Французский поцелуй | P. M.

Глава 6.

Одна неделя в школе, и я с головой окунулась в необычное международное обучение.
В программе профессора Коул нет классического Шекспира и Стейнбека, вместо них мы изучаем неанглоязычных писателей. Каждое утро мы обсуждаем «Как вода для шоколада», словно сидим в книжном клубе, а не на скучном обязательном уроке.
Так что с английским все прекрасно.
С другой стороны, мой учитель французского явно некомпетентен. Как еще объяснить тот факт, что несмотря на название нашего учебника «Французский, уровень 1», профессор Гиллет настаивает, чтобы мы говорили только на французском? А еще она обращается ко мне дюжину раз за день. Я никогда не знаю ответа.
Брайс называет ее мадам Гильотина. В точку.
Брайс уже брал этот курс, значит он полезен, но очевидно не настолько, раз парень провалил экзамены. У Брайса косматые волосы, темно карие глаза и накаченное тело. Несколько девочек влюбились в него без памяти. А еще мы вместе ходим на историю. Я с одинацетиклассниками, потому что выпускники обычно берут «основы государства», а я уже его изучила. Таким образом, я сижу между Брайсом и Джошем.
В классе Джош ведет себя как необщительный тихоня, но стоит только переступить через порог, шутить он будет подобно Мурмаеру. Легко понять, почему они такие хорошие друзья. Авани говорит, они боготворят друг друга: Джош — за естественную харизму Мурмаера, тот — за поразительный талант художника. Я редко вижу Джоша без кисти или альбома. Его работы невероятны — толстые смелые штрихи и маленькие изящные детали — а пальцы всегда в пятнах от чернил.
Но самое значимое отличие в моей новой школе лежит за ее пределами. О нем никогда не упомянут в глянцевых брошюрах. Я вот о чем: учеба в школе-интернате — это жизнь в школе. Мне не вырваться. Даже в спальне мои уши раздирает поп-музыка, удары по стиральным машинам и пьяные танцы на лестничной площадке. Авани утверждает, что всё устаканится, как только пройдет чувство новизны, но я пальцев не скрещиваю.
Как бы то ни было.
Сегодня пятничный вечер, и общежитие Ламбер пусто. Мои одноклассники совершают набеги на бары, а я наслаждаюсь тишиной. Если закрыть глаза, можно представить, что я дома. За исключением оперетты. В большинство вечеров в ресторане напротив выступает оперная дива. Для обладательницы такого оглушительного голоса, она на удивление миниатюрная. А еще она бреет брови и подрисовывает их карандашом. Словно статист из «Шоу ужасов Рокки Хоррора».
Когда раздается звонок от Бекки, я сижу на своей уютной миникровати и смотрю «Академию Рашмор». Этот полнометражный фильм Уэса Андерсона. Уэс удивителен, истинный режиссер, вовлеченный во все аспекты съемок, с фирменным стилем, узнаваемым в каждом кадре — тоскливом и причудливом, серьезном и темном. «Академия Рашмор» — один из моих фаворитов. Фильм о подростке Максе Фишере, который увлекся столь многими вещами, что его решили отчислить из частной школы. Какой стала бы жизнь, если бы я была также увлечена США, как Макс — Академией Рашмор? Для начала я бы не сидела одиноко в своей спальне, намазавшись кремом от прыщей.
— Лиииии-ввввв, — раздается крик Бекки. — Я ииииихх ненавижуууу.
Значит, главной ее не назначили. Тупо, ведь все знают, что она самая талантливая барабанщица в школе. Преподаватель отдал место Кевину Куиггли так как решил, что парни не будут относиться к Ребекке как к лидеру... потому что она девочка.
Да, ну, в общем, теперь не будут. Придурок.
Теперь Бекки ненавидит группу, преподавателя и Кевина, болвана с гипертрофированным эго.
— Постой, — говорю я. — Скоро ты станешь новой Меган Уайт или Шейлой Е., и Кевин Куиггли будет хвастаться, что знал тебя когда-то. А затем он придет к тебе на какое-нибудь крупное шоу, ожидая специального обращения и прохода за кулисы? А ты пройдешь мимо него, даже не оглянувшись.
Я слышу измученную улыбку в ее голосе.
— Ну почему ты уехала, Банана?
— Потому что отец баран.
— Причем сплошной.
Мы болтаем до трех ночи, потому я просыпаюсь только в начале второй половины дня. Я с трудом встаю с кровати, чтобы одеться и успеть до закрытия кафетерия. По выходным он открыт только на поздний завтрак. В кафетерии тихо, но Несса, Джош и Мурмаер сидят на прежнем месте.
На плечи наваливается тяжесть. Всю неделю они дразнили меня за то, что я избегала сделать заказ. Я придумывала дурацкие оправдания («у меня аллергия на говядину», «Нет ничего вкуснее хлеба», «Равиоли не такие уж вкусные»), но нельзя же бегать вечно. За прилавком снова месье Бутэн. Я хватаю поднос и глубоко вздыхаю.
— Бонжур, мм... сопа? Силь ву пле?
"Привет" и "пожалуйста". Сначала я выучила вежливые фразы в надежде, что французы простят мне такое издевательство над их красивым языком. Указываю на чан с оранжево-красным супом. Мускатная тыква, кажется. Запах необычен как шалфей и осень. Сейчас начало сентября, и погода все еще теплая. Интересно, когда в Париже начинается настоящая осень?
— Ах! Суп, — мягко поправляет месье Бутэн.
— Си, суп. Я имею в виду ви. Ви! — Мои щеки горят. — И, гм, мм... курино-салатная зелено-фасолевая штукенция?
Месье Бутэн смеется. Радостно, словно трясется желе, раскатисто, как Санта Клаус.
— Цыпленок и харикос вэрс, ви. Ви мошете говорить со мной по-онглийски. Я понимать тябя очень хорошо.
Румянец становится ярче. Конечно, он говорит на английском в американской школе. А я жевала эти чертовы груши и багеты пять дней.
Бутэн вручает мне миску супа и маленькую тарелку салата-оливье с курицей, и мой живот урчит при виде горячей еды.
— Мерси, — говорю я.
— Дё рьэн. Пошалуста. И прошю не бегайте от меня! — Он кладет руку на грудь, как будто убитый горем. Я улыбаюсь и качаю головой. Я справилась. Я справилась. Я спра...
— ТАК ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕ ВСЕ ТАК УЖАСНО, ЛИВ? – кричит Мурмаер через весь кафетерий.
Я оборачиваюсь и показываю ему опущенный палец, надеясь, что месье Бутэн этого не заметит. Мурмаер усмехается и показывает британскую версию — викторию. Месье Бутэн дружелюбно восклицает «ах ты!». Я оплачиваю еду и занимаю место, рядом с Мурмаером.
— Спасибо. А то я забыла, как посылать по-английски. Следующий раз не ошибусь.
— На здоровье. Всегда рад обучить.
Он одет в тоже, что и вчера: джинсы и дешевую футболку с силуэтом Наполеона. Когда я спросила его об этом, он сказал, что Наполеон был его героем.
— Не потому что он добрый малый, заметь. Он был гадом. Но крутым гадом как и я.
Интересно, спал ли он с Кэтрин. Наверное, поэтому он не переоделся. Он ездит на метро в ее колледж каждый вечер, и они там зависают. Несса и Ава решили, что возможно Кэтрин считает, что теперь слишком для них хороша.
— Знаешь, Лив, — говорит Несса, — большинство парижан понимает английский. Не надо так стесняться.
Да. Спасибо за своевременное указание.
Джош кладет руки за голову и откидывается на стуле. Рукав рубашки задирается и показывает татуировку — череп и скрещенные кости — на предплечье правой руки. По толстым штрихам можно судить, что это собственный дизайн Джоша. Черные чернила контрастируют с бледной кожей. Крутая татушка, хотя выглядит комично на его длинной, тощей руке.
— Святая правда, — говорит он. — Я едва выговариваю слово, и все прокатывает.
— Тут нечем хвастать.
Несса морщит нос, и Джош наклоняется поцеловать ее.
— Боже Всемогущий, опять. — Мурмаер чешет голову и отводит взгляд.
— У них всегда всё так запущенно? — спрашиваю я шепотом.
— Нет. В прошлом году было еще хуже.
— Ой! Он уже так долго?
— Эм, с прошлой зимы?
— Это большой срок.
Мурмаер пожимает плечами, и я делаю паузу, спрашивая себя, хочу ли я узнать ответ на свой следующий вопрос. Вероятно нет, но я все равно его задаю.
— Сколько времени ты встречаешься с Кэтрин?
Мурмаер  задумывается на мгновение.
— Кажется, почти год.
Он делает глоток кофе — кажется, его здесь все пьют — и опускает чашку на стол с таким грохотом, что Несса и Джош подпрыгивают от испуга.
— Ой, простите, — отзывается он. — Я вам помешал?
Он поворачивается ко мне и распахивает свои карие глаза в раздражении. Я втягиваю воздух. Он красив даже в гневе и не идет ни в какое сравнение с Алексом. Мурмаер обладает совершенно иным типом привлекательности. Он существо с другой планеты.
— Меняем тему. — Он указывает на меня пальцем. — Я думал, у южных красавиц южные акценты.
Я качаю головой.
— Только, когда я говорю с мамой. Тогда он проскальзывает, потому что она говорит с акцентом. Но у большинства атлантцев акцента нет. Урбанизация. Тем не менее, мы часто использует негритянский жаргон, — добавляю я в шутку.
— Канещно, — отвечает Мурмаер на своем вежливом английском акценте.
Я выплевываю оранжево-красный суп. Мурмаер удивленно смеется, и я смеюсь в ответ до колик в животе.
Мурмаер вручает мне салфетку, чтобы вытереть подбородок.
— Канещно, — торжественно повторяет он.
Кашель, кашель.
— Пожалуйста, всегда так говори. Это так... — я задыхаюсь. — Круто.
— Вот не стоило тебе так говорить. Теперь придется приберечь для особых случаев.
— У меня день рождения в феврале. — Кашель переходит в хрип. — Пожалуйста, не забудь.
— А мой вчера был, — отвечает Мурмаер.
— Нет.
— Да.
Он вытирает остатки супа со стола. Я пытаюсь отобрать у него салфетки, но он не принимает помощь.
— Это правда, — говорит Джош. — Приятель, я забыл. С прошедшим днем рождения.
— Ты же не серьезно? Почему ты ничего не сказал?
— Я серьезно. Вчера был мой восемнадцатый день рождения. — Он пожимает плечами и бросает салфетки на пустой поднос. — Мои родственники не пекут пирогов и не надевают праздничных колпаков.
— Но у каждого на дне рождении должен быть торт, — отвечаю я. — Таково правило. Это ведь лучшая часть в дне рождении.
Я вспоминаю, как прошлым летом мы вместе с мамой и Бекки испекли пирог в стиле Звездных войн для Джонни. В форме лимонно-зеленой головы мастера Йоды. Бекки даже купила сахарную вату для волос.
— Вот поэтому я ничего и не сказал.
— Но ты ведь сделал что-то особенное вчера вечером? Вы с Кэтрин куда-нибудь сходили?
Он поднимает свой кофе и ставит обратно на стол, не сделав и глотка.
— В моем дне рождения нет ничего особенного. И меня это полностью устраивает. Клянусь, не нужны мне торты.
— Хорошо, хорошо. Прекрасно. — Я примирительно поднимаю руки. — Я не буду поздравлять тебя с днем рождения. Или с прошедшей пятницей.
— О, с пятницей можешь и поздравить. — Он снова улыбается. — Не имею ничего против.
— Говоря о пятнице, — вмешивается Несса. — Почему ты вчера весь вечер просидела в комнате?
— Я болтала. С подругой. Ребеккой.
Все трое посмотрели на меня, ожидая дальнейшего объяснения.
— По телефону.
— Но ты ведь выходила куда-нибудь на этой неделе? — спрашивает Мурмаер. — Покидала кампус?
— Конечно.
Но не по собственному желанию. Нужно же было как-то добираться до других частей университетского городка.
Мурмаер поднимает брови.
— Ты лгушка.
— Давайте всё проясним. — Джош складывает руки в молитвенной позе. У него тонкие пальцы, как и все тело. — Ты живешь в Париже уже неделю и ещё не видела город? Хотя бы часть?
— Я гуляла с родителями в прошлые выходные. Видела Эйфелеву башню.
С расстояния.
— С родителями, блестяще. И какие планы у тебя на сегодняшний вечер? — интересуется Мурмаер. — Сходить в прачечную? Почистить душ?
— Эй! Недооценивай важность гигиены.
Несса морщит лоб.
— И где ты поешь? Кафетерий будет закрыт.
Ее беспокойство тронуло меня, но я замечаю, что она не приглашает меня присоединиться к ней и Джошу. Не то, чтобы я хотела пойти с ними. Что касается обеда, то я запланировала круиз к торговому автомату в общежитие. Выбор там негустой, но я могу заставить его работать.
— Так я и думал, — отвечает Мурмаер на мое молчание. Он качает головой. Сегодня его темные неряшливые волосы завились в несколько локонов. От них захватывает дух, на самом деле. Если бы проходили Олимпийские игры по волосам, то Мурмаер побил бы всех в чистую. Одни десятки. Золотая медаль.
Я пожимаю плечами.
— Прошла только неделя. Не делайте из мухи слона.
— Давай пройдемся по фактам еще раз, — говорит Джош. — Это твои первые выходные вне дома?
— Да.
— Первые выходные без родительского надзора?
— Да.
— Первые выходные без родительского надзора в Париже?! И ты хочешь провести их в спальне? Одна?
Он и Несса обмениваются жалостливыми взглядами. Я перевожу взгляд на Мурмаера за помощью и нахожу, что он пялится на меня, чуть наклонив голову.
— Что? — с раздражением спрашиваю я. — Суп на подбородке? Зеленая фасоль между зубами?
Мурмаер улыбается сам себе.
— Мне нравится твоя полоска, — отвечает он наконец. Он протягивает руку и слегка ее касается. — У тебя чудесные волосы