Зло, бессмысленно и безумно страшно

И они поплатятся за это

Сновидения — это способ понять, что от тебя требует твоё подсознание и что хочет донести до тебя твоя совесть, даже если эта «совесть» — неизвестная тебе девушка. 

Часы в комнате для мальчиков методично и размеренно тикали. Тишину разрывали золотые, с выгравированной фразе на латинице — наручные часы — что мирно лежали на тумбочке юноши, который сейчас мирно и сладко спал. Спал, пока Риддл не мог и глаза сомкнуть из-за непреодолимого страха. Беспокойные, сумасводящие сны — добивали его сознание. Риддл никогда бы и не подумал, что у него будут когда-либо проблемы со сном. Это всё выходило за грань его жизни, и ничего подобного он ещё не испытывал. Риддл мог бы посчитать неизвестное происхождение этого явления «наказанием высших сил», если бы знал наверняка, что они существуют, конечно. Риддл не знал. А даже если они и существовали, то ему до отвращения было бы страшно не то, чтобы принять, а и подумать, что кто-то имеет право влиять на его жизнь и делает это. Не понеся за это месть. Поэтому сейчас, уткнувшись носом в пространство между холодной, всегда промерзающей стеной подземелья и краешком кровати, накрывшись сверху тяжёлой подушкой из гусиного пуха, еле слышно прерывисто дышал. Издалека могло показаться, что человек на кровати спит, но это было далеко неправдой. Риддл не мог заснуть уже пятый день подряд, а все попытки уснуть приводили к кошмарным снам. Навязчивые сны имели устрашающий на него эффект. И навевали непонятный страх одним только своим существованием. Про само содержание сна, ему до подступающей к горлу тошноты не хотелось и вспоминать. И сейчас, проснувшись от очередного кошмара, он не мог сомкнуть глаз и погрузиться в темноту, туда, где нет сводящих с ума снова. Всё, что он сейчас желал — это только непроглядную тьму в его сознании. И отдыха его мозгу. Всё остальное было неважно, не первостепенно, незначительно. Риддл уже серьёзно подумывал о проведении какого-то ритуала, когда как зелья без сна, собственноручно приготовленные им, как и зелья по авторским рецептам, что он за несколько месяцев успел сварить, ни магия, в могущество которой неукоснительно верил Риддл — отказывались помогать ему. Беспомощность. Ещё не перешедшая в яростное отчаяние, но уже близкая к этому. Если бы Риддлу кто посмел сказать, что он будет испытывать замешательство из-за снов, то он лишь ядовито поинтересовался, что, собственно, а не наблюдается ли уважаемый в психиатрическом отделении Святого Мунго? Сновидения... Это же, по сути-то, такое обманчивое, такое не имеющее вес в реальной жизни явление, что буквально не стоит значительного внимания. Тем более его внимания. Только редкие сны о величии, о светлом для него будущем, о власти, о признании, какие-то «высшие силы» заменили ужасы его подсознания. Но сейчас, Риддл бы набросился на того человека с расспросами избавления от этого с ума сводящего ощущения беспомощности. Когда-то, во что ты веришь, тебя не может спасти. Даже ты сам. Наручные часы ничто не может заглушить. Не смотря на то, что Риддл поставил чары, что он ставит каждый день перед сном, защиты и заглушения посторонних звуков на всё, что находится от его кровати в полуметре, эти грёбаные часы, тикание которых раз услышанное всё равно отзывались в голове. Самого звука извне уже не было, но он находился и застрял в сознании у Риддла. Как будто Риддлу специально хотят окончательно расшатать и так донельзя расшатанную психику. Именно часами. Именно наручными. Именно этого аристократично-никчемного мальчишки. Мальчишки, который, вообще не пойми каким образом, попал на факультет Слизерина. Слишком домашний, слишком наивный, слишком добрый, слишком слабый, слишком залюбленный, слишком располагающий достаточным количеством средств для покупки этих. грёбаных. наручных. часов. Слишком много «слишком». Риддл мог поклясться. Глупый мальчишка даже не поставил защитные чары на своё имущество. «И как он только дожил до конца 6 курса?» Такие не выживают. Обаятельный О'Райли умел нравиться каждому: всем, с кем имел хоть какое-то дело. В том числе и Дамблдору. Который относился не сказать, что с симпатией к этому факультету, при этом преподнося своим ученикам в красивом фантике идею о равенстве и братстве в Хогвартсе. Лицемерный ублюдок. Уж Риддл-то знал, что никакого «равенства» и «братства» нет и в помине в этом замке. И Риддл научился выживать и не только выживать здесь. Конечно, Риддл понимал, что не является поборником морали и уж тем более не пропагандировал идею «добро всегда побеждает зло», но двуличие Дамблдора раздражало и выводило из себя. Одна эта проницательно- сочувствующая улыбочка чего только стоила. И она стоила! Стоила постоянного передёргивания и глухих проклятий в сторону профессора трансфигурации. Естественно, когда никто не видел. Отвращение к Дамблдору было почти физическим. Но скрывать реальные чувства и эмоции и показывать лишь то, что люди хотели увидеть, нравиться, — играло ему на руку. Возможно, именно это умение втираться людям под кожу и располагать к себе подобно Риддлу, О'Райли и спасало. И не меньшую роль играло, то, что юноша вырос в чистокровной, хоть и со странными приоритетами, семье. Видимо, у французов другие традиции и моральные ориентиры. Риддл, вспоминая всё это, поморщил нос. «Слабак». Резко соскочив с достаточно большой, по меркам Хогвартса, кровати, что он специально расширил, чтобы получше разложить травы для лучшего засыпания и от отвратительных кошмаров, «прекрасно» чередующейся бессонницей, с которыми он активно боролся с недавних пор. Риддл мигом достиг цели, и с силой зажав в руках ненавистное устройство, уставился на кулак. Темная фигура посреди еле освещенного отблесками факелов, проникающих сквозь дверь, смотрелась угрожающей, насколько вообще может казаться в тёплых пижамных штанах и растрёпанными чуть длинноватыми волосами. Риддл укладывал в причёски густые волосы насыщенного тёмного цвета и для этого волосы должны были быть немного длиннее, чем просто короткие. А мальчик-идеал познал премудрости нравиться людям ещё в двенадцать лет, и ему было очень важно, чтобы он до самых кончиков волос выглядел и чувствовал себя лучше всех. Что, в общем-то, так и было. Но сейчас растрёпанные волосы выглядели забавно и мило. Если не брать во внимание горящие от возбуждения и неподконтрольной ненависти — глаза, что заметно подрывало впечатление той самой «домашности» и «невинности». Выбросить, уничтожить и вообще хоть что-то сделать с часами хотелось до безумия. Обычно не поддающийся порывам своей ярости, которая как маленький, всегда горящий огонь жила в нём, контролируясь лишь порывами ветра злости и негодования, что периодически раздувала такой пожар, что Риддл всерьёз опасался за свою безупречную репутацию милого, невинного мальчика. Мальчика, подобного О'Райли. Риддл с удивлением обнаружил, что стоит около тумбы своего однокурсника и сжимает в руке чужие часы. Сейчас, только осознав это, Риддл прикрыл глаза и сосчитал до десяти. Маггловские книги по психологии, что как-то раз по чистой случайности оказались в библиотеке Хогвартса, а любопытство перебороло презрение, всегда утверждали, что это должно помочь успокоиться. В списке советов этот способ всегда стоял на первом месте. Не сказать, что это было действенно Что неудивительно. Риддл лишь закусил губу, с раздражением глядя всё так же на чужую вещь. Что-то привлекало его и отталкивало в ней. Нет, уничтожать часы не стоило. Интуиция подсказывала Риддлу, что не имеет смысла этого делать. До поры до времени. Быстро накинув на себя мантию, он выскочил из комнаты и направился к «Выручай-комнате». Его безупречная интуиция говорила, что так надо и что так будет только полезней ему. А уж кому-кому, но ей он доверял на все сто процентов. Наверное, единственное, что его никогда не подводило. Добравшись до «Выручай-комнаты», он ещё раз огляделся по сторонам. Нортон — прекрасно выполнял свою работу и тот факт, что сейчас почти полвторого, не уменьшал шансов быть пойманным с поличным, и то, что на Риддле сейчас заклинание невидимости — не давало ему права расслабиться и наплевать на меры предосторожности. Конечно, достаточно строгие правила распространялись и на старосту факультета. Что, не не давало ему многих вольностей и своенравных выходок. Потому что ему всё простят, ему всё можно. В пределах разумного. Но он предпочитает не попадаться. Попадаются только непродуманные идиоты со слабыми инстинктами самосохранения. Ни то, ни другое к Риддлу не относилось. Зайдя в «Выручай-комнату», Риддл, окинув взглядом помещение, немного нахмурился. Положить на видное место, естественно, — нельзя. Спрятать в шкаф? Слишком просто, да и небезопасно. Навряд ли конечно, кто-то сможет сюда зайти, именно в эту созданную комнату, и будет что-то искать. Но... На видное место и под иллюзией объект положить тоже опасно. Ещё раз обведя взглядом комнату, Риддл наткнулся на перчатки, что были им лично заколдованы расширением пространства внутри них. Прошлым вечером он торопился на патрулирование коридоров и не успел убрать их в надлежащее место. Шкатулка. Конечно, у него в одной из перчаток была шкатулка, которую он купил, после первой подработки у Слагхорна. Когда он нашёл её на Лютном переулке, от неё просто-таки разило тёмной магией. Какой только «гений» додумался её продавать, — Риддл не раз задавался этим вопросом. Но волшебник, что стоял за прилавком пытался его отговорить покупать эту вещь. Видя, что мальчик недостаточно способен укротить магию вещи, ещё даже не юноша, а ребёнок, хоть и выглядел тогда Риддл не в пример многих взросло; осмысленный, цепкий взгляд его не давал и усомниться в самостоятельности и компетентности принятия им решений, но, тем не менее, мальчика, уже не молодой и повидавший проблем слихва, продавец — пытался оградить от непонятной даже ему магии шкатулки. Риддл же, в силу своего возраста всегда шёл от обратного. Запрещают? Предостерегают? Тогда почему бы это не попробовать, если это только пойдёт во благо тебе и твоим амбициям? Правда существовала и другая сторона: если это будет опасно для него, то какой смысл нарываться на проблемы и идти в угоду своей упёртой импульсивности? Шкатулка — вещь, которая олицетворяет его финансовую независимость от школьных подачек детям, оставшимся без попечения родителей и сиротам. С тринадцати лет Риддл хватался за любые предложения подработать, и получить достаточно ощутимую дополнительную материальную поддержку его бедственного положения, от Слагхорна и прочих профессоров, которым была небезразлична судьба обаятельного, несчастного мальчика. Ну и заодно сплавить на чужие плечи работу, которую делать было бы не очень презентабельно для профессоров Хогвартса. Эти деньги помогали ему чувствовать себя более свободным в выборе одежды и школьных принадлежностей, а также маленьких артефактов. Прекрасно. Импульсивный и немного иррациональный поступок был, если и не в новинку, то всё же удивлял самого Риддла. Он не привык не обдумывать свои действия. Но интуиции он доверял, а когда говорит интуиция, то логичность действий нужно слать в ад, если он, конечно, существует, в чём он сильно сомневался. Положив раздражающие часы в шкатулку, Риддл напоследок окинул взглядом помещение и с невероятным облегчением на душе вышел из комнаты. Глаза слипались. Но Риддл понимал, что он сейчас всё равно не сможет уснуть. Чувство сонливости в последнее время стало очень обманчивым. Оно раздражало, до мелких срывов на людей, мешало думать, размышлять, о н о с в о д и л о с ума. И он абсолютно ничего не мог сделать с этим. Риддл остановился и прислушался к щелчкам, раздающимися где-то совершенно рядом. Щелчки неожиданно прекратились, а со стороны, откуда был слышен звук — раздалась какая-то возня. Мимолётная хмурость отразилась на безупречно чистом, без намёка на какие-либо подростковые дефекты, лице. Риддл так и стоял с минуту, ради возобновления звука странных щелчков или прекращения возни и тихих, еле слышных перешёптываний женского и мужского голосов. «И что это за люди склонные к проявлению тяжёлой формы идиотизма?» — Выгнул бровь Риддл и заглянул через колонну, ограждающую общую комнату и коридор. Видимо люди стояли настолько в глубине комнаты, что Риддл не увидел абсолютно никого, не считая портрет Жизеля Морто, что жил в 17 веке и погиб в 156-летнем возрасте от зелья против проявления признаков старения. Несмотря на многочисленные его заслуги в создании темнейших магических артефактов, он запомнился в истории именно как «человек, что не хотел стареть за что и поплатился», став предметом не поклонения, как желал всю жизнь, а насмешек. Риддл нетерпеливо сделал шаг вперёд. Любопытство, то, что его всегда выделяло на фоне других и вело к топу в негласном и гласном рейтингах школы — было от природы нетерпеливым, и как бы Риддл себя не старался оградить от лишних источников информации, чтобы не засорять мозг, он всегда хотел знать больше, чем другие, быть осведомлённым во всех действиях людей и введённым в курс дел. И сейчас это самое любопытство жгло его. Да, это было явно не что-то сверхмасштабное, то, что происходило в комнате, но, опять же, его интуиция была резко не согласна с ним. Ему явно было не на руку стоять здесь, посреди коридора и вслушиваться в непонятные и незнакомые голоса обладателей которых хотелось немедленно отправить в больницу Святого Мунго. Чтобы по ночам спали, а не занимались Мерлин пойми чем в слизеринской общей комнате. Риддл за этот день устал, а кошмары во снах — не были пособниками его отдыха. И то, что он из-за своей неуёмной тяги «хочу-знать-всё-то-есть-абсолютно-всё» — сейчас вместо хотя бы имитации сна стоит около общей комнаты и выжидает действия-шума, чтобы незаметно пробраться в комнату и наконец-таки убедиться, что всё то не стоило его внимания, — не добавляло ему настроения. — Он не пойдёт на это! Том нам всем явно намекнул, что после... — Звонкий голос Вальбурги раздался в помещении. — Блэк! Заткнись и не ори во всю комнату! Ты меня оглушаешь. — Шикнул на Вальбургу мужской голос. Риддл удивлённо поднял брови и, в замешательстве, моргнул. Что здесь делала эта вечная выскочка он решительно не понимал. Его отношения с ней хоть и были более чем близкие, только Вальбурга обычно оповещала, куда, когда и с кем она встречается. Привычка, что осталась после года их близкого общения, что не хотела быть изведена. Они когда-то встречались, но по разные баррикады за этими подобиями отношений стояли «влюблённость» и «выгодное общение» одно с каждой стороны. Вальбурга всегда докладывала ему обо всём, что собираются делать или, что уже сделали в Министерстве и передавала информацию, узнанную от своего высокопоставленного отца, узнавала информацию о всех делах творящихся на других факультетах. И если, конечно, у Риддла было время её выслушать. Хотя, выслушать Блэк Риддл всегда находил время. Она была полезна и верна. Её многочисленные таланты и познания из самых сложных для понятия и уже устаревших источниках были впечатляющи и если и не равнялись его, то на всём курсе из женской половины ей не было равных, не считая знания Эми Нотт. А те слухи, что исправно доставляла Блэк, были очень своевременны, очень эксклюзивны и полностью надёжны. И почему Вальбурга находилась в это время и возмущённо кричала во всю общую комнату, на которую даже никто не удосужился навести чары — Риддл понять не мог. Словно все несколько лет обучения их прошли зазря. Некоторое сожаление как педагога слегка коснулось Риддла. Они замышляют против него что-то? Эта не очевидная, более интуитивная, чем логическая, мысль, приходит к Тому в голову. Да и что ещё можно ждать от людей, находящихся на одном с ним факультете? Хотя Блэк и Малфой достаточно верны или кажутся достаточно верными. Тем не менее, Том понимал, что он никогда в жизни не станет доверять даже своим верным последователям. Лишний риск. Это слишком глупо и наивно. Он не относил себя ни к какой из этих категорий. Он выше этого сумасбродства. — Нужно привести в доказательство что-то достаточно убедительное. Мы не можем распасться, ты же знаешь, что он собирается сделать с нашим маленьким объединением. — Откликнулся голос Малфоя. Так всё же маленький бунт от своих маленьких «друзей». Риддл заинтересованно, даже неосознанно поднял бровь. Тому это неприятно, его это злит, но Тому интересно, его кровь это будоражит и заставляет поддерживать в себе дух выживания. На чуть пухлых губах Тома появляется угрожающая, высокомерная усмешка. Такую можно было увидеть только когда он в очередной раз оказывался на вершине списка, обогнав Вальбургу и её лучшую подругу Нотт. В 44 не было активного феминизма, но эти двое, словно опережая время, считали зазорным иметь оценки ниже, чем у мальчиков, быть слабее, чем мальчики. И вообще быть хоть в чём-то хуже, чем представители мужского пола. Одно только авторское заклинание Вальбурги, которое могло одновременно и обездвижить противника и ввести его разум в последующий временный коллапс, могло показать, какой девушка имела потенциал. Нот благополучно ещё на втором курсе выгрызла себе место капитана команды и была в общем-то отличным стратегом не раз своей ловкостью и смекалкой спасала не выгодное положение команды факультета. И словно две отличницы хотели показать всему волшебному миру, что девушки, тем более чистокровные девушки, могут и квиддиче дать фору любому чистокровному мальчишке и на уроках зелий написать доклад аргументированней и талантливей, чем у кого-либо. Тому было интересно соревнование между студентами Слизерина. Оно подстёгивало его держать заданную личную планку и своё первенство в списках. А заодно и распределяло шансы однокурсников на принятие в «Вальпургиевы рыцари». Несмотря на внутреннюю и внешнюю симпатию к талантливым и одарённым людям, Том жестоко расправлялся с привлечёнными им же людьми в случаях предательства и попрекательств с его волей. А в голове Риддла начинает сразу же выстраиваться план, по предотвращению намечающегося бунта. И они поплатятся за это. Подставить, унизя перед их же возлюбленными, ради которых, а Риддл это знал наверняка, они и примкнули к нему? На самом-то деле подобную ситуацию он и предвидел. И знал, что что-то такое может возникнуть в их маленьком объединении. На разработку этого плана Тому, понадобится некоторое количество времени, потому что лето впереди и все разъедутся по своим поместьям. Но тщательное планирование расправы со своими врагами и предателями всегда доставляло Тому немалое удовольствие. Особенно когда хочется мстить. Особенно когда нужно это сделать. Но, для начала следует узнать подробности их плана. И отомстить за непослушание и дерзость идти против его решений, тем более ради своих жалких любовных целей. Ничтожные твари ведомые только инстинктом размножения. Какими бы не были талантливыми, остроумными, сообразительными, сильными и жестокими его последователи, они так и будут ничтожными, потому что подвержены этому самому инстинкту, который ослепляет людей и делает их слабее. Как если бы они не имели всех своих качеств. И пока они подвержены ему, Риддл так и останется на вершине построенной им иерархии. — Малфой, ты непроходимый тупица, если думал, что у тебя всё выгорит без меня! — Недовольно шикнула на него Вальбурга. — Блэк, ты переоцениваешь свои возможности пропорционально недооценки моих. — Надо было всё рассказать нам с Друэллой. — Ей я и не собирался всё рассказывать И если ты без моего разрешения проболтаешься ей... — Нервно ответил Малфой и на взводе растрепал себе причёску. Сейчас же он больше напоминал белобрысого маггла, а не представителя аристократичного семейства Малфоев. — Вы всё ещё не разговариваете? — С невинным видом переспросила Вальбурга. — Не прикидывайся, что не знала об этом. — Резко ответил Малфой и вскочил. Достопочтенные портреты, не менее достопочтенных магов недовольно покосились на него. Пухловатая девушка даже упала в обморок, на руки рядом стоящего мага средних лет, показывая степень своей обескураженности таким экспрессивным поведением. Промелькнувшая лукавая улыбка быстро сменилась на приоткрытые алые губки, так и манящие для поцелуя. Риддл внезапно даже для самого себя схватился за голову от незваных образов, возникающих вспышками у него в голове. Закусив губу он свёл брови на переносице. Больно. А образы не переставали возникать, они только становились ещё хаотичнее и непонятнее. — Ты хочешь сделать всё ещё хуже? — Вальбурга загорается обидой за лучшую подругу и так же вскакивает с дивана, яростно сверкая синими глазами. Малфой еле сдерживается, чтобы не выкинуть эту заучку за порог гостиной. Безумно больно, безумно раздражает, безумно всё. Малфой переводит взгляд на вход в общую комнату и замечает какую-то тень. Облокотившись спиной об прохладную стену, Риддл с опаской открыл глаза. Легче. Риддл дёргается, словно почувствовав внимание Малфоя, предусмотрительно отрывает от своей одежды пуговицу, делая её невидимой, и накладывает подслушивающее заклинание. Не время расслабляться. Вальбурга в упор рассматривает напряжённое лицо Абраксаса и коротко окликает его. Малфой отводит глаза от кажущейся тени и убеждает себя для своего же спокойствия, что это игра воображения. Да и к тому же Вальбурга наложила анти-подслушивающее заклинание. Никто не услышал ни слова. Риддл, воспользовавшись заминкой, осторожно отлевитировал пуговицу под рядом стоящее кресло. В общежитие. И как можно скорее. Риддл ещё сильнее почувствовал накопленную, почти недельную не снимающуюся сном усталость. Мысли расползались, ненужные мысли, как паутина, обволакивали его сознание, а её привычная структурированность сейчас превратилась в свалку для лишних размышлений. А Риддлу хотелось только сна. Наспех сбросив с себя мантию, Риддл, почти не раздеваясь упал на кровать. Плохо. Очень плохо. Риддл чуть ли не задыхается от боли. Только коснувшись головой подушки Риддла наконец-таки настигает сон. Риддл уснул.