Дочь Графа Дракулы или Изабелла Цепеш

Глава I. Возрождение. (Белла)

Я не смогу тебя простить. Твой выстрел был издалека.
Настало время уходить, ведь рана слишком глубока.

Ты не увидишь слезы на моих щеках.
Сегодня я уйду и не заплачу.
И никогда больше не вернусь назад -
Не ищи, не зови, для тебя меня нет.


Я буду сильней день ото дня.
Пока я дышу, мне светит солнце.
Я переживу даже тебя,
И новая "Я", во мне проснется!

Я буду сильней, я буду сильней,
Я буду сильней, мне светит солнце!
Я буду сильней, я буду сильней,

Я буду сильней, и сердце бьется -
Я буду сильней!

Я не смогу тебя простить, мне не нужны твои слова.
Зачем уж что-то говорить, просто раздели на два.

Ты не увидишь слезы на моих щеках.
Сегодня я уйду и не заплачу.
И никогда больше не вернусь назад -
Не ищи, не зови, для меня тебя нет.


Я буду сильней день ото дня.
Пока я дышу, мне светит солнце.
Я переживу даже тебя,
И новая "Я", во мне проснется!

Я буду сильней, я буду сильней,
Я буду сильней, мне светит солнце!
Я буду сильней, я буду сильней,
Я буду сильней, и сердце бьется -
Я буду сильней!

Я буду сильней, буду сильней,
Буду сильней, мне светит солнце.
Я буду сильней, буду сильней,
Буду сильней и сердце бьется.

Я буду сильней день ото дня.
Пока я дышу, мне светит солнце.
Я переживу даже тебя,
И новая "Я", во мне проснется!

Я буду сильней, я буду сильней,
Я буду сильней, мне светит солнце!
Я буду сильней, я буду сильней,
Я буду сильней, и сердце бьется -
Я буду сильней!

Татьяна Котова - Я буду сильней.


Боль была ужасной, пронзающей.
Именно так: я словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит.
Мое тело пыталось отгородиться от боли, и меня снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала меня от страданий, зато не давала воспринимать реальность.
Я попробовала отделить их друг от друга.
Небытие было черным, безболезненным. Реальность была красной, и меня словно сбивал автобус, колотил профессиональный боксер и топтали быки одновременно; меня окунали в кислоту и распиливали на части.
В реальности мое тело дергалось и извивалось, но от боли сама я пошевелиться не могла.
В реальности я осознавала: есть нечто гораздо более важное, чем эти пытки, хотя что именно, вспомнить не могла.
И вдруг боль отступила, на удивление закончилась быстро, быстрее чем я ожидала. Теперь я не ощущала ничего.
Неужели обращение так быстро завершилось, или это я потеряла счёт времени? Не знаю... Но ожидала от обращения нечто хуже...
Наслышалась. Или это Эдвард нарочно пугал? Эдвард.. Как же ненавижу!

Тут я снова ощутила боль — единственный теплый укол.
Меня затопила тьма чернее прежней — будто на глаза быстро надели плотную повязку. Причем она закрыла не только глаза, меня саму придавило тяжеленным грузом. Сопротивляться я не могла. Проще сдаться. Позволить тьме столкнуть меня вниз, вниз, вниз, где нет боли, нет усталости и нет страха.

Внезапно, мое единение с тьмой нарушило ощущение тепла, оно было такое слабое, что было за грани реального.

Тепло становилось все более и более реальным. Горячим. Жар был настоящий, не вымышленный.
И он усиливался.
Так, теперь уже слишком. Чересчур горячо.
Как будто я схватилась за раскаленный кусок железа — первым желанием было уронить обжигающий предмет. Но ведь в моих руках ничего не было! Я не прижимала их к груди. Они безжизненно лежали по бокам. Горело у меня внутри.
За бушующим в груди огнем я ощутила пульс и поняла, что снова нашла свое сердце — как раз тогда, когда пожелала его не чувствовать. Пожелала принять черноту, хотя у меня еще был шанс. Я хотела поднять руки, разорвать грудную клетку и выдрать из нее сердце — только бы прекратилась пытка. Но рук я не чувствовала, не могла пошевелить ни одним бесследно исчезнувшим пальцем.
Когда Джеймс раздавил мою ногу, боль была ничтожной. По сравнению с теперешней — как мягкая пуховая перина. Я бы с радостью согласилась испытать ее сотни раз.

Огонь разгорелся сильнее, и мне захотелось кричать. Умолять, чтобы меня убили — я не могла вынести ни секунды этой боли. Но губы не шевелились. Гнет по-прежнему давил на меня.
Я поняла, что давит не тьма, а мое собственное тело. Такое тяжелое... Оно закрывало меня в пламя, которое теперь шло от сердца, прогрызало себе путь к плечам и животу, ошпаривало глотку, лизало лицо.
От невыносимости боли я не выдержала и закричала, тело тоже начало извиваться и выгибаться, пытаясь сбросить с себя горячее пламя, хотя начинаю понимать бесполезность этого действия, ведь пламя внутри меня, течёт по поим жилам, разрушая человеческую оболочку — яд вампира.
Мой разум был невыносимо ясен — видимо, его обострила всепоглощающая боль, — поэтому я прекрасно осознавала, где жжёт — там яд, который продвигается по моим венам и запечатывает их одну за другой.

Теперь-то, я понимаю, что мои мысли в начале — о легком конце боли всего лишь мечты — я бы с радостью испытала ту боль вновь, но не эту.

Я хотела только умереть. Никогда не появляться на свет. Вся моя жизнь не перевешивала этой боли, не стоила ни единого удара сердца. До меня донеслись свои собственные крики:
— Убейте меня, убейте, убейте.

Правда как-то издалека. Ах да, я же сейчас тону в пламени, в самом жарком и мучительном пламени, которая почему-то меня не убивает. Может я уже мертва и сейчас в Аду? Нет, это точно яд. Я знаю.
Бесконечный космос мучений. Лишь огненная пытка, да еще мои безмолвные мольбы о смерти. Больше не было ничего, не было даже времени. Боль казалась бескрайней, она не имела ни начала, ни конца. Один безбрежный миг страдания.
Единственная перемена произошла, когда внезапно боль удвоилась — разве такое возможно?

Бесконечное пламя все бушевало.
Прошли секунды или дни, недели или годы, но в конце концов время снова появилось.

Хотя огонь ни капельки не ослаб — наоборот, я даже научилась воспринимать его по-новому, ощущая каждый язык пламени в отдельности от других, — я вдруг обнаружила, что начинаю трезво мыслить.

Например, я вспомнила причину, по которой пошла на эти нестерпимые муки. Месть. Вспомнила я и, почему раньше ни за что бы не стала кричать, как я делаю это сейчас, хоть умудряюсь думать, не знаю как. Раньше я хотела, чтобы Эдвард обратил меня, а моя совесть бы не захотела, чтобы он слышал крики и жалел бы что подверг такой муке. Но сейчас это не важно. Эдвард ушёл. Ушёл оставив меня, бросил, как ненужную вещь. И обращаюсь я не от его яда, поэтому могу кричать и извиваться сколько угодно. Вспомнить-то все я вспомнила, но мне казалось невероятным, что я согласилась на такую пытку.

Потому что мое тело сейчас бьется в невообразимых конвульсиях, изворачиваясь в немыслимых позах, а голос до хрипа надрывался, моля о смерти. И тут я поняла. Я так надрываюсь, а это же ещё не все, все самое-то впереди.
Это произошло как раз в тот миг, когда гнет, давящий на мое тело, полностью исчез. Для окружающих никаких перемен не произошло, если они конечно были, однако для меня это стало ещё хуже, я думала вот-вот и сорву голос, но этого не происходило.

Я уже чувствовала, что устаю кричать и изгибаться, но ничего не могла с собой сделать, лишь продолжала это делать, снова и снова, сгорая заживо.

Тут я заметила. Слух становился все острее и острее, думаю, я бы уже могла считать время по ударам бешено колотящегося сердца, ещё могла бы считать свои частые неглубокие вдохи, если бы не свои же крики.
Я на пару секунд перестала кричать. До мне вдруг дошли чьи-то тихие, ровные вдохи и выдохи. Они были самые длинные, и я решила перестать кричать или хотя бы кричать поменьше, и сосредоточиться на них: так проходило больше времени. Даже ход секундной стрелки был короче, и эти вдохи тащили меня к концу мучений.

В перерывах между воплями, которые я старалась делать все тише и тише, и отсчетом вдохов, я прислушивалась к изменениям в своём теле, помимо всепоглощающего огня, я ощущала, как становилась все сильнее, мыслила яснее. Когда раздавались новые звуки, я их воспринимала все лучше и лучше.

Послышались легкие шаги, шорох воздуха — отворилась дверь. Шаги куда-то направлялись, не могу понять куда. Тут из моего рта сорвалась очередная мольба, я не смогла ее ни приглушить, ни остановить. И видимо она заглушила какие-то слова, так как, когда я вновь совладала с собой и приглушила свои бесполезные мольбы, то услышала: