Опасная дистанция

Часть 14. Прощание, поезд и дом

Проходит около получаса ожиданий, в которых Антон перекидывается словами с девушками из компании, которые до сегодняшнего дня жили с Лизой, со временем и за ними приезжают родители и кратко попрощавшись они отчаливают. В «Прогрессе» большая часть детей — ребята из Москвы, что немудрено, учитывая расположение лагеря в примерных семидесяти километрах от МКАДа. Приезжих из других городов тут не так много: все вполне смогут уместиться в один автобус для тех, кого теперь будут везти к вокзалу. 

 Шастун напоследок обходит территорию лагеря, стараясь запомнить и впитать в себя всё, что здесь происходило. Вот сцена, на которой парень ни разу не танцевал, а только наблюдал за теми, кому это дело в радость. Сидел на скамейках изучая людей, поглощая и удивляясь их открытости друг другу. По другую сторону отрядные беседки — в которых проходили сборы с вожатыми, за самой дальней — поле. Времени выйти на него в последний раз уже нет, но осторожно подобравшись к кустам, парень чувствует легкий ветер плывущий от туда со стороны города. 

 Вовремя возвращаясь к воротам слышно, как водитель автобуса уже сообщает о том, что можно загружать вещи. Вожатые помогают детям с чемоданами и все постепенно заходят заполняя салон авто. Кто-то ещё успевает кратко попрощаться с ними, заключая своих вожатых в объятия. 

 Антон стоит самым последним в условной «очереди» на вход в салон и пока все продолжают втискиваться в узкий проход, он ощущает как сзади его обнимают со спины. 

 — Мы обязательно ещё встретимся, я обещаю, — шепчет голос, за две недели уже въевшийся в память и разум. 

 Проходя в салон, Шастун садится на одиночное сидение у окна, не желая заводить новых знакомств в последние минуты пребывания в месте, которое хоть как-то связано с лагерем. Автобус отъезжает и парень ещё какое-то время наблюдает за небольшой кучкой вожатых, провожающих остаток детей и за своим любимым вожатым, который машет отъезжающему автобусу. 

 Сейчас «Прогресс» закрывает за автобусом свои железные ворота, запирая за ними все воспоминания чувственного, искреннего, лучшего лета. Парень скорее всего больше никогда не вернётся сюда, но это место будет хранить все его тайны: поле никому не расскажет о нелепом поцелуе и душевных разговорах; стены, если и будут помнить всё произошедшее в комнате парней, будут молчать. Балконные перилла и пол не расскажут об обреченных мыслями вечерах и ночах. Кричать будет только кроватная дощечка, на которой сказано, что Антон Шастун был здесь. Что он был счастлив, пусть не всегда. Что он любил, пусть не все любили его в ответ. Или любили не так, как он сам бы этого хотел.