...или Очень смешная комедия.
«Во мне тысячи мёртвых душ, на моих руках тысячи золотых перстней, в моих глазах тысячи солнц. Ты можешь забрать все. Забери, лишь только смотри на меня так, лишь только пой для меня! Все они - твои. Всё во мне - твоё...
¡Ay! Esta imagen no sigue nuestras pautas de contenido. Para continuar la publicación, intente quitarla o subir otra.
Однажды он сказал, что ненавидит взрослых, но почему-то когда я уничтожил их всех, он испугался.
¡Ay! Esta imagen no sigue nuestras pautas de contenido. Para continuar la publicación, intente quitarla o subir otra.
Мой мальчик, мой чудесный очаровательный разбитый мальчик. Моя любовь. Свет очей моих, мой самый желанный грех (как иронично: Бог согрешил! Смех да и только!). Мой луч солнца в царстве бесконечного одиночества и бесцельных скитаний. Моя прекрасная алая роза.
О, знал бы он как я любил! Как моё сердце разрывавалось от этой бесконечной сладостной любви и разбивалось каждый раз о стену горобового молчания (почему ты молчал, мой дорогой мальчик, почему в твоих глазах был такой холод почемупочемупочему).
Мы встретились с ним весной. И не то, что бы это было важно. Просто как ни странно, я запомнил его рядом с цветущей вишней, чьи ветви стучали в окно. Мне было четырнадцать (вернее, мой облик казался таковым, но позже я конечно сменил его), а ему чуть больше шестнадцати. Две его руки были, как одна моя, а кожа обтягивала скелет. Я как сейчас помню лицо, что до сих пор приходит ко мне во снах, и взрослое, и детское одновременно, и потускневшую копну крашенных рыжих волос.
Свитер на нем был красный. Явно снятый с чужого плеча, широкий, с чёрными заплатками и сильно торчащими нитками, с тёмными пятнами и рванными дырками на широких рукавах. Красный обжигал языками огня его лёгкие и грудь, горел в волосах переливами алого и багрового, проступал яркими веснушками и островками пятен на худом лице, просачивался кляксами на подранных штанах, пересекал нос рваной раной. Он сам был Красный (другие, бывало, сияли, как он, но лишь пародией красного, ах, как жаль мне это говорить).
Он не откликался ни на одно имя и часто говорил «мы», имея ввиду, конечно же, себя, за что странная женщина, с которой он жил, сначала громко кричала, а потом плакала.
Она просто не знала, как Мир его был восхитителен. В нем буйство красок переплеталось со звуками, запахами, голосами. Сливалось в одно, по крупинкам, по частичкам, в пазл, склеенный из разнообразных кусков, красивых, необычных, причудливых, но кривых совершенно. Все они, разноцветные, впивались в веки, оставаясь в памяти размазанным аляпистым пятном. Словно художник возненавидел собственную картину.
А я, беспечно влюблённый глупец, распорялся в нем без остатка, и наши души сплетались воедино. Ах, оставьте меня здесь, с этими дивными бездонными очами, с этими юным цветущим телом.
