Страсти по Декарту

Подозрение

Итак, что же такое Я? Я, которое до банальности знакомо каждому из нас, с которым мы так сжились, оказывается под подозрением. Да, это Я построено, собрано из различных фрагментов мира, существующего вне нас, фрагментов социальных, символических, дискурсивных, ценностных, физических, биологических и т.п. Как писал Сенека, Я — это пестрое лоскутное одеяло. Впрочем, действительно Я— это бриколаж, бриколаж ментальности и телесности, социальности и асоциальной самодостаточности, рациональности и желания/страсти, игнорирующей какие-либо развертки сознания, спонтанности и аффективности, детерминации и самоопределенности. Этот бриколаж отличается относительной и динамичной устойчивостью (так как в нем работает повтор не только как fort:da, но повтор как энергийный симулякр, мимета) и сложностью как сложенностью. «Совершенно различные субстанции... могут быть только сложены: их соединение не есть единство природы, а единство сложения, не "unitas naturae", а "unitas compositionis"» (18, С.445). Виртуально Я со- ответствует определенному телу, вовлекая бриколаж в темпоральную развертку (по касательной, сплющивание, редукция и т.п.), и благодаря этому систематически уничтожается, то есть, используя слова Аристотеля, можно сказать, что в этой ситуации «все, находящееся во времени», «необходимо объемлется временем.... И каком-то отношении сущие подвергаются воздействию со стороны времени — как мы имеем обыкновение говорить: «точит время»...» (2, 221a 28-29). Иными словами, Время оказывается проявлением устройств, о-пределивающих и избывающих Я. И все то, что казалось нам таким интимным, «нашим», неожиданно уходит от нас к Порядку, Времени, Истории, Бытию,— и мы остаемся с ничем. Я определенностями, детерминациями разного типа просто у-ничто-жается. Это ничтожество Я и порождает подозрение неаутентичности, нечистоты, гетерономности Я, которое растаскивается и собирается Иным (чувствами, вещами, телом, родителями, культурными предшествениками, Богом). В этом растаскивании Я экранировано, сокрыто, невидимо. Экранированность не позволяет подвергнуть разборке каналы и механизмы касания с миром и особенно imagination как во-ображ-ение, ре-презентацию. Детерминация Я закрывает возможность декодирования самой детерминации, сделанности Я.

И именно здесь рождается мучительное чувство сомнения. «Декартовский человек» оказывается заперт реальностью, заперт в реальности,— оказывается заключенным. Он не может выйти из реальности: если он выйдет, он исчезнет, окажется без зеркал, которые ему услужливо представляют его образ. Это заключенное и замкнутое Я в полном смысле актер (l'acteur), играющий по чужим сценариям. Его лики — это маски, которые предложены различными рецептивными сценариями, беспрестанно разыгрывающиеся в определенных топосах вселенной. Поэтому необходимо
сомнение, которое способно сломать тот экран, ту сцену, на которой Я втянуто в безостановочное кружение рецептивными сценариями. Но для этого необходимо просто дисквалифицировать вещи, Бога, все генеалогии, все сцены и алиби, предлагаемые и Другим, и другими.