Не называя имен

18

Мне часто нравится вспоминать тот рассвет, что мы встретили вместе с Холмом. Когда мне грустно, одиноко и просто отчего-то плохо, я возвращаюсь в это воспоминание, как в дом. Оно теплое и такое обычное, проще не придумаешь! Но в этой простоте и есть вся прелесть. Люди любят усложнять себе жизнь, и такие моменты редко выпадают. В тот вечер я впервые привела кого-то в это место, в то утро Холм предложил придумать новые имена... В тот день холм стал нашим . Казалось, тогда произошло так много и одновременно мало! Нам обоим было легко, мы не были толком знакомы и казались друг другу неразгаданной тайной. И мне не было неловко рядом с ним - это уже был знак дальнейшим событиям и их поворотам. Тогда я и ощутила сладковато-странное чувство перемен, что с того момента начну меняться в лучшую сторону. Так оно  случилось. Мы оба выросли, преодолели себя, и теперь нам нельзя утратить плоды этого прогресса. В тот момент между нами возникла связь, потеря которой станет самой большой в мире ошибкой.
Наша история началась так же, как и сотни миллионов других историй. В ней нет ничего необычного, вот только, мне казалось, что она – из ряда вон выходящая, целая фантастика, бестселлер чистой воды с неожиданными поворотами, адреналином и ветром в волосах! Наверно, так считают все, кому случалось влюбляться.
Луна не спеша плыла по своей дуге, распоряжаясь отведенным ей временем, разбрасывая частички своего серебряно-белого света, становящегося маленькими огоньками. Время тянулось, словно огромное желе – насколько возможно медленно, оно почти что застыло. Наблюдая за мерцанием звезд, я поёжилась от ночной прохлады, и в эту же минуту что-то звонко хрустнуло за спиной, заставив простую мимолетную дрожь превратиться в настоящее миниатюрное землетрясение. Я даже могла услышать громкий удар сердца о ребра в какую-то секунду. Развернувшись настолько резко, что яркими расплывчатыми пятнами зарябило в глазах, я не сразу поняла, кто, или, что находится передо мной. Высокое и темное. Лишь ореол освещен над головой белым полукругом – волосы. Чернильный силуэт смутно напоминал...
- Холм?
Во тьме блеснула пара болотного цвета глаз, почти неразличимо с остальной темнотой, всего на миг. Он не ответил, просто поднял взгляд. Он-то и послужил ответом. Как я не услышала его шагов? Будто из земли вырос... Холм, немного постояв, словно не решаясь, прошел чуть дальше и присел на траву. Парень нарочно не замечал меня.
Я повторила, теперь уже громче:
- Холм? Я знаю, это ты. У тебя все в порядке?
Но парень  не обернулся. Меня словно и нет рядом. Словно вообще ничего больше в мире не существует. Я поднялась. Я смотрела на него снизу вверх минуту, может две, не решаясь встать и подойти ближе. Тревожный внутренний голос все время отдергивал назад, мол, не иди, иначе будет плохо. Жаль, что он не знает, что его мало кто слушает, когда бешено колотит по вискам кровь и рассылкой овладевают переживания. Закусив до металлического привкуса губу, все-таки решаюсь сделать мелкий шаг, после которого следует еще несколько. Я обхожу брюнета. И в этот момент необъятный стеклянный мир со своими причудами и высокими башнями рушится в мгновение ока. Наверно, подобное чувство очень похоже на получение огнестрельного ранения.  Болезненно согнувшись, Холм притянул колени к груди и уткнулся в них подбородком. Он пронизывал мир затуманенными пустыми глазами, смотрел в никуда. Они были не зеленые, а темно-серые, почти что черные, будто бы душа покинула тело, оставив лишь пустую оболочку. Тот жизнерадостный сумасшедший парень, который не любит стандартные пути и решения, словно превратился в человекоподобное ничто. Его плечи без конца подпрыгивали, содрогая все остальное тело, как болванчик. Я нахмурилась, ощущая внезапную резь в глазах. Можно было бы подумать, что он дико смеется, но на самом деле во время приступа смеха тело реагирует несколько иначе: движения более мягкие. Холм вовсе не смеялся, да и не над чем - одному-то. Он плакал... Тихо, практически беззвучно сидел здесь, давясь слезами и воздухом - искал уединение. Холм  плакал, и в этот момент казался самым настоящим, с настоящими чувствами, настоящими эмоциями. Слова не могут показать всю полноту бьющихся внутри нас эмоций, их можно приукрасить, но даже малейшее движение выдает все до капли в чистом виде.
Голова страшно закружилась сразу же в тот момент, когда я поняла, что Холм плачет. Парень, который никогда не позволял себе подобного, плакал. Причина могла быть только одна. Я догадывалась, нет, я точно знала, в чем она заключалась...
Твердость тела моментально исчезла, закружилась голова и, не устояв, я рухнула рядом с парнем. Тупая боль пронзила руки и бедро, но какое сейчас это имеет значение?! Сейчас это ничто, по сравнению с творящимся торнадо внутри. Не щадя ничего, оно сносит все на своем пути, превращая в щепки наши души. В груди словно разлетаются тысячи искр, обжигающих каждое место, на которое попадают, прожигая дотла, как можно глубже. Больно. Так больно, что невольно спирает дыхание, кажется, будто я задыхаюсь, но нет, воздух все еще проникает в легкие мелкими судорожными глотками. Мне вовсе не нужна вода, чтобы почувствовать, словно я тону.
Рано или поздно это должно было случиться...
Леденящий холод растекся по всему телу, в горле затвердел удушающий ком, и на секунду показалось, как будто я тоже становлюсь кем-то, похожим на него. Холм упирался взглядом в землю, в то время как мои руки начинали трястись.
- Холм... - Дрожащим голосом прошептала я.
Последняя капля, нарушившая всё и позволяющая жидкости преодолеть грань чаши. Парень содрогнулся в тихом плаче. Я сделала шаг, казавшийся в ту минуту самой настоящей пропастью, превосходящей расстояние от Земли до Луны и обратно, уничтожив его. Я молчала. Молчала и только лишь гладила его по спине в безнадежной надежде на то, что он немного успокоиться. Но что такое мои попытки утешения по сравнению с той болью, яростно разрывающей его грудь каждую секунду? Они просто жалкие крупицы пыли в необъятном мироздании. Я не знала, как и чем ему помочь, не знала, что нужно делать.
- Солнце, - задыхаясь и всхлипывая, с трудом выдавил Холм. - я ведь обещал ей выиграть большого желтого медведя в парке... Мы х-хотели сходить туда вместе и пригласить тебя с-с н-нами...
Нечто невероятно тяжелое снова со всей мощи ударило по ребрам, долгим отголоском звуча во всем теле, в каждой косточке. Мы могли бы пойти вместе в тот чертов парк за чертовым желтым медведем... От этой застрявшей в голове мысли хочется оторвать себе голову и вырвать голой рукой сердце. Если бы я могла сделать хоть что-нибудь... Хоть малейшую часть, благодаря которой у Зои появилось бы еще чуточку времени... Да чтоб его, это время!
- Ты ей очень понравилась, - продолжил осипшим голосом Холм. - После праздника она весь вечер говорила о тебе, о том, какая ты смешная... - парень усмехнулся, но этот смех был больше похож на глухое бульканье. - Она...
И он снова заплакал, не в силах продолжать говорить дальше. И на моих щеках поступили новые, еще более горячие потоки скорбящих слёз. 
Глаза, как в первый раз, снова начало щипать, а сердце болезненно сжиматься нескончаемое количество раз только от одной мысли о маленькой девочке, которая больше не улыбается, не почувствует дуновение ветра на коже, не испытает себя в роли любимой принцессы Барби... Она больше не пойдет в садик, не узнает что такое школа, не влюбится и не узнает того, что подготовила для нее жизнь. Зои больше не сможет сделать глоток живительного воздуха. Мир жесток, жизнь несправедливая игра, в которую можно проиграть в любой момент.
Немного успокоившись, Холм, словно загипнотизированный, словно решивший добить самого себя, начал говорить дальше:
- Мы просто гуляли. Я отвел Зои на площадку недалеко от дома. Все было хорошо, она играла, качалась на качелях – как и все обычные дети, ничего такого, - извилисто, как запутанные лесные тропинки, звучал голос Холма. С каждым словом тональность так и подпрыгивала, становясь то выше, то ниже. И в то же время голос казался невыносимо пустым, отстраненным.
- Не нужно, Холм... - прижав ко рту руку, я попыталась остановить его, но он меня будто бы не слышал, погрузившись в монолог.
– Потом она споткнулась или что, не знаю, и упала. Просто упала. Я испугался, подбежал к ней. Она не плакала, не жаловалась. Смотрела куда-то вверх и все. Я принялся расспрашивать как она, поднимать... Ноль реакции. Зои молчала и продолжала смотреть в одно и то же место, - Холм сделал прерывистый вдох, и я могла услышать, как у него перехватило дыхание. У нас обоих оно прекратилось в какую-то секунду. Дальше можно было бы не продолжать, но Холм все-таки закончил: - Я проверил дыхание, пульс... Она просто упала, Солнце... Упала и... Больше не поднялась.
Невозможно описать агонию в полной мере, если не ощутил ее на собственной шкуре. Казалось, я вот-вот упаду в обморок. Перед глазами черно-белыми ручьями плыл мир, и поверх этого месива снова и снова возникала тошнотворно-яркая картинка последних минут Зои. Я уже ничего не понимала. Абсолютно. Слышала плач совсем рядом, обрывисто вдыхала спертый кислый воздух города. В какую-то секунду я просто перестала чувствовать...
Я пыталась успокоить его, хоть и не могла взять в руки себя, да на самом же деле это было бесполезно. Холм не слышал меня -  или не хотел слышать - что бы я не делала. Больше он не произнес ни звука. Звучало лишь его сердце, рвущееся по швам, вдоль и поперек, на мелкие клочки, склеивать которые будет бесполезно.
Я проводила его до дома, уже тогда, когда небо вновь насыщалось цветами, и солнце прощалось с луной. Медленно волочась по пустынным тротуарам, чуть ли не падая на них на подкошенных ногах. Я пыталась быть его опорой хотя бы немного... Быть рядом с ним, даже когда время рассыпается в крошь.