Три товарища

XV

Над лугами стояло яркое сверкающее утро. Пат и я сидели на лесной прогалине и завтракали. Я взял двухнедельный отпуск и отправился с Пат к морю. Мы были в пути.
Перед нами на шоссе стоял маленький старый ситроэн. Мы получили эту машину в счет оплаты за старый форд булочника, и Кестер дал мне ее на время отпуска. Нагруженный чемоданами, наш ситроэн походил на терпеливого навьюченного ослика.
– Надеюсь, он не развалится по дороге, – сказал я.
– Не развалится, – ответила Пат.
– Откуда ты знаешь?
– Разве непонятно? Потому что сейчас наш отпуск, Робби.
– Может быть, – сказал я. – Но, между прочим, я знаю его заднюю ось. У нее довольно грустный вид. А тут еще такая нагрузка.
– Он брат «Карла» и должен вынести все.
– Очень рахитичный братец.
– Не богохульствуй, Робби. В данный момент это самый прекрасный автомобиль из всех, какие я знаю.
Мы лежали рядом на полянке. Из леса дул мягкий, теплый ветерок. Пахло смолой и травами.
– Скажи, Робби, – спросила Пат немного погодя, – что это за цветы, там, у ручья?
– Анемоны, – ответил я, не посмотрев.
– Ну, что ты говоришь, дорогой! Совсем это не анемоны. Анемоны гораздо меньше; кроме того, они цветут только весной.
– Правильно, – сказал я. – Это кардамины.
Она покачала головой.
– Я знаю кардамины. У них совсем другой вид.
– Тогда это цикута.
– Что ты, Робби! Цикута белая, а не красная.
– Тогда не знаю. До сих пор я обходился этими тремя названиями, когда меня спрашивали. Одному из них всегда верили.
Она рассмеялась.
– Жаль. Если бы я это знала, я удовлетворилась бы анемонами.
– Цикута! – сказал я. – С цикутой я добился большинства побед.
Она привстала:
– Вот это весело! И часто тебя расспрашивали?
– Не слишком часто. И при совершенно других обстоятельствах.
Она уперлась ладонями в землю:
– А ведь, собственно говоря, очень стыдно ходить по земле и почти ничего не знать о ней. Даже нескольких названий цветов и тех не знаешь.
– Не расстраивайся, – сказал я, – гораздо более позорно, что мы вообще не знаем, зачем околачиваемся на земле. И тут несколько лишних названий ничего не изменят.
– Это только слова! Мне кажется, ты просто ленив.
Я повернулся:
– Конечно. Но насчет лени еще далеко не все ясно. Она – начало всякого счастья и конец всяческой философии. Полежим еще немного рядом Человек слишком мало лежит. Он вечно стоит или сидит. Это вредно для нормального биологического самочувствия. Только когда лежишь, полностью примиряешься с самим собой.
Послышался звук мотора, и вскоре мимо нас промчалась машина.
– Маленький мерседес, – заметил я, не оборачиваясь. – Четырехцилиндровый.
– Вот еще один, – сказала Пат.
– Да, слышу. Рено. У него радиатор как свиное рыло?
– Да.
– Значит, рено. А теперь слушай: вот идет настоящая машина! Лянчия! Она наверняка догонит и мерседес и рено, как волк пару ягнят. Ты только послушай, как работает мотор! Как орган!
Машина пронеслась мимо.
– Тут ты, видно, знаешь больше трех названий! – сказала Пат.
– Конечно. Здесь уж я не ошибусь.
Она рассмеялась:
– Так это как же – грустно или нет?
– Совсем не грустно. Вполне естественно. Хорошая машина иной раз приятней, чем двадцать цветущих лугов.
– Черствое дитя двадцатого века! Ты, вероятно, совсем не сентиментален…
– Отчего же? Как видишь, насчет машин я сентиментален.
Она посмотрела на меня.
– И я тоже, – сказала она.