Улей ослепших душ [Перезагрузка]

Улей шестой. Мёртвая Джульетта

Эта улица ядовита. Эта улица топит своим ядом. Убивает медленно, аккуратно, не оставляя улик. И от этого становится смешно. Смешно перешагивать лужи крови на асфальте, игнорировать, закрывать глаза, затыкать уши ватой, зашивать рот, стараться не чувствовать запах гари. Ну разве не весело? Для Кошки веселье начинается там, где заканчивается счастье, чужое или своё — не имеет значения.

Инь ведет за руку уверенно, осторожно, как маленького ребенка. Инь ведет себя странно, выдыхает нервозность с львиной долей усталости, сжимает ладонь чуть сильнее обычного и наверняка слегка хмурится тонкими стрелками тёмных бровей. Кошка хмыкает насмешливо-отрешённо, усмехаясь пересохшими уголками полных коралловых губ. Она знает, что они сошли с дороги, ведущей домой, ровно минуту и сорок восемь секунд назад так же, как и то, что сегодня Инь вернётся домой не одна. Бездомный больной котёнок? Несчастная птичка со сломанным крылом? Мышка? Жучок? Кого сегодня захочет спасти наша очаровательная Мать Тереза с сердцем загнанного волчонка?

Девушка ускоряет шаг. Инь ужасна, думает Кошка. Инь невысокая в высоте своей души, уродливая в красоте своих посыпанных пеплом глаз. Инь мягкая, жалкая, с устами холоднее июльского снега, горькими, как мармелад, как воздушный зефир, как самое мерзкое в мире мороженое. Её неприятно обнимать, зажимая в грязном школьном туалете, неприятно зарываться пальцами в волосы, сухие, исполненные сладостью гнилых увядших архидей, позволяя демонам внутри танцевать на костях морали. Кожа Инь — ледяная синева, отдающая ушной серой и дорожной пылью, просроченным ежевичным лосьёном и сырой землёй. Её, однако, гладить приятно. Приятно покрывать узорами, кривыми от остроты когтей, приятно раздирать на части, внимая полоскам чёрной, как небо, крови, вкушая всё без остатка.

Инь ужасна. Ужасна в своей наполненности, прекрасна в своей пустоте.

Инь — ошибка. Ошибка системы, ошибка мироздания. Ошибка, которая не выведет из строя ни один компьютер, не повредит установку вещей, не сделает ничего, что может хоть что-то изменить.

Инь — бессмыслица. Не способная ни на что слишком хрупкая, слишком хрустальная кукла, которую грех не попытаться сломать.

Инь — случайность. Всего лишь отдаленное эхо бесконечной войны мёртвых и живых.

Инь — вывернутое наизнанку с гнойными язвами под кожей, срезанное вдоль и поперек маленькое насекомое, раздавленное чьим-то дешёвым ботинком.

И Инь это понимает. Инь девочка умная. Иногда даже слишком. Инь знает - для Кошки она лишь проходная этап, последнее испытание, не позволяющее избежать нелепую стадию куколки и, обратившись сразу же, улететь в далёкие кисельные берега, подальше отсюда.

А ещё Инь знает, что Кошка считает себя идеальной. Она живёт в тёмном стеклянном шкафу, выкуривает своё существование тонкими изящными палочками со смертью внутри и пытается вновь зажечь звёзды, которых никогда и не было. Она дорогая угловатая картина неизвестного художника, разукрашенная кислотными красками. Она маленькая догоревшая свеча, расплавленный воск, лунная дорожка, сияющая осколками битого стекла, по которой ходят разрушенные планеты. Она глуха и нема для этого прекрасного города, для этой прекрасной страны без настоящего и будущего, но слышит и говорит для себя.

Инь не хочет не слышать чужие крики о помощи, не хочет не говорить об этом. Поэтому она не идеальна. Поэтому, когда в нос ударяет едкий запах крови, а виновница размышлений просит:

— Помоги мне поднять его.

Кошка не удивляется, не задаёт вопросов, а просто закидывает костлявую руку себе на плечо.

В конце концов, хрусталь — это всегда хрусталь. И неважно, что он бывает прочнее стали.