай, дворами, — Чонгук просит затеряться, добираясь до нужного шоссе через улицы, и Лука слушает, поворачивая руль.

Какое-то время скитания во дворах — и автомобиль выезжает на нужную дорогу, что ведёт их прочь, в сторону леса. Паника не покидает тело, поэтому все сидят, как на иголках, только и делая, что оглядываясь назад, но никто не преследует. Лука не отпускает оружие, чувствуя себя безопаснее с ним. Чимин давно лежит на сидении, на коленях у Тэхёна, смотря перед собой. Дышит. Чонгук так концентрирует своё внимание на дороге, что капилляры на правом глазу местами лопаются, отчего белки покрываются красными тонкими нитями. Приходится часто моргать, чтобы ослабить боль.

Ещё час тишины. Час нескончаемых попыток прийти в себя. И они добираются до места. Заезжают на территорию психиатрической больницы. Фары освещают местность, и на свет попадают два небольших силуэта, в которых Лука признаёт дочерей. Мужчина молчит. Смотрит перед собой. Врицелла первым издаёт подобие смешка, поворачивает голову, уставившись с нервной улыбкой на Чонгука, который так же смотрит на него, не сдержав стресса. Улыбаются. Они далеко. Они в безопасности. За спиной тишина.

— Давай уже, иди, — Чон фыркает, кивая на девчонок. Впервые видит на лице мужчины такую счастливую улыбку. Он думал, что умрёт. Что всё кончено, но нет. Вот он. Жив. И вот самое ценное в его жизни — сейчас бежит к отцу, сломя голову, когда тот выбирается на воздух.

А Чонгук оглядывается, хмуро смотрит на Чимина, который лежит с закрытыми глазами и дёргает головой, отгоняя слабость.

— Эй, — Чон обращает взгляд на Тэхёна. — Сядь за руль на всякий, — тот кивает. Они меняются местами, и Ким выключает фары, оставив печку. Чон забирается к Чимину, осторожно двигает его, чтобы усадить к себе на колени. Хмур. Молчит, не отвечая зрительно на взгляд Тэхёна. Укладывает голову Пака на своё плечо, ладонью накрывает горячий лоб:

— У него жар.

— Ему надо в больницу, — хмуро подмечает Тэхён. Чон поворачивает Чимина к себе лицом, начинает гладить его ноги, второй рукой водит по плечу. Не открывает глаз. Громко и тяжело дышит, носом упираясь в его ключицы. Тэхён стягивает со своих плеч кофту, протянув Чонгуку, который накрывает верхнюю часть тела Пака, губами касаясь лба. Он горит. С трудом дышит.

Тэхён запрокидывает голову, уставившись в потолок салона, и вдруг выдаёт, уже полностью осознано:

— Остался последний рывок, — шепчет. Чонгук водит пальцами по бледным щекам Чимина, хмурит брови, еле отвечая, ведь голос сел:

— Да, — сам не верит. — И теперь наступит пиздец.

— Псы без хозяина… — Ким напряжённо сглатывает. — Они потеряют контроль, — оборачивается на Чонгука. — Ты звонил Сокджину?

Чон с большим трудом кивает:

— Да, ещё вчера, он сказал, что они свяжутся с посольством и подключат другие страны для разрешения ситуации, но… — хмурится. — Поезд отправляется через восемь часов. Государство не успеет. Они наверняка возьмутся за всё лишь через день, а то и больше. Им надо разобраться в ситуации, проверить всё.

— Во сколько надо быть на месте? — интересуется Ким, заранее зная о том, что они с Джином договорились встретиться у границы.

— Через пять часов, — шепчет, выдыхая в макушку Чимина. Прикрывает веки, но не позволит себе уснуть.

— Ещё есть время, — Тэхён закрывает уставшие глаза. — И я сейчас… — прерывается. — Я очень хочу немного помолчать и отдохнуть, — нет, не спать. Просто побыть во мраке своего сознания. Поэтому они решают помолчать. Временно. Всё обдумать.

А Чонгук погибает в своей тишине. Он всеми силами отгоняет мысли, пока следит за дыханием Чимина. Не смотрит на время. Оно тянется бесконечно долго, принуждая парня изнурённо терять сознание. Чонгук не позволяет себе спать. Нельзя. Он не имеет права расслабиться, иначе кошмар может вновь с новыми силами ворваться в его и без того мрачную реальность.


…«Смотри!»
Джонхён приказывает — и мужчина, который сдерживает Чонгука, прижимая головой к земле, сжимает его волосы, оторвав от рыхлой поверхности. Заставляет смотреть. Джонхён довольно улыбается, грубо толкаясь бёдрами к Чимину, который лежит со стеклянными открытыми глазами. У него шок. В сознании дыра.
«Как тебе? — парень наклоняет голову, наблюдая за изменением в лице Чонгука. — Смотри», — сильнее долбится, и Чон начинает морщиться, дёргая руками:
«Прекрати», — пыхтит, сбивчиво дышит.
«Я не слышу», — он рукой скользит под футболку Пака, голова которого опускается набок. Веки дёргаются, губы приоткрыты.
«Хватит!» — Чонгук сильно дёргает руками, но его сдерживают, прижимая лицом к земле. Мычит, еле заставляет себя смотреть на Чимина. Джонхён даёт Паку пощёчину, желая, чтобы тот пришёл в себя, и продолжает толкаться тазом в его бёдра…


Этот ужас. Эта пытка. Это психологическое разрушение. Оно длилось около часа, не прекращаясь, раздрабливая парня на мелкие кусочки, и он распадался, до того момента не зная, что может испытывать настолько сильную моральную боль. Чонгука притащили в подвал уже мёртвым.


…«Ты что… Плачешь, братишка?!» — Джонхён смеётся, пока одной рукой давит на шею Чимина, который приходит в себя, но от шока не способен удержаться в сознательном состоянии. Он чувствует боль, чувствует. Просто, блять, чувствует. Совершает ошибку, когда кидает быстрый взгляд на Чонгука. А глаза того покрываются солёной пеленой. Хмурится. Со злостью смотрит на Джонхёна, что грубо и до боли толкается. Чонгук моргает, кажется, еле сдерживает дрожание тела, когда Пак жмурится, не в силах вынести двойной пытки — физической и моральной. Чонгук сжимает губы, зубы, всего себя, но всё равно агрессия прорывается в виде жалкого срыва:
«Отпусти его!»
«Плачешь, — Джонхён смотрит ему в глаза, специально сохраняет зрительный контакт, нарочно толкается сильнее. — Как думаешь, ему так нравится? — удовлетворённо растягивает губы, видя как ненависть переполняет взгляд Чонгука. — Да, ему приятно, верно? Он же шлюха», — шепчет, когда слёзы Чимина скатываются по щекам и он мычит, хныча. Голову Чона прижимают к земле. Он сжимает больные пальцы в кулаки, короткие ногти вонзая в кожу ладоней. Рычит. Джонхён смеёся, качая головой:
«Первый раз ему нравилось больше».
«Я убью тебя… — ярость. Зрачки дёргаются. — Убью…»


Не думай! Не надо! Это всё потому, что ты расслабился! Это всё твоя вина! Ты допустил подобное, ты виноват!


…Голос. Довольный. Пронзает затылок. Тихий писк — и Чонгук сжимает веки, ведь Пака охватывает бредовая паника. Он не способен задержаться в сознании, лишь немного приоткрывает веки. Джонхён дёргает Чонгука за волосы, заставляя смотреть.
«Смотри, может мне её вырезать?» — скользит рукой по татуировке на паху Чимина, не разрывает зрительного контакта с Чоном, который рвано дышит, еле справляясь с горящими глазами:
«Хватит», — рычит. Ледяная угроза, но улыбка Джонхёна только расширяется. Он резко выпрямляет спину, руками сильно, до синяков, сжимает бёдра Пака, начав долбиться с настоящим желанием разорвать его изнутри. Чонгук начинает бороться, начинает дёргать связанными за спиной руками, пытается вскочить, но двое мужчин воздействуют на него, прижимая телом к мокрой земле. Дыхание окончательно срывается. В глазах парня панический ужас, ведь теперь Чимин теряет сознание от болевого шока. Он даже не успевает закричать, моментально опрокинув голову…


Издевающийся голос брата в ушах. Чонгук начинает бить себя кулаком по голове, морщась. Сжимает мокрые веки — и вновь этот подвал. Вновь Джонхён, сидящий между ног парня, который приходит в себя, первым делом с ужасом взглянув на Чона.


…«Ты не против, я кончу ему в глотку?» — Джонхён не ждёт ответа, но смеётся, когда тянет Чимина за волосы, заставив того принять сидячее положении и пользуется тем, что парень ненадолго приходит в сознание. Примыкает к его рту…


Бьёт себя. Мычит. Сжимает ладонь до хруста. И её перехватывают, останавливая. Чонгук распахивает веки, ударившись лбом о лоб Пака, который с тревогой, настоящей, не поддельной, смотрит в его обезумевшие глаза. Молчит. Чон еле заставляет себя уставиться в ответ, изучить его бледное лицо, а, главное, шевельнуть языком, шепнув:

— Ты проснулся.

Чимин приоткрывает сухие губы. Не сразу выдавливает тихий ответ, явно долго собираясь с силами. Их нет. В его жизни было множество моментов, когда остаток сил находится внутри, где-то глубоко, но этот источник есть, и он всегда спасает, помогая действовать, но сейчас Пак достиг своей грани. Силы организма на нуле, но голова еле двигается, удобнее устраиваясь на плече Чонгука:

— Да, — так слабо. Тихо. И сердце Чона сжимается. Он хмурит брови, не понимая, как способен вообще ещё проявлять столь сильные эмоции, но глаза горько краснеют, глотка борется с комком, мешающим говорить:

— Мне так жаль, — шепчет, морщась с болью на лице. — Мне жаль, — повторяет, сильнее сжав руками тело Чимина. Тот кое-как сводит брови к переносице, но лицо всё равно остаётся расслабленным. Не может шевельнуть языком, подарить парню ответ. Чон опускает лицо, рвано вдохнув. Шмыгает носом, зарываясь им в изгиб шеи Пака, который медленно моргает, осторожно коснувшись пальцами волос парня. Гладит, успокаивает, убоюкивает, с болью слушая его тихое, скованное… Рыдание? Нет, он не плачет в голос, но его плечи трясутся. Сжимает зубы, веки, прячет лицо.

— Прости меня, — прости, он не смог помочь. Его сознание разрушилось на том моменте, когда Джонхён насиловал Чимина, заставив его смотреть. Именно тогда парень сломался окончательно. Уже бесповоротно. — Боже, прости, — умоляет шёпотом, боясь поднять голову, поэтому сильнее вжимается лицом в плечо Пака, чувствуя насколько сильно горят глаза. Чимин продолжает гладить его по волосам, кое-как касается губами горячего лба. Пак не может говорить, поэтому пытается молча показать ему, что не считает его виноватым. Целует в висок, прикрыв опухшие веки. Ровно дышит, глотая аромат его кожи. Чонгук не поднимает головы. Не позволит себе. Поэтому остаётся в таком положении, невольно засыпая, пока Чимин водит по его голове пальцами, убаюкивая мягким шёпотом.





Тэхён понимает, что они засыпают, но открывает глаза не с ужасом, что никто не остался сторожить, а с опустошением. Лука здесь, сидит на капоте машины, о чём-то переговариваясь с дочерьми. Ким трёт веки. Тишина. На часах шесть вечера. Через полтора часа надо быть на месте встречи. Тэхён сгибает руки в локтях, сцепив пальцы за затылком. Смотрит вверх. Дышит. Его сердце всё ещё скачет в груди, но паническое чувство страха пропало после сна. Тэхён всё ещё не верит, что им удалось выбраться из такого дерьма. Везение. Чёртово везение и точка. Вряд ли он вообще сможет кому-то нормально объяснить, как всё началось, и как он попал в Центр. Потому что его никто не спрашивал, хочет он того или нет. Тебя заставят. Из тебя выбьют дурь. И твои мозги отключаются, ты перестаёшь видеть грань между добром и злом.

Стук.

Тэхён кидает взгляд на стекло, видя перед собой лицо врача. От звука просыпается ещё и Чонгук, резко оторвав голову от шеи Чимина, которого тем самым будит. Пак хмурится, желая вновь провалиться в сон, но не может, ведь Чону приходится выбраться из машины вслед за Тэхёном. Их позвал Лука.

— У нас мало времени, — сходу начинает Врицелла, подведя двух парней к капоту машины. Дочерей пока отправил собирать вещи, оставленные в психушке. — Когда все рабочие в Центре поймут, что Главный мертв, они начнут действовать хаотично, даже нападать друг на друга, ведь, по сути, сильнейший сможет выжить. Псы без контроля куда хуже и опаснее. Возможно они запустят поезд позже, — предполагает. — Сейчас туда будет проще попасть и выйти. Все работники первым делом разбредутся по своим группам, скроются. Мощные подгруппировки станут врагами, а их главари — потенциальными представителями на роль Главного.

— Ясно, — Тэхён выдыхает, оборачиваясь, и смотрит на Чонгука, который хмурится, понимая, что вот он — конец. То, для чего разрабатывался их план. Тот поезд огромен, как для перевозки животных, только отличие в том, что вместо скота там заражённые. Много. Сотни. Тысячи. Более агрессивных, зрячих. Поезд хотят пустить по рельсам, разделяющим «дневную» и «ночную» Корею, выпуская этих тварей на «ночь» в ещё большем количестве. Тогда уже ни у кого не будет шансов спастись. У Чимина не будет ни малейшей возможности выжить.

— Первый рычаг в главной кабине поезда, — ещё раз повторяет мужчина. Чётко. Медленно. И ясно. — Он…

— Обезвреживает абсолютно всех заражённых, да, я помню, — кивает Чонгук, на что Лука поджимает губы и смотрит на Тэхёна, молча спрашивая «а ты всё помнишь?»

— Я не настолько отупел, — Ким кривит губы, зная, что второй рычаг, отключающий чипы, встроенные в голову жителям, находится в кабинете Главного, за сейфом. Сейчас в Центр просто попасть и выйти, так как начнётся переполох, а о рычаге знают немногие. Даже и те, кто знают, нажимать на него не будут. Оба рычага были сделаны на случай непредвиденной ситуации. Тот, что в Центре — отвечает за отключение чипов у людей «ночи», позволяя им сбежать. Но загвостка в том, что и заражённые имеют тот же чип, поэтому они сбегут в «день». И тогда начнётся катастрофа. Поэтому второй рычаг, в кабине поезда, был создан для того, чтобы взорвать головы всем этим тварям. Их надо нажать одновременно.

— Чимина надо уже скоро везти, — Лука опускает внимание на парня, который выбирается из салона и оценивает его состояние. — Он уже… — хмурит брови. — Ему нельзя.

Никто не спорит. Только Пак находит силы хмурить брови, проявляя в глазах тревогу и нежелание отпускать от себя Чонгука, рукав кофты которого сжимает пальцами. Но его голос уже не считается. Теперь, когда всё идёт к концу. Чимина ждёт другая жизнь.

— Тогда… — Тэхён вновь смотрит на Чона. — Мы отвезём Пака к границе, и сразу тронемся по точкам, — без сил произносит.

Пак хмуро прикрывает веки, носом вжавшись в шею Чонгука, который кивает, молча поглаживая парня по плечу. Какое-то время стоит тишина. Все собираются мысленно. Психологически строят барьеры, чтобы была возможность сделать последний рывок в сражении.

— Чон, — Врицелла первым заговаривает. — Выйди со мной покурить, — он не просто так хочет остаться наедине с парнем, поэтому Ким не напрашивается. Чонгук хмуро следит за тем, как доктор отходит за машину, дальше, а Чон опускает взгляд на Чимина, прося его сесть в салон, чтобы согреться.

Чон суёт сжатые в кулак ладони в карманы, подходит ближе к Лука, пока тот вынимает упаковку сигарет, взяв себе одну, и протягивает остальное парню. Он без доверия принимает, сунув в рот. Поджигают. Пускают дым в молчании. Чонгук не был бы собой, если бы ни задал этот вопрос, что мучает его какое-то время:

— Что ты планируешь делать, как выберешься?

— Я не думал, что выберусь, — как-то горько усмехается. — Так что пока точно не знаю. Скорее всего уеду домой, во Францию, там устроюсь хирургом, — смотрит на тлеющий кончик сигареты. — Само собой в «дне», — затягивает. — Век бы мне «ночь» не видеть.

Чонгук хмуро смотрит на него, поднося сигарету к губам. Молчит.

— Я придерживаюсь правила, — Лука вынимает следующую сигарету. — За свои грехи надо платить. Я, не спорю, натворил кучу дерьма, но любой человек достоин второго шанса, чтобы попробовать искупить грех, — сглатывает, морщась от привкуса никотина, который внезапно становится чем-то неприятным на языке. — Мне главное дочерей поднять, а дальше, — замолкает, цокая языком. Лезет в карман кофты, вынув сложенный снимок, и разворачивает его, протягивая парню. Тот хмурится, неуверенно взяв пальцами, и присматривается к людям, запечатлённым на фотографии.

— Я может и расскажу ему правду, — Врицелла грустно улыбается. — Но точно не в скором времени, — видит, как Чонгук всматривается в снимок, на котором изображены мужчина и женщина. — Да, — кивает. — Я солгал, потому что не думал, что до этого дойдёт. Это я и Ха Суён, — Лука сглатывает, ведь разговор подходит к самому тяжёлому. Он пальцем осторожно указывает на себя молодого, улыбающегося в камеру. Его рука лежит на плече Суён. Чонгук долго. Слишком долго пялится на снимок.

— Да, мы были не просто знакомы, — подтверждает Лука догадки Чона, говоря наперёд. — И она была беременна. От меня, но не я отец Чимина.

— Подожди, — Чон тянет шёпотом, но Врицелла кивает, глотая дым в лёгкие:

— Пак наверняка и по сей день терзает себя вопросом, почему мать не сделала аборт, — затягивает. — Суперфетация — явление довольно редкое, когда женщина может забеременеть уже после того, как забеременела, — неприятно усмехается самому себе. — Первый ребёнок от меня, второй от насильника, — смотрит куда-то перед собой. — Только при родах наш с ней не выжил, поэтому…

— Она настолько сильно возненавидела его, — Чонгук смотрит в глаза мужчине. — Вот почему она… — замолкает, догадываясь, отводя взгляд в сторону. — Она так и не сделала аборт.

— Я не любил её, но мы были друзьями со схожими взглядами, поэтому мы могли создать нормальную семью, — хмурится, кивнув самому себе. — Только у неё в голове что-то перемкнуло, она больше не подпускала меня, замкнулась, когда родился Пак. Я совсем не заметил того момента, когда Суён окончательно лишились рассудка. Но ничего уже не поменяешь, — пожимает плечами. — Так что… Всё равно.

Чонгук выпадает на какое-то время. Он стоит, курит, без остановки изучает фотографию. Мужчина ждёт его полного осознания. Чон не поднимает глаза. Обрабатывает информацию. Не верится, что на фотографии Суён — такая улыбающаяся, совершенно не похожая на ту, какой Чон её видел. Дёргает головой, слыша, как дверца машины открывается. Оба оглядываются. Чимин встаёт ногами на асфальт, наблюдает за ними с беспокойством. Чон моргает. Смотрит в ответ. И его растерянный вид пугает Пака.

— Я сохраню снимок, — Лука бросает сигарету вниз, выпуская дым изо рта, когда Чонгук возвращает фото обратно. — Если когда-нибудь Чимин пожелает узнать, то хочу, чтобы увидел именно эту фотографию. На ней мы все ещё нормальные, — откашливается. — Скоро будем выдвигаться к границе, — напоминает. — Сокджин точно будет там? — уточняет, на что Чонгук уверенно кивает. — Хорошо. А с того момента, как туда приедем, больше мы не свидимся, — улыбается, хоть и напряжённо. Чон сжимает губы, кивая головой. Молчит. — Больно, да? — Лука не намеревается копнуть поглубже, он просто знает, что сейчас чувствует Чонгук, который сжимает зубы:

— Я умираю, — имеет в виду морально. Врицелла ничего не отвечает, крепко сжав плечо Чона:

— Ты сильный, — словно хочет убедить в этом парня. — Был сильным, когда принимал самое важное решение в жизни, и остаёшься сильным прямо сейчас, — до боли сдавливает его плечо, похлопав пару раз и убирает руку.

Чонгук опять глотает морозный воздух. Держись. Не позволяй себе разрушиться. Ради Чимина. Ради него. Ради его второго шанса. Ради жизни, которой он достоин. Оборачивается, медленно зашагав к машине. Тэхён ставит руки на талию:

— Ну как? — в ответ Чон не говорит ничего, поэтому Ким решает отойти и покурить, поэтому забирает у Чонгука единственную сигарету, уходя в сторону. Чимин лишён сил, ещё не знает, что будет дальше, ведь во всё его не посвящали, но стоит, слегка покачиваясь. Смотрит на Чона, который подходит ближе, не разрывая их зрительный контакт. Рукой обнимает за шею, притянув к себе.

— Всё хорошо? — Пак шепчет в изгиб его шеи. Чонгук второй рукой обхватывает тело, носом прижимается к горячему виску, затем вовсе опускает голову, губами касаясь ключиц Пака, шеи с бардовыми оттенками, которые оставил он. Выпрямляется, начав активно поправлять капюшон кофты на Чимине, и неосознанно тянется к его губам. Обхватывает пирсинг, действуя мягко, ведь знает, что губы Пака все больные и израненные. Чимин слаб, ему нужно лечение, как физическое, так и психологическое, но он находит в себе силы ответить Чону, который выдыхает ему в рот:

— Порядок, — смотрит в ответ. — И с тобой всё будет хорошо.

Чимин устал. Это видно. У него нет сил даже просить ещё раз продумать какой-то там план. Он просто покачивается на носках, лицом упирается в грудь Чонгука, прикрыв веки. Уже никакой. Ему нужен отдых, спокойствие. Хорошо, что ребята не вывалили на Пака всю правду. Иначе Чимин бы точно не осилил тяжесть.

Тэхён возвращается к машине. Смотрит на Чонгука. Тот обнимает Пака, сцепив пальцы в замок на его спине. Покачивает медленно из стороны в сторону. Смотрит на Кима. Молчит.

— Забрать вещи хочешь? — тихо интересуется Чон, зная, что в их палате в психушке есть то, что необходимо взять. Стоит. Продолжает обнимать. А Чимин продолжает дарить Чонгуку своё такое семейное тепло, в котором тот тонет, вновь чувствуя, как его глаза горят, поэтому сильнее прижимает уставшее тело Пака к себе, зарываясь носом в холодные волосы парня.

Чимин едва заметно кивает, и Чон кивает в ответ:

— Хорошо, — продолжает кивать, быстро шмыгая носом. — Хорошо.

И спустя минуту добавляет:

— Всё будет хорошо.