С тугой шишкой, с торчащими короткими волосиками, с расслабленным животом (от лени и усталости), с маленькой, стоящей под серой кофтой грудью, с прекрасными, как булочки, бедрами и аккуратными ступнями, она стояла, прислонившись плечом к двери и выжидая, когда я рассмотрю её и привыкну к ней.
Её вообще не заботило, что выглядит не так, как принято выглядеть в обществе других людей, особенно малознакомых.
Почему-то мне показалось, что сейчас её образ прекрасно дополнил бы утюг. Он как раз стоял на подоконнике, за шторой.
Она смотрела с терпиливым ожиданием, очень мягко и по-доброму, изредка моргая.
Я хотел было надеть шляпу, но её фигура (как материально, так и образно) меня не отпускала. Было в ней что-то такое, чего нет в других. И я совсем не мог понять, чего.
Она кхыкнула и поменяла позу. Чуть согнувшись, с руками в карманах красных спортивных штанов, доставшихся от тёти, сейчас закатаных по колено - она все равно выглядела завораживающе величественно. Может, дело в лампе, светившей в ей спину и в тёмную прихожую. Может, в её непоколебимой уверенности в мире и самой себе, в ее диком, непредсказуемом нраве. Может, в уставшем, мягком, ждущем взгляде.
Мне даже на секунду стало жаль, что я её не люблю, что она ждёт другого. Для меня она почти никто, но вся она поражала до глубины души и заставляла проникнуться к ней только тёплыми чувствами.
Я запнулся в своих мыслях, опустил голову и молча вышел, оставляя ей незакрытую дверь. Да, вот тихие шаги босых ног по кафелю, вот тихий стук двери, вот щелчок замка.
Она осталась позади, навсегда позади. Но мне, почему-то, совсем не жаль.
