Антигерой
Когда последний луч надежды закат беззвучный заберёт,
и канет в ночь печальный возглас нег поглощённых светом звёзд,
я облачусь в свой чёрный китель со знаком смерти на груди
и выйду в мрак под сень деревьев, вдохнув красивый хлад тоски.
Мне напоёт стих отчужденья шуршанье листьев на ветру,
и морось запахом асфальта наполнит грустью темноту.
То мантра тех воспоминаний, что мёртвым воздухом гудят
тенью времён протяжным эхом злой вязью в вечности словах -
о том, кто проклинает время и устремляет в вечность взор
поэта смерти и унынья под дьявольский вороний хор;
о том, кто на полях тетради начертит формулу любви,
смотря безумством одержимый в пустую даль чрез саван мглы.
Навеянный как будто древним мифом с пыльных шкафов библиотек,
обласкан сыростью заброшенных заводов его угрюмый силуэт,
напоминающий о чём-то первозданном, проникнутом грехом, но вне греха;
подобно ностальгии, что приносит звук бьющего в стекло осеннего дождя.
Укутавшийся тленностью тумана в руке остывшей танто сжав,
он, помолившись богу смерти, вершит зловещий променад
который есть обет негласный меж ним и звоном ржавых струн
дрожащих опиума танцем любви в пьянительном пару.
То возбужденье, что наполнит его, когда он за спиной
возникнет вашей с шёпотом проклятья, есть дух романтики больной
которой предан он всем сердцем, покрытым шрамами тоски;
романтики холодных комнат морга и блеска скальпеля в сиянии луны.
Он очарован ностальгией изгибов солнечных лучей,
ножом рисуя, как в закате тонет тепло твоих плечей;
эстет переплетений туши на пожелтевших от времён
листах томов по хирургии и стонов боли под дождём.
Он с фотографий чёрно-белых в студенческой фуражке снизошёл,
и о своей давно уж мёртвой любимой станс томно прочёл
загробным гласом монотонным тот, в жилах чьих остыла кровь,
кто ищет вдохновения в убийстве и среди кладбищенских троп.
Он напоёт мотив вам старый, смотря задумчиво в глаза,
наивно думая, что кто-то кроме него ещё познал
о чём грустят усопших кости, молча в подлунной тишине
как и забытая пластинка беззвучно плачет по игле.
на сцене жизни с наслажденьем он исполняет каждый акт,
проникнутый тоской по лону смерти, вкушая пьяно взглядов терпкий яд.
Он совершает гордый шаг в гвалт осуждения толпы,
принявши ненависти крест как главный знак своей судьбы.
Он одержим любой идеей с безумством похоти огня,
свободной воли проповедник, адепт чарующего зла.
Он сам есть автор своей роли, расчерченной заточенным пером
как манифест сопротивленья миру, благословлённый дьявола крылом;
Любую пьесу превратит он в чистейшей пробы гран-гиньоль;
за декаданс! – налейте крови, пусть хрусталя взнесётся звон!
Пусть эротичного гротеска ликует вычурная песнь;
печали пусть бегут потоки, всем предвещая гибель здесь!
Произнеся строку финала роли обруганной своей,
он растворится в густой черни неосквернённой тьмы ночей.
Там он найдёт приют конечный меж сакур павших лепестков
и станет тенью за спиною твоею медленных шагов.
