Девочка Нотта

Третья.

Теодор лежал на диване, закинув ноги на подлокотник и сложив руки под головой. Кроме него, в гостиной никого не было, и это не могло не радовать слизеринца. Полежать после тяжелого дня возле зелено-бирюзового огня, слушая потрескивания дров, — сплошное удовольствие. Ещё бы закурить, но это уже наглость даже для Нотта. Он прикрыл глаза, и стоило задремать ему, как перед глазами встал образ Грейс. Она сидела в библиотеке напротив него и, счастливо улыбаясь, что-то рассказывала с неподдельным восторгом. Он вдруг осознал: ещё никто и никогда не улыбался ему с такой искренностью и теплом. Теодор изумленно смотрит на ряд ровных зубов, на пухловатые губы, которые кажутся такими мягкими на вид. От одной мысли, что у неё, должно быть, ещё никто не украл первый поцелуй, ему хочется прикоснуться к её губам своими. Интересно, какие они на вкус?

Точно прочитав мысли слизеринца, она встаёт и осторожно целует его, Тео аккуратно, словно боясь спугнуть, отвечает, чувствуя вкус гранатового вина, какое он пробовал только в поместье Гринграсс. Нотт резко открывает глаза, видя перед собой Дафну, которая склонившись над ним, целовала его, щекоча лицо распущенными волосами. Исходя из того, что от неё пахло вином из запасов её матери, она пьяна. Теодор, положив руки на хрупкие плечи девушки, мягко отстраняет её от себя и осматривает лицо. Её глаза покраснели, а тушь потекла. Нотт никогда не видел Дафну в таком виде, и сейчас он почувствовал к ней отвращение. Вовсе не из-за слёз, которым она дала волю, не из-за поцелуя, полного горечи и трепета, а из-за того, как низко она пала в его глазах, когда не нашла в себе сил смириться и жить дальше, когда приползла к нему с хмельным рассудком. — Дафна, — Нотт вздохнул и медленно принял сидячее положение, — хватит. Оставь меня, блять, в покое, ты мне не нужна. Больше не нужна. Уж пусть она его ненавидит, чем безнадежно страдает. Пусть возненавидит его всеми фибрами души, и эта ненависть предаст ей сил, чтобы она забыла его, точно страшный сон. И, возможно, когда-нибудь они смогут вспомнить это со смехом. В глазах девушки вновь появились слезы, которые покатились по покрасневшим и немного опухшим щекам после плача. Во взгляде Дафны перемешались все чувства, вся любовь к нему тонула, барахтаясь в омуте её синих глаз, а губы предательски задрожали. — Тео, ты... То есть, не пропали у тебя чувства?.. — она еле говорила по двум причинам: опьянение и плач. — У тебя их вовсе не было... Теодор смотрел на неё без той едва уловимой теплоты в медовых глазах, смотрел на неё равнодушно, и Гринграсс вдруг ощутила себя грязнее и порочнее любой самой дешевой проститутки. Следом пришла ненависть и на саму себя, и на Нотта. На себя за то, что оказалась такой наивной идиоткой, а на него из-за того, что он разочаровал её, из-за того, что опустил её и унизил, из-за того, что забрал первую ночь любви. — Ты чертов ублюдок, Нотт, — произносит Дафна, а её глаза пустеют. — Переживу, — спокойно кивнул Теодор, хотя самого его разрывало от желания как-то утешить её и приободрить, но он знал, что поступает сейчас правильно и в её благо. — Иди, выпей ещё, поплачься Паркинсон о том, какой Нотт мудак, и проспись. Она влепила ему пощечину, и щека Теодора вспыхнула от довольно ощутимой боли. А у Дафны тяжелая рука, кто бы мог подумать. Гринграсс встала, немного качнувшись, откинула назад волосы и, гордо вскинув подбородок, покинула гостиную. Дафна не глупа. Однажды, когда она забудет, он объяснит свой поступок, и она поймёт его. Наверное. Нотт вышел из общежития Слизерина и направился на Астрономическую башню, озираясь по сторонам и выглядывая из-за угла прежде, чем завернуть, дабы избежать нежелательной встречи со старостами или завхозом. Поднимаясь по лестнице, он прикурил. Выйдя на площадку самой высокой башни школы, он, спрятав руки в карманы смявшихся после валяния на диване брюк, подошёл к ограждению. Холодный лунный свет падал на спокойную гладь Чёрного озера, представляя собой завораживающее зрелище. Ледяной ветер разъярённо ударил в лицо и легко проник под чёрную рубашку, морозя кожу и заставляя её покрыться мурашками. Но Теодора это мало волновало, гораздо больше он переживал сейчас за Дафну. Ему даже представлять не хотелось, что она сейчас чувствует. И что почувствует потом Грейс. Ведь с ней придётся поступить точно также. В том, что он выполнит желание Малфоя, Теодор не сомневался, ибо уже чувствовал физически, как Грейс начинает проникаться им. Это самодовольно, но Нотт знал себе цену и то, как легко ведутся на него девушки. Он мог заставить их пустить себя в свою голову и сердце, поэтому, когда дело касалось удовлетворения потребностей, он выбирал себе шлюх, которым было интересно лишь совокупление с ним на одну или две ночи. В свои шестнадцать он уже был законченным мудаком и разбивал женские сердца одно за другим, и это все ради какого-то секса. Теодор вдруг почувствовал себя животным и прикурил уже третью сигарету дрожащими и побелевшими от холода пальцами.