Нирвана

XXIII. Разбитые воспоминания

Джейн.
Наши дни.

Голос надрывается, во рту пересыхает. Кусаю обветренные губы и убираю волоса за уши. Чувствую покалывание в висках. Голова начинает болеть, а ноги подкашиваются от нахлынувших воспоминаний пятилетней давности.

Мама всегда любила музыку. Пела мне перед сном или играла на гитаре, когда мы все вместе садились возле камина и заказывали свои любимые песни. Отец смотрел на неё влюблёнными глазами, а Даниэль, приобняв меня за плечи, тихо подпевала.

Тогда всё было иначе. В нашем доме, наполненном светом, слышался смех, мама с улыбкой зажимала аккорды, а иногда, начиная играть, забавно топала ногой.

И так было до момента, пока всё не разрушилось.

В палате с белоснежными стенами пахнет лекарствами и чем-то стерильным. Я ощущаю прохладу белых простыней и жмурюсь из-за ярких солнечных лучей, которые проникают сюда через окно. Там, во дворе, много пушистых елей. На них взбираются белки, мимо, прихрамывая, гуляют седовласые старики.

— Джейн, — раздаётся голос. Хриплый, тихий, гаснущий с каждой секундой, но по-прежнему самый родной, — иди ко мне, милая.

Я встаю со своего стула и медленными шагами сокращаю расстояние до больничной койки мамы. Обувь, обёрнутая в голубые бахилы, противно шаркает по кафелю, разрушая образовавшуюся в палате тишину. Подхожу к маме и сразу беру её протянутую ладонь, почти сливающуюся с фоном в виде белой простыни. От её руки исходят различные трубки и тянутся до противно пикающих аппаратов и капельницы, не означающих ничего хорошего.

Она тепло улыбается мне и указывает слабым кивком головы на свободное место рядом с собой.

— Ложись рядом, — ласково просит мама.

И я ложусь. Чувствую тепло, исходящее от родного человека, и прижимаюсь сильнее. Тяну крохотную ручку и обнимаю маму, носиком утыкаясь в её плечо.

— Ты одна приехала? — спрашивает она.

— Да, папа опять на работе, — грустным голосом отвечаю. — Ты же знаешь, он очень старается, чтобы вылечить тебя, мамочка.

— Милая, я понимаю, но... — мама начинает успокаивающими движениями поглаживать меня по обнимающей её руке, — но ты уже взрослая девочка, чтобы кое-что понимать, — я поджимаю губы, готовясь услышать следующие её слова. Мысленно догадываюсь, но до последнего надеюсь об ином. — Меня, скорее всего, уже нельзя вылечить, дорогая.