Жизнь с Гарри (Harry Styles Fanfiction)

Часть 8

Когда мама забирала меня из детского сада, от неё всегда пахло сыростью и мясом.

Она работала в супермаркете по восемнадцать часов и спихивала меня на руки бабушкам при каждой удобной возможности, тогда как мне нужна была мама –мамочка, мамуля – и я вцеплялась в её ладонь до боли, до судороги в пальцах, пока она вела меня через проходящий над железнодорожными путями мост.

Я очень рано перестала говорить о том, как мне не хватает матери, но никогда внутри меня не исчезало тянущее ощущение пустоты – эта дыра, что, кажется, высасывала меня изнутри и разрасталась всё сильнее, пока я смотрела из окна группы на кружащиеся в оранжевом свете уличного фонаря крупные хлопья снега.

Мама всегда опаздывала, и лучше, чем нашу крошечную квартиру, которую мы снимали после ухода отца, я знала дом своей воспитательницы – она была очень молоденькой и кормила меня шоколадной пастой. Её вкус я помню до сих пор. Это не совсем Nutella, но что-то очень похожее. Очень знакомое. 

Одно из самых ярких воспоминаний моего детства: я стою под дверью родительской спальни и сжимаю в руке огромное красное яблоко. Шкурка у него такая тонкая, что, кажется, сожми ты чуть сильнее пальцы, и потечет сок. Я стащила его с подоконника после ужина, где оно лежало среди старых программ передач, всеми забытое, и побежала с ним к маме, потому что хотела, чтобы она очистила его для меня – так, как только она умела, снимая кожуру ножом по кругу одним плавным движением.

Мне было три года. Я стискивала в пальцах яблоко и стояла под дверью, выкрашенной белой краской (кое-где она пузырилась и легко отколупывалась). А там – в соседней комнате, от которой меня отделяло несколько шагов - отец избивал мать, а она стискивала зубы, чтобы не закричать и не испугать меня. Я позже об этом узнала, в старшей школе, кажется, но в тот день я видела своего папашу в последний раз, и никогда (или почти никогда) я не жалела о том, что его нет в наших с мамой жизнях.

В моей жизни. Всё, что осталось от него на память – это поломанная детская кроватка, на которую он сам же завалился, притащившись посреди ночи пьяным, и мои зелено-карие глаза. Ничего больше.

Когда я выбегаю из комнаты на следующее утро – взъерошенная и сонная, сердце бешено стучит в груди, потому что я не услышала звонка будильника и встала на полтора часа позже – то налетаю на Гарри. Клюю носом в его грудь и – черт возьми – отступаю, поднимая на него взгляд.

Волосы его немного растрепаны и чуть липнут к влажному лбу – Стайлс, наверное, из ванной, и от него очень вкусно пахнет мятой.

- Прости, - я гляжу на него и вспоминаю прошлый вечер; растерянного мальчика, сидящего в коридоре на пуфе и с удивлением рассматривающего ссадины на своих ладонях.

Кстати о них…

Стайлс мгновенно перехватывает мой взгляд и прячет руки за спину.

- Порядок, - равнодушно произносит он, скривив на мгновение губы.

И тут же говорит, словно боится, что я каким-то образом продолжу тему его ночного появления:

- Сегодня после концерта сюда заглянет мой отец, - а я думаю, что, наверное, в трезвом состоянии он никогда не позволит мне проявить заботу, как если бы это каким-то образом унижало его.

Как если бы он слишком давно приучил себя стоять против всего мира в одиночку.

В голосе Гарри не звучит особой радости по поводу визита отца – только раздражение и словно бы обида, как будто это посещение – навязанная кем-то обязанность.

- Его зовут Дэс. Будь милой.

Он разворачивается, а я открываю рот, чтобы окликнуть его, но… что ты можешь сказать, дурочка? 

- Спасибо.

Гарри замирает посреди коридора, а мне снова приходится рассматривать его спину – другую теперь, с нарочито расплавленными плечами, прямую, словно игла, тогда как я говорю:

- Спасибо за концерт. От меня и от Стейси.

Всего на мгновение мне кажется, что он сейчас обернется, и я не знаю, с каких пор это всё стало для меня таким важным. Когда этот человек успел обосноваться в моих мыслях настолько прочно. Когда во мне появилось это желание – прижать к себе, обнять со спины, чтобы расслабились напряженные плечи, и уткнуться носом куда-то в шею, втягивая носом его запах.

Но Гарри не оборачивается и уходит дальше по коридору, что, наверное, правильно. 

Стайлс появляется дома только поздно вечером – кто в такое время ужинает, какие нормальные семьи - в компании Джеммы, отца и Кэтрин. Последняя всё также брезгливо морщится при виде меня и не отходит от Гарри ни на шаг, а я улыбаюсь, сервируя стол, потому что это всегда приятно – стоять у кого-то костью в горле.

Потому что, к сожалению или к счастью, у Кэтрин нет ни единой причины для беспокойства.

Как там было:

«Она всё равно не в моем вкусе», - так, кажется.

Эти слова эхом разносятся у меня в голове, когда Кэтрин появляется в дверях. Безукоризненная. Даже пряди из её прически выбиваются и спадают на глаза так, словно это было задумано. Словно каждая, даже самая незначительная деталь, была ей отрепетирована.

И я стискиваю зубы, стараясь не обращать внимания на издевательский шепот внутри черепной коробки, мол, посмотри, как здорово они смотрятся вместе, как правильно, потому что мне всё равно.

Всё равно.

Потому что ужин – это всё, на чем я должна быть сосредоточена. Потому что это моя обязанность.

Но вместе с тем почти сразу же ко мне приходит понимание того, что это не простой семейный ужин. Гарри и его отец сидят по разные стороны стола и почти не смотрят друг на друга, а я нутром чувствую эту холодность, псевдорадостную обстановку вокруг. 

Кэтрин не перестает щебетать о том, как чудесно мальчики отыграли концерт и что завтра им предстоит ещё одно шоу и участие в благотворительном проекте «Rays of Sunshine». Она вся светится этим непонятным мне энтузиазмом – я не могу определить для себя, правда ли она настолько гордится Гарри или всё это игра?

Джемма рассказывает о своей работе, но тоже как будто с неохотой. Мне очень хочется подняться с места, извиниться и сбежать наверх, но Стайлс взглядом буквально пришпиливает меня к месту. 

- Даже не думай, - произносит он одними губами, и я едва сдерживаюсь от того, чтобы не закатить глаза.

Что не так с этой семьей?

Кэтрин тараторит, а я упираюсь взглядом в свой стакан с апельсиновым соком, но не тянусь к нему, чтобы сделать глоток. От напряжения вилка у меня в пальцах начинает подрагивать, и я опускаю её в тарелку.

Когда же это закончится?

А Кэтрин тем временем снова открывает рот – голос её чуть хриплый, и мне становится интересно, находит ли Стайлс его сексуальным – и произносит:

- Мальчики совсем скоро отправятся в Швецию. Вы же составите нам компанию, не так ли, Дэс?

Я вижу, как Гарри зло хмурится, рассматривая кусок рыбы перед собой, пока слова Кэтрин медленно достигают моего сознания.

Он уезжает?

Я не понимаю, почему это становится для меня таким сюрпризом. Как будто я не знала, что у них сейчас тур и Стайлс будет разъезжать по всему миру с товарищами по группе и многочисленной командой. Знала, разумеется, но, наверное, не осознавала, что останусь одна так скоро. 

Так быстро.

У меня перехватывает горло – его стягивает удавкой, словно дремавшие внутри меня черти вдруг просыпаются и принимаются с наслаждением душить меня своими костлявыми пальцами. Жесткими, как у Чака.

Я захожусь кашлем и, извинившись, делаю несколько глотков сока. 

А после уже не считаю бестактным обернуться к Джемме:

- Но ты же останешься здесь, так? – потому что разговора по душам за этим столом явно не планируется и потому что ребенок внутри меня съеживается, цепляется пальчиками за ускользающую мамину ладошку, которая всё равно – каким бы сильным не было детское отчаяние – выскальзывает у него из руки и исчезает.

Сестра Стайлса отпивает из своего бокала с вином и качает головой:

- Нет, - отвечает. – Я сниму квартиру.

Она смеется:

- Не хочу слишком долго пользоваться гостеприимством Гарри.

Это так фальшиво звучит, что я на миг жалею, что не сдержала в себе вопроса. Здесь всё ненастоящее.

Стайлс барабанит пальцами по столу – это неприлично, да, и Кэтрин тут же спешит сообщить ему об этом.

- Гарри, - окликает она его, вздергивая идеальные брови, и Стайлс сжимает вилку в руке чуть сильнее нужного – он весь напрягается, и я даже не предполагаю, сколько сил ему требуется, чтобы не встать из-за стола и не послать весь этот спектакль к черту.

- Простите, - словно со стороны я слышу свой высокий голос. - Мне нужно выгулять собаку.

Гарри стискивает зубы, и, проходя мимо, я почти чувствую исходящую от него волну недовольства, и все мои внутренности, кажется, сворачиваются внутри в один ком, пока Стайлс не растягивает губы в вымученной улыбке, мол, конечно – иди.

Проваливай.

Я чувствую себя почти предательницей, когда захожу в погруженную во мрак гостиную и зову Ватсона. И это тянущее ощущение где-то внутри грудной клетки заставляет меня сжать губы и нахмуриться, поморщиться, потому что я не знаю, зачем выдумываю себе всё это.

Зачем наделяю свою персону излишней важностью.

Как будто так, чувствуя себя нужной для члена этой недосемьи, я смогу компенсировать отсутствие собственной. Господи, какой бред.

Чертова идиотка.

Едва слышный скулеж Ватсона врезается в мои барабанные перепонки, заставляя вздрогнуть и склониться над диваном, подхватывая теплое тельце на руки.

- Идем, малыш, - я прижимаюсь губами к гладкой шерстке на макушке у щенка – от него пахнет молоком и шампунем – и чуть было не вскрикиваю, когда позади меня раздается негромкий голос.

- Ты украла мою идею.

Я оборачиваюсь и с каким-то необъяснимым внутренним страхом смотрю на Гарри. Выражения его лица не разобрать, но он напряжен – сжат, словно тугая пружина, готовящаяся вот-вот выстрелить, и я, должно быть, чуть сильнее нужного прижимаю к груди собаку, когда смотрю на него.

- Ничего не поделаешь, - отвечаю. – Ты опоздал.

Он удивленно моргает – свет уличного фонаря скользит по его лицу – и я испытываю тот самый отголосок удовлетворения, какой мне случается ощущать, если удается как-то зацепить или поставить звездного мальчика на место.

Меня премного удивляет, что Кэтрин всё ещё не здесь. Не прибежала следом, чтобы проверить, не прибрала ли я ненароком к рукам её жениха.

Игра в гляделки с Гарри отбирает чертовски много сил, и все язвительные слова, которые копошились у меня на кончике языка, словно надоедливые мошки, исчезают.

Я злюсь на себя за то, что принимаю его переживания так близко к сердцу, хотя не имею ни малейшего понятия о том, в чем они, собственно, заключаются. Ни малейшего гребаного понятия.

- Прости, - произношу я наконец. – Ватсона действительно нужно вывести на улицу.

Я сомневаюсь, что Стайлсу взаправду есть дело до пса, но снова во мне начинает ворочаться сомнение, будто бы я сделала или сказала что-то не то.

И я вздрагиваю, вздыхая, когда прохладный ночной воздух касается моего лица, и стараюсь уйти как можно дальше, за дом, чтобы на пару минут позволить себе раствориться в темноте и расслабиться. Перестать чувствовать себя виновато-неправильной. Чтобы в голове перестали рисоваться навязчивые образы из прошлого. Моего и будто бы мне уже непринадлежащего.

Непозволительно глупо было потерять невозмутимость и начать проникаться чужой историей. Ватсон шуршит травой у меня под ногами, и так не хочется возвращаться, но вместе с тем так страшно вернуться и никого не обнаружить, что я окликаю пса и зову его домой.

Не смешно ли? Домой.

Я обхожу коттедж по каменным дорожкам по кругу и собираюсь было подняться на крыльцо, когда входная дверь открывается и из неё выходят Гарри и его отец.

- Зачем ты прислал ко мне эту девицу?

Черт, а я задавалась вопросом, у кого Стайлс выучился этому режущему голосу, который не смягчается даже оттого, что мужчина обращается к своему сыну.

И я снова здесь, и мне нужно выйти на свет, кашлянуть, чихнуть, может быть, для пущего эффекта, но я замираю на месте, когда слышу ответ Гарри:

- Тебя что-то не устраивает?

В нем столько усталости и раздражения, что я почти ощущаю их запах – это что-то тяжелое, маслянистое, может быть, резкое, как ацетон.

- Мне что, придется тащиться за вами по всему туру?

Стайлс выдыхает и стискивает пальцы на дверной ручке, а я пытаюсь вспомнить, как много выпил его отец сегодня. Как далеко эта перепалка может зайти.

Внутри меня всё напрягается, подбирается, когда Гарри поднимает голову. Я вглядываюсь в него до рези в глазах и вижу, как он презрительно кривит губы, прежде чем фыркнуть:

- Это часть твоего договора. Тебе за это деньги платят. Что, недостаточно?

И почти вскрикиваю, когда рука отца Гарри резко взлетает и в воздухе раздается хлесткий звук удара. 

- Сопляк, - шипит он, и оттого, как это звучит, мне сдавливает гортань. – Ты забываешься.

- Нет, отец, - Стайлс особенно выделяет это слово. – Кажется, это ты чего-то не совсем понимаешь.

Он даже не вздрагивает от пощечины – голова его чуть отклоняется в сторону, и вот он уже стоит и наглым образом усмехается, глядя в разъяренное лицо напротив.

- Что здесь происходит? 

Кэтрин выглядывает на шум, и я снова не решаюсь выйти, потому что мало того, что в тысячный раз становлюсь свидетелем семейного скандала, так ещё и уничижающего взгляда этой красотки мне не хватает для полного счастья.

Спасибо большое.

- Всё нормально, - спокойно отвечает Гарри.

Он говорит очень тихо, я почти его не слышу. 

- Отец уходит.

Ставит точку. Одним предложением. Я вижу, как взгляд Кэтрин скользит по лицу Гарри, потом перебегает на Дэса, и она, кажется, наконец что-то понимает. 

- Хорошо, - в её голосе столько приторного энтузиазма, что у меня сводит челюсти.

И это тоже надуманное – внутри меня.

Кэтрин оборачивается к Дэсу:

- Подождите меня, пожалуйста, у ворот. Я вызову вам такси.

Гарри открывает рот, чтобы возразить, но она его перебивает:

- Зайди внутрь, нам нужно поговорить.

Стайлс упрямо остается стоять на месте, и я усмехаюсь. Что за ребенок.

- Гарри, я прошу тебя, - повторяет Кэтрин, и он с явной неохотой всё же возвращается в дом.

Ватсон копошится у меня под ногами, и я жалею, что не нацепила на него поводок, потому что пока Кэтрин расплывается в улыбке и провожает Дэса до ворот, мне нужно прошмыгнуть в дом. В идеале – никем незамеченной.

Черт побери, да что со мной не так?

- Это ты, - тянет Гарри, когда я появляюсь на пороге, и, если бы не увиденная мною только что сцена, я бы непременно огрызнулась. 

Простите, пожалуйста, это всего лишь я. Спасибо, что не забываете о моем существовании.

Во всём образе Стайлса сейчас ни грамма скованности – ничто не напоминает о его ссутулившейся фигуре, что я видела вчера вечером – и он выглядит абсолютно безразличным, словно каждый день прогоняет из дома родного отца.

Как будто привык, что самые близкие люди уходят от него вот так.

- Где Джемма? – спрашиваю я, чтобы спросить хоть что-то. Заполнить как-то повисшую между нами тишину.

Ватсон уже давно убежал на кухню к плошке с водой, и мне вдруг с силой приходится сцепить в замок пальцы, чтобы не потянуться к лицу Стайлса и не узнать, насколько плохо для него закончился разговор с отцом.

Мысли в голове разбегаются, сталкиваются одна с другой, пока я стараюсь унять внутреннюю дрожь, рассматривая покраснение на скуле Гарри.

Он, должно быть, замечает смену эмоций на моем лице, потому что поднимает руку и осторожно касается пальцами своей щеки. При этом в нём столько изумления, словно он и думать забыл о произошедшем, и лишь тяжело вздымающаяся грудь напоминает о только что разыгравшейся ссоре.

- Наверху, - равнодушно откликается Гарри, опуская руку. – Сказала, что у неё разболелась голова и вещи нужно собрать. Можешь помочь ей с этим, если хочешь.

Это что, максимально вежливая просьба о том, чтобы не вертеться под ногами в разгар семейной драмы?

- Хорошо, - мне не хочется возражать.

Не сейчас.

Но прежде чем я успеваю пройти в гостиную и подняться на второй этаж, с улицы возвращается Кэтрин, и Гарри хмуро смотрит на неё из-под ресниц.

- Поедешь с нами? – спрашивает она, забирая со столика у двери сумочку.

- Нет. Разберись с ним. Сними номер в каком-нибудь отеле, чтобы он мог переждать до утра, - раздраженно произносит Стайлс, и Кэтрин вздыхает.

Это поразительно, но что-то в этом парне есть такое, неуловимое, что не позволяет с ним спорить – и Кэтрин не решается.

Она говорит:

- Обработай лицо, чтобы не появился синяк, - на что Гарри только кривится.

И тут же спохватывается:

- Спасибо.

- Это моя работа, - передергивает плечом Кэтрин.

- И да, и нет, - отзывается Гарри. – Мне не к кому больше обратиться с таким поручением.

- Я знаю.

- Спасибо, - повторяет он и притягивает к себе девушку за талию, а я разворачиваюсь и ухожу в гостиную и наверх – к Джемме, потому что мне совсем неинтересно знать, как далеко может зайти благодарность Стайлса.

И я понимаю, это глупо – ревновать к его «спасибо», но внутри меня словно поселяется какое-то назойливое жужжащее насекомое, что не дает мне выкинуть из головы мысль о том, что Гарри просит о помощи Кэтрин, а не меня.

Я точно заигралась в своем воображении.

Слишком далеко зашла.

Джемма сидит в разобранной постели, когда я заглядываю к ней в комнату, и читает книгу в мягкой обложке.

- Тебе помочь с этим? – спрашиваю, кивая на раскрытый чемодан у подножья кровати.

- Всё нормально, - натянуто улыбается она и чуть хмурится. – Отец уехал?

Я пожимаю плечами:

- Кажется.

- Гарри очень злится?

Я не знаю, почему она спрашивает меня – я не понимала бы, что происходит у Стайлса в голове, наверное, даже в том случае, если бы могла читать его мысли.

- Он будет в порядке, - отвечаю.

Но кто мне это сказал?

- Хорошо, - поджимает губы Джемма.

Она выглядит ненамного старше меня с чистым от косметики лицом и забранными в высокий хвост волосами, и только поэтому я спрашиваю:

- А ты? Всё нормально?

Она не отвечает, и это верный знак того, что я лезу не в свое дело. Опять.

Я готовлюсь толкнуть дверь, чтобы выйти в коридор, когда Джемма окликает меня.

- Хезер? – мое имя очень странно слышать от неё. – Присмотри за ним сейчас, ладно?

Почему не она? В голову не приходит ни одного хоть сколько-нибудь здравого предположения, пока я возвращаюсь обратно в гостиную.

Здесь только Гарри. Он стоит у окна и смотрит прямо перед собой, но я готова поспорить, что он слышит, когда я захожу в комнату – напряжение не отпускает его плеч ни на секунду.

- Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю отчего-то шепотом.

Как будто притаившиеся в ночи монстры выпрыгнут из темноты и сожрут меня, если я хоть на чуть-чуть повышу голос.

- Нет, - резко отвечает он, не поворачивая головы, но я вижу, что его пальцы сильнее сжимаются на подоконнике.

И я понимаю, должно быть, какого это – быть лишенным полноценной семьи, чего-то очень важного, что всегда должно быть за твоей спиной, прикрывая, а не всаживая лезвие ножа меж ребер.

- Гарри, - зову я и делаю осторожный шаг к нему навстречу.

Он едва заметно морщится, а я не отрываю взгляд от его лица и подхожу ближе – теперь нас почти ничего не разделяет.

- Эй… - у меня так сильно дрожат пальцы, когда я прикасаюсь к его плечу, что, наверное, он может чувствовать, как меня трясет.

- Что? – выдыхает он, наконец оборачиваясь ко мне.

И продолжает одними губами:

- Что ты… - но я не даю ему договорить.

И я не знаю, зачем и почему мне так нужно это сделать, но я преодолеваю последний разделяющий нас шаг и прижимаюсь к груди Стайлса, обхватывая его – замершего каменным изваянием – руками.

Он застывает рядом со мной, и я зажмуриваюсь, вдыхая аромат его одеколона, почти уверенная в том, что Гарри если не посмеется, то оттолкнет меня. И я слышу, как глухо бьется его сердце; под моими ладонями – мягкая ткань его водолазки, и мне нестерпимо хочется сомкнуть пальцы, вцепиться, но я стою, почти не дыша, ничего не видя перед собой, пока внутри Гарри происходит одному ему видимая борьба.

А потом…

Потом его руки обнимают меня в ответ, прижимают – отчаянно-крепко, и я позволяю себе выдохнуть и раствориться в окутавшем меня тепле и запахе мяты, потому что, кажется, впервые за долгое время я всё сделала правильно.