Personne Invisible

V - cinq

«Тебе. Я открываю себя тебе,

Словно нежный весенний бутон;

Нахожу силы в себе и извне

Вливаюсь в жизнь, точно в чуткий сон...»

Мое времяпровождение с Пак Саран заметно участилось. И пусть девушка, к которой я питал влюбленность, отрекалась словами, мол, она не в себе и что невозможно мое существование, я все равно ощущал ее интерес, ведь не может же так «Воображение» завлекать своими разговорами, одарять приятными словами и кокетством. Она знала, что я настоящий, просто не хотела признавать этого.

Больше всего мне нравилось в ней то, что Пак Саран была искренней. Она не говорила о себе самовольно, старалась казаться таинственной, точно трудно разгадываемый ребус. Только своими вопросами, как бы невзначай, но всегда кстати я понемногу узнавал Пак Саран: ее работу, семью и увлечения.

Почти все наши разговоры состояли из наших хобби, темы о которых порой раскрывались чуть глубже: мы переходили на философию, пусть и не были мы философами вовсе; мы обсуждали всевозможные виды искусства, затрагивали психологию, но всегда оставались при своем мнении. У меня и у Пак Саран было достаточно общего, но при всем этом замечательном, у нас проскакивали разногласия, — а иначе и нельзя, дорогие мои.

Я почти не говорил о себе, лишь то, что, возможно, уже писал в письмах однажды: то, что живу один, в небольшом доме, вблизи Национального театра; про то, что пишу, и знаю каждую свою лирику наизусть; я открыто высказывал все свои чувства Пак Саран, как она вдохновляла меня на работу, не стесняясь, а наоборот, раскрываясь, точно юный цветок при свете солнечных лучей; говорил про эмоции, которые захлестывали меня, когда я посещал театр, и страсть, что я чувствовал при игре замечательной актрисы Амуры Селин. Ей было приятно слушать все вышеперечисленное, а мне было приятно все вышеперечисленное излагать из души своей.

Вместе с этим мы питали к друг другу интерес, а в дни, когда я не мог встретить ее после работы иль в те самые выходные, она писала мне в письмах незамысловатое, с ноткой иронией: «Сегодня в воздухе столь громко царила тишина, что мне даже стало тошно».

Я смеялся над ее шутками (аль попытками) в свой адрес по поводу моей невидимости; я больше не обижался, ведь понимал ее чувства и как априори это странно говорить с человеком, одновременно не видя его. Я понимал, что Пак Саран не пыталась меня задеть, лишь разбавить заумный разговор долей юмора, который частенько проскальзывал из наших уст. А этот самый юмор сплачивает, шутки запоминаются и столь трепетно и приятно становятся общими, понятными лишь вам двоим.