Амбивалентность сердца

Altera pars

Взгляд, вместе с непониманием и шоком, прошелся по двум фигурам в гостиной. В тот момент мне было очень трудно соображать, и более того, окончательно понять происходящее. Я мог видеть лишь то, как какой-то другой человек, мужчина которому вероятно было около тридцати лет, весело ворковал с матерью, всячески пытаясь быть ближе к ней, коснуться то кисти руки, то плеча, то бедра, сжав его своими лапищами.

Но ещё более ужасно было видеть, как она отвечала на это, поощряя подобные действия. Весело смеялась, поддаваясь вперёд. Эта картинка стояла перед глазами даже через пять лет, и больше. Я в тот момент лишь по-глупому смотрел на происходящее, не решаясь сказать о своём присутствии, ведь меня явно не ожидали увидеть, отправляя двадцатью минутами раннее в комнату, дабы я не мешался. Именно тогда, стоя в гостиной, я смог наглядно видеть, по какой причине моё присутствие было ненужно. Вспоминая этот момент сейчас, я понимаю, как был наивен. Ведь маленький я вряд ли так просто мог отметить то, как она нарядилась в тот день, и что ее духи ощущались даже в моей комнате.

Я отчетливо запомнил ощущение, когда мне стало нахватать воздуха, хотя я все ещё никак не мог осознать, почему. Боль предательства доходила до меня слишком медленно, хоть и расплачивалась за это со мной двойной агонией и выжженными отпечатками в моей памяти. Наверное, такая реакция была у меня по той простой причине, что не мог понять, почему мать вела себя так с кем-то, кроме отца, который в тот момент был на работе, ничего не подозревая. Но отчетливая злость, волна сильнейшего гнева окатила меня в тот момент, заставляя упрямо сжать зубы, почти до боли в челюсти.

И вместе с ними вернулась дурнота, заставляющая жалко скривится, когда мужчина потянулся, поцеловав Лору, так и не заметив меня. А она весьма легко ответила, отстранившись лишь спустя пятнадцать отвратительных секунд моей жизни. Она что-то сказала ему шёпотом, едва кивнув в направлении моей комнаты. Игриво, слащаво, отчего во рту стало кисло, словно мне залили в глотку лимонный сок, даже не подумав добавить сахара.

После того случая и попытки разобраться, я уже не мог смотреть на мать нормально. Каждый раз взгляд лишь вызывал бурю гнева, отчаяния, непонимания и ощущения предательства, накатывающего волнами. Эмоции были настолько сильными, что мне с трудом удавалось держать в себе все то, что я увидел. Но я все-таки держал, хоть этот яд копился во мне, превращаясь в уродливый сгусток чего-то разъедающего мои внутренности и меня самого.