Ночь

Девочки

Девочки

Их было трое с самого мучительного их прихода в мир; почти одинаковые, однако Алиса умиротворённо молчала с первых минут. Сёстры — скоро лишившиеся матери комочки, орали не переставая. Она — почти нет.

Всё было решено — кофейная гуща, птичьи косточки и УЗИ не лгали. Не могли. Да и лучше бы они врали.

Первой жертвой этой предопределённости стала мать девочек, обладавшая ­— «Ирония», — запишет молчаливая Алиса в дневнике — слишком редкой группой крови. Примерно за сутки до родов весь запас необходимой донорской крови отправили какой-то там старухе, прожившей, Алиса проверила после, ещё ровно три года и три дня, а затем умершей во сне, да так и пролежавшей все рождественские праздники с глуповатой улыбкой.

Алиса, Мэри и Сью были похожи, как близнецам и полагается, но только внешне. Скоро начавшая сдавать Алиса не поспевала за сёстрами, не любила шумных игр и громких сборищ.

Они вернулись в Токио, когда Алисе исполнилось десять. Отец заявил, что не питает более доверия к медицине США, да и вообще — «всем гребанным штатам». В действительности он просто хотел, как сказала бы мать, взяться за старое. Но когда они садились в белоснежный «Боинг», её рядом не было. Её осуждающее лицо не всплыло из клубящихся тихоокеанских туч, куда отец настороженно вглядывался чёрными глазами, а голос её не бился в вое ветра за переборками лайнера.

Токио не желал принимать их, «Боинг» около часа кружил над Нарито, а вокруг кружились хлопья внезапно налетевшей метели. Тяжелый мокрый снег лип к белоснежным крыльям. Но, видно, амулеты ANA были сильны — они всё-таки приземлились. Железобетонные высокие залы терминала врезались в память Алисы, и этот снег, и встречающий их чёрный автомобиль с угрюмым помощником отца по кличке Горо, высоким и нескладным.

Отец нёс её на руках. Справа и слева тянули аккуратные чемоданы на колёсиках Мэри и Сью. Видимо, ощутив какую-то торжественность момента — эти высокие своды, автомобиль, облепленный снегом, гирлянды токийских огоньков и метель — они умерили своё щебетание.

— Совсем плохая, — цокнул языком Горо, взглянув на бледный лик Алисы.

— Будет хуже, — мрачно сказал отец.

Хуже. Алиса уже вполне хорошо понимала, как это. Каждый новый день был «хуже» прошедшего, каждая минута хуже. Она засыпала в окружении боли, и просыпалась с ней. За тонкой бумажной перегородкой тонко смеялись сёстры, и их смех заглушал телевизор, но не заглушал токийский утренний гвалт, долетающий через несколько тихих кварталов и приусадебный парк.