Грязнокровка

Начало.

— грязнокровка, — «где-то в тумане».

Слово заседало в печени оставляя болезненный шрам, беспощадно отыгрываясь на воспоминаниях. Единственное что могло изувечить лишь морально, жестоко просачиваясь через образовавшиеся дыры здравого человеческого рассудка. Не давали нормально мыслить, мечтать об обыденных вещах, сосуществовать с теми кто с сознательной жизни присвоил себе имя «чистокровного». И наконец, жить. В тесных закоулках памяти застревала та самая боль, безысходность, горечь. Каждый раз она ударяла по грудной клетке сильнее, добивая и выворачивая наизнанку от чего хотелось кричать, молить о помощи. Почему это так тяжело? Тяжело пропускать через себя до кола в сердце, слышать, чувствовать.

Грязно-кровка.
Гряз-но-кровка.

Мутные отрывки моментов из прошлого назревали вскоре вернуться, без предупреждения прокручиваясь в голове, вызывая жуткое раздражение. Из узких коридоров подсознания неожиданно вылетали иглы, скользя сквозь разбитую душу и выбивая из неё всё живое.
Словно тряпочная кукла с кладом внутри, найди ключ, и она превратиться в мёртвый эксклюзив, навсегда закрыв веки от безжалостного мира.

Задворки разума преподносили ужасающие мысли, резко выплывая из омута волнений и вставая наперекор хорошим. Когда голова разрывается, проходя новой болезненной волной по вискам виде резких вибраций и звона, всплывает желание вообще забыть, что же такое думать? Действительно. Как бы было просто быть бесчувственным, неэмоциональным существом, забывшим о всех проблемах, которые так по-мрачному окутывали душевную зону, раня её, лишая покоя. Будь бы это так, это не была бы она. Не Гермиона Грейнджер.
Преуспевшая ученица, умница, хороший товарищ и друг. Как она могла допустить такое? Пропустить через эту золотую оболочку что-то другое, то, что тянет вниз, позволяет сломиться. Ноги уходят из под земли, а перед глазами встаёт тупик, тёмная комната в которой нет ни дверей, ни окон. Как быть?

Гермиона позволяет себе уйти в свои внутренние переживания стоя под струёй ободряющего душа. Наедине сама с собой. Только она и... отчаяние.

Красиво выпирающие лопатки жмутся к душевой стене, а лебединая женская шея тянется, готовая принять на себя удар тёплых капель.
С одной стороны это даже помогало расслабиться, а с другой, всё больше зазывало уйти, исчезнуть в себе, задохнуться от собственной горечи.
Глухой выдох скользит по Грейнджерским губам и где-то в глубине оставляет надежду, что всё застрявшее поперёк горла выйдет, вместе с беспокойством о грядущем завтра, а может послезавтра, и после после завтра,
и так,
до бесконечности.