До встречи, Львёнок

1

Их философским камнем были светские разговоры - те, что вносили бессмертный вклад в моменты жизни; такие однотипные, а такие разные и прекрасные, преследуемые пряным ароматом пергамента и старых книг. 

 — Смотри. Красивая. 

Тонкие пальцы нежно касаются оперения пташки - голубое, как дневное небо, а одновременно синее, как море. Перелив цвета завораживает юные глазки, хватая их внимание на себя и только себя, запутывая в узы восторга. Больше не отпустит, никогда-никогда! - приговаривая: "Вы мои и только мои". 

Детишки молча кивают, не в силах оторвать взгляд от невероятного зрелища, а ведь это лишь маленькая пташка!

 — Болтрушайка. 

— Это как болтушка, — хихикает мягеньким голосочком. 

— Бол-тру-шай-ка.

 А она смеётся - смеётся ещё громче, заливаясь тысячью колокольчиков в бескрайнем поле радости; смеётся кошачьим мурчаньем-трелью, как мурлыкают котята в игривой войне пушистых лапок. И уносит этот смех ввысь, вверх, за облака и прямиком в вакуум, доставая до первых звездочек и эхом отлетая от них обратно в сердце, нанося извечный след в его центр. 

— Не будь занудой, Птаха!  

«Не буду, ради тебя», — думает Птаха и усмехается. 

 Очаровательная птичка взлетает и кружит по комнате, создавая немыслимые геометрические фигуры. 

 Их тайной комнатой была долина светлячков, сокрытая в ветвях могучих деревьев, куда нельзя ступать детям (и им тоже, но они там были - маленькие шалунишки, не осознающие все опасности жизни, и из-за этого столь прекрасны в совместных шалостях). Их защищали огоньки, нежно касаясь шелковистой бледной кожи и длинных тёмных ресниц. 

В задумчивом взгляде отражаются льдинки прошедших дней, что несут в своих искрах капельки пламени; в синих глазках оттенка индиго сражаются лев и волк, что неустанно охраняют свои земли; в них рассказываются истории этого древнего места, что столько столетий оберегает волшебные жизни в своих стенах. Её глаза были каждой мелочью, а одновременно - абсолютно всем. Невероятный омут, что утягивал за собой в туннели чужой души и таинственные комнаты дивного дворца. 

 — На что ты смотришь, Львёнок? 

— Ничего. Ничего, Птаха, — нежно улыбается синеглазка. 

В её изгибе маленьких губ всегда было что-то неприкосновенное - неизвестные знания, что были неподвластны остальным. Может, однажды удастся разгадать тайну прекрасной усмешки, подобно той, что изображена на картине Моны Лизы. 

Они были узниками собственной связи и дружбы, что была за всеми границами разумного; над ней не было власти ни у смертных, ни у магии - ничто не могло разлучить птаху и львенка в их совместном путешествии. Даже смерть. 

Их танец состоял из пламени, бессмертного огня, что однажды принес Прометей на наши земли - они вкушали его дикие пляски, ощущая жжение на языках, но улыбаясь и продолжая водить хороводы. 

"Пошли танцевать, зануда, прошла тьма!" — хохотала Львёнок, утаскивая Птаху за руки прямиком в центр огромного зала. Он ещё раз убедился, что она знает слишком многое. 

Эти двое были всем - они были орденом, что нес правосудие по обе стороны реки; их слияние было фениксом, что даже после смертельного удара было способно восстать из пепла и взмахнуть ярко-алыми крыльями в порыве пламенной решительности. 

Она была этим пламенем, алым цветом, оперением феникса. 

Он был его душой, бесконечной жертвенностью, надеждой и верой. 

 Их даром была любовь. Не та романтика, которая описана в шекспировском романе, и не та, о которой поют баллады и серенады. Она была выше всего этого и этих страданий, что можно причинить друг другу одним неосторожным шагом на шатких качелях на краю обрыва, - они вместе стояли по центру, держась руки. Даже когда кого-то тянуло за собой небо, а кого-то - степь и земля. Они были на грани между двумя мирами, они находятся на ней и будут всегда, ощущая здесь себя воистину счастливыми. 

 А их победой над тьмой сего мира стало принятие. 

 — Я буду ждать тебя средь огней, Львёнок. 

— Я вернусь, Птаха, обещаю. Совсем скоро.