Петрушка

Мы жили втроем, моя мама, бабушка и я. Жили мы в однушке улучшенной планировки, такие вот с большой кухней, кладовкой и огромной лоджией. Мое детство протекало большей частью в глубоком кресле в компании книг, альбома для рисования, который я кое-как мостил на узких подлокотниках кресла и игрушки «Карлсон». Карлсон был моим другом и советником во всех моих делах и забавах. Я приемный ребенок в семье, и кроме моей мамы в семье меня особо не любили. Бабушка в пылу спора с моей мамой, которая в сорок лет, все же решилась брать ребенка из детского дама, заявила довольно резко, что лучше уж жить совсем без детей, чем брать неизвестно кого из детского дома.... «Там сплошные будущие преступники и моральные уроды», говорила она, размахивая корявыми пальцами. Как вы понимаете, отношения с бабушкой у меня не складывались. Она, конечно, смерилась, но отношение ко мне она не скрывала. Я ее раздражал, но будучи взрослой, она пыталась это скрывать, что в прочем ей не особо удавалось. Во двор меня тоже не особо пускали, думая, что я натащу в дом всякой заразы. Друзей у меня тоже не было, но не по тому, что я не хотел дружить - скорее мне просто запрещали, домой я никого пригласить не мог, сам ходить в гости не мог – не пускали, а во дворе или школе, меня контролировали и тыкали носом с кем дружить, а с кем нет. Вы сейчас подумаете, что я плачусь или скулю о своем несчастном детстве,... но это не так, это просто маленькие составляющие – моей, насыщенной детской жизни, такие же, как и стояние на гречке в углу на коленях, за любую провинность, или... как мои побеги из дома. И вот по случаю отсутствия друзей, нормального досуга, у меня осталось только рисование, чтение книг, рассматривание альбомов с фотографиями и.... Карлсон. Карлсон, опять повторюсь, был для меня самым близким другом, я мог часами ему рассказывать свои истории, он знал, как у меня дела в школе на много лучше взрослых. Мы с ним играли, читали.... Иногда я ему зачитывал особо понравившиеся моменты, а он своими пластиковыми с облезлой краской глазами смотрел на меня в немом восторге, соглашаясь с каждой моей мыслью и словом. Как вы понимаете, он был не многословен и умел слушать. В каком-то смысле я был счастлив. Меня не трогали, я развивался самостоятельно, особо не шалил по случаю четко разработанной системы наказаний, не избаловался, и любое в мою сторону доброе дело воспринималось мною как праздник. Я тогда был в первом классе, я старательно писал в тетрадочку домашние задания, вел дневник погоды, и хотя совершенно свободно читал и в слух и про себя, все равно, по слогам проговаривая каждую букву, радовал маму по вечерам. Мама много работала, брала всякие подработки и по вечерам выводила рейсфедером на кальке какие-то чертежи со сложными таблицами. Мне редко ее удавалось заполучить в свои игры, единственно время, когда мы были с ней наедине и болтали обо всем на свете, это когда каждый вечер перед сном - гуляли. Наши прогулки стали своего рода ритуалом. И в дождь и в стужу, мы собирались и делали небольшой, пеший круг по находившемуся рядом с нашим домом - скверу. Мы не спеша шли, и я спрашивал про жизнь и все, что у меня копилось, задень.... Иногда мама отвечала, а иногда просто просила помолчать. Для меня эти прогулки были самым лучшим поощрением в моей тогдашней жизни. Много воды утекло с тех пор, а я как сейчас помню эту дорожку с редкими фонарями и мамин голос, к которому я прислушиваюсь сквозь зимнюю шапку, ловя каждое слово...