Глазами сокола

Глава 7. Сказанное и несказанное

Остаток ночи Сириус провёл в раздумьях, и думал он, в основном о двух вещах. Не то, чтобы в его голове не было других мыслей в эти тёмные часы... О нет! Их было вовсе не две, а великое множество! Десятки вопросов родились в его голове в эту ночь, но вот ответов не было, а потому чтобы не потонуть в водовороте дум, Сириус выбрал в их кружащемся ворохе всего две, и теперь старался рассмотреть их с разных сторон.

Первым, о чём он раздумывал было вот что: как скрыть случившееся от хозяйки дома. Или, если он не придумает подходящего решения, как объяснить исчезновение выздоравливающей птицы, и появление на её месте девушки, да ещё из благородных (ручки-то вон какие нежные, тонкие, белые, не говоря уже о цвете волос). К числу этих мыслей прибавлялась ещё одна, способная стать проблемой, если Сириус всё-таки сможет скрыть случившееся этой ночью: как он будет объяснять рачительной хозяйке, почему в кладовой внезапно стало не хватать двух копчёных ног дикого вепря и куда они исчезли?

Из попытки найти достойные ответы на все эти, несомненно, насущные вопросы, как ни странно, родился ещё один, и весьма забавный. Он отчего-то не давал теперь покоя молодому охотнику: видел ли он когда-нибудь девушку, что ела больше и быстрее, чем та, что делила с ним теперь кров? И в этом он склонялся к тому, что, наверное, всё же не видел... И наблюдая, как его гостья без всякого изящества, жадно и неаккуратно, отрывает от кости и заглатывает почти не жуя мяса столько, сколько при должном рвении могли бы съесть трое голодных мужчин (а дикий вепрь в местных лесах едва ли уступал годовалому тельцу в размерах), он лишь удивлялся как ей это удаётся.

Он не гадал, кто она и откуда, не видя в этом смысла. Хоть и было ему интересно, он отложил на потом мысли о том, как девушка оказалась заколдованной, как и о том, вечно ли ей теперь быть человеком. Он не пытался прийти к какому-то выводу в этих суждениях, так как не мог знать наверняка ни того, ни другого. Лишь спросил он, когда она закончила трапезу (до того, она лишь успела сказать ему, перемежая слова соколиным клёкотом, что смертельно голодна), как ему её называть.

– Селестой зовусь я, – ответила она прежде, чем уснуть.

Слова её, казались вымученными, неестественно вязкими и косолапыми, будто с трудом давалась девушке человеческая речь. Сириусу нужен был совет, он это понимал. Но стоило ли наведываться к местному колдуну или священнику в подобной ситуации? Он не был уверен. Ему вообще не хотелось думать обо всём этом, если на чистоту: слишком уж он недолюбливал колдовство, да всякое тонкое и непознанное, что есть в этом мире.