ОБСКУРА

Родители не знали человека, кому давали имя, потому что тогда он ещё ничего из себя не представлял – так считала она. Поэтому у неё было много имён. Она сменяла имена как перчатки, в зависимости от того, в каком состоянии находилась и кого видела в зеркале. И каждый раз, снова и снова она отрекалась от своей личности, называя её по-новому.

Сейчас она назвалась Обскурой. Обскура – это «темнота».

По поверхности рулона – грубой серой бумаге – полз маленький таракан, неся свою тяжёлую продолговатую спинку, с длинными усами. Перебирал крошечными ножками. Обскура сонно наблюдала за его движениями и думала, как же он, такой маленький, один целеустремлённо ползёт куда-то на своих тоненьких ножках, на первый взгляд бесцельно, а эти тонкие ножки такие хрупкие и их так легко оторвать.

Потом она смотрела на своё отражение в зеркале – внимательно всматривалась в лицо за кулисами чёрных волос, чтобы разглядеть в нём Обскуру.

В целом, у неё не было имени. Окружающие звали её бесцветно и обычно – Настя. Это было настолько простое, распространённое имя, что с него как слова стёрлась любая окраска, любое значение, делавшее его именно именем, а не названием; и она, которая сейчас Обскура, не могла никак привыкнуть, увязать его и себя. «Настя, Настя, Настя, Настя», – слышала она извне и на долю секунды замирала, когда к ней обращались по имени: к ней ли?

– Настя! – послышался за спиной голос матери.

Она вздрогнула, судорожно натягивая длинные рукава пижамной кофты по самые кончики пальцев – рефлекторно.

Из крана сверкающе-прозрачой струёй протянулась вода.

– Давай быстрее. Мне тоже надо.

– Да, сейчас, – отозвалась она сиплым голосом.

Мать исчезла.

Обскура смогла обнажить запястья, сдвинув намокшие рукава. Там, с тыльной стороны и по самому предплечью поверх синих изломов вен, кожа исчерчена тонкими белёсыми шрамами, поперечными.

За новым шрамом следует новое имя.

Обскура появилась после самого свежего – резкого, тринадцатого от запястья на левой руке.

– Настенька, ты будешь завтракать? – спрашивала бабушка. – Нет? Ну хоть бутербродик, хоть с собой возьми... – а её тошнило от одной мысли о еде, Обскура зашла на кухню только затем, чтобы выпить воды.