Герой женского общества

Глава 10

Брат предупреждал, что снега будет много, но Джинни всё равно верила в ответственную снегоуборку коммунальщиков, а потому не додумалась надеть высокие сапоги. Итогом стало зачерпывание снега в ботильоны, который забирался в носки, таял и морозил ноги. Студентка, никогда не бывавшая в нецивилизованных местах, не могла и представить нечто подобное тому, где оказалась. Все её поездки куда-либо из Сеула ограничивались культурным отдыхом, курортами Чеджу или Окинавы, прогулками по Токио, где она была ещё подростком с семьёй, и они останавливались в приличной гостинице. Джинни была даже с экскурсией в так называемой корейской деревне, которых, как считают многие, в этой стране не осталось. Но то было летом, и деревня-то была фольклорная, под охраной ЮНЕСКО, где местные жители старались не показываться туристам на глаза, устав от постоянных их посещений.

И вот, холодная и далёкая от урбанизации сельская почти что глушь. Нет, в целом глушь найти трудно в стране, ширина которой три сотни километров, но всё-таки удалённые от главных автомагистралей и железных дорог уголки сохранились. Особенно в гористых районах, как этот, где удобства затруднялись резкими изломами высот, и строиться приходилось аккуратно, узко, не захватывая размашисто территорию. Пригодной было мало, равнины шли ниже, и занимались теми, кто состоятельнее. Джинни, скользя на квадратных каблуках, держалась за руку Юнги, ведущего её к отчему дому, и оглядывалась по сторонам, по белым скошенным просторам, в которых торчали небольшие домики со светом в окнах, выдающих в них новострой, ведь в традиционных азиатских домах окон по сути не было. Участки, скорее всего служащие огородами в сезон, скрылись под снежным покровом, деревья стояли голые, и по ним невозможно было угадать, какие плоды они приносили. В дороге Юнги рассказывал, что у его дома детства рос персиковый сад. Может, всё вокруг – персиковые деревья?
Из-за некоторых заборов на них полаяли собаки, одну из которых было даже видно, серчавшую и порыкивающую сквозь прутья решетки, отгораживающей двор. Дома в основном были одноэтажными, некоторые в два этажа, не больше. Встретилась и одна заброшенная хижина, очень старая, скорее всего столетняя, которую бросило новое поколение, отчалив в город, а старое, дожив свой век, оставило жилище опустевшим. Джинни не представляла, как вообще можно жить в подобных краях? Единственный магазин возле автобусной остановки, и тот продуктовый! А шопинг? Им тут не занимаются? Не странно, что молодёжь покидала сёла и обживалась в крупных городах. Так поступил когда-то и сам Юнги, а вот старшим перестроиться уже было поздновато, и они не бросили дом и своего скромного занятия фермерством. Хотя, это и фермерством было не назвать, клочок земли, принадлежавший семье Шуги был слишком мал, чтобы разжиться на нём, и производилось на каком-то гектаре ровно столько овощей, кукурузы и соевых бобов, сколько могло кое-как прокормить троих человек. Небольшими излишками мать торговала летом и осенью на ближайшем рынке, зарабатывая на оплату жилья, одежду и прочее, пока отец продолжал выращивать что-нибудь на грядках, в теплицах. В последние годы они уже меньше занимались хозяйством, поскольку уехавший много лет назад в столицу сын высылал им достаточно денег, чтобы они прекратили гнуть спины. Юнги не хвастал этим перед Джинни, впервые недавно сообщив ей, что отсылает отцу и матери почти всё, что получает, кроме денег, необходимых для ухаживаний за своей девушкой и тех, что оставались, чтобы себя самого прокормить. Молодой человек до этого просто говорил, что помогает родителям финансово, стараясь не заострять внимание на том, что они всегда были очень и очень бедны. Много лет он стыдился их, себя, своего прошлого и всего с ним связанного, пока, наконец, ни набрался смелости и ни привёз сюда ту, которую называл невестой в телефонных разговорах с родителями.
- Я очень волнуюсь, - опустив шарф, за которым прятала пол-лица, сказала Джинни, выдохнув облако пара. – А вдруг я им не понравлюсь?
- С чего бы это? – ободряюще покачал в своей руке затянутую в шерстяную перчатку руку девушки Юнги.
- Ну... ты же сам говорил, что у меня капризный характер. Кому это понравится?
- А ты при них не капризничай, если за это переживаешь, - посоветовал Шуга.
- Да я же не специально! Я сама не знаю, когда я капризничаю, но я же стараюсь вести себя лучше и скромнее. У меня получается? – Юнги оценивающе прищурился, слегка поморщив нос.
- Ну так, чуток совсем. – Джинни пихнула его в плечо.
- Я сейчас развернусь и уеду, если ты меня не поддержишь!
- Я что-то не сбежал от знакомства с вашими папой и мамой, хотя ты не стремилась скрасить неловкость.
- Конечно, они тебя знали лет десять, как друга Намджуна, зачем тебе было с ними знакомиться заново и о какой неловкости идёт речь? – Юнги указал вдалеке на небольшую постройку, метров в пятьдесят квадратных, и взглядом дал понять, что они направляются туда. Джинни остановилась, закусав на морозе губы. – Я слишком развязно выгляжу?
- В смысле? – нахмурился парень.
- Старшее поколение не любит модных и вычурных девочек, я не слишком вызывающе оделась? – Укутанная от холода, в пуховике, перчатках, Джинни смотрелась карамелькой на палочке, потому что худенькие юные ноги обтягивали тонкие джинсы, заканчивающиеся ступнями в кожаных ботильонах.
- Мама с папой, конечно, консервативных взглядов, по большей части, но я не нахожу в тебе сейчас ничего, что их могло бы шокировать или оттолкнуть. – Юнги приобнял свою девушку, поцеловав её в крошечный доступный участок кожи между шапкой, шарфом и волосами, который должен был быть щекой. – Они же не увидят твоё тату в интимной зоне, а это самое экстремальное, чем ты могла бы их удивить. Пошли!
Оказавшись перед дверями, Джинни нашла на них присущий именно частным секторам устаревший талисман-оберег, бумагу с надписью ханча*, призывающую счастье спуститься с неба, а несчастье уйти под землю. В городах, конечно, на входные двери уже никто ничего не вешал. Юнги постучался, пока они обивали от налипшего снега подошвы. Девушка застыла, не зная, что говорить, как себя вести, что делать? Она никогда не вращалась в кругах старшего поколения, кроме собственных родителей. Несмотря на то, что считала себя воспитанной и вежливой, она боялась не уследить за каким-нибудь мусорным словом и пренебречь каким-нибудь приличием, о котором ничего не знает. У каждой семьи есть свои ритуалы и манеры: не вешать сумки на дверные ручки, не ставить предметы на новые места, а всегда возвращать их туда, откуда взяла, не брать чужую именную чашку, да мало ли что ещё? Пока двери не открылись, Джинни успела представить сто видов холодного приёма, после которого сыну намекнут, чтобы расстался с этой столичной дурой. Но когда на пороге появились родители Юнги и, не успев толком поприветствовать гостей, уже затащили их внутрь, студентка едва моргнула, как была обнимаема мамой своего молодого человека, а отец помогал ей снимать пуховик и вешать его на крючок.
- Наконец-то! Наконец-то! – Отпустив девушку из крепких крестьянских рук, чтобы та разулась, госпожа Мин с усилием отводила от неё глаза, обнимая сына. Чувствовалось, что её съедает любопытство, и она хочет разглядеть «невесту». – Мы же не знали, во сколько именно приедете! А вдруг из-за погоды передумали бы? Как хорошо, что добрались! Не замёрзли?
- Нет, - выдавила из себя Джинни, обычно свободно себя ведущая, громкая, смешливая. Но тут словно язык к нёбу прилип. Родители Юнги! Щёки полыхали, не то от перепада температуры, не то от смущения.
- Мама, папа, это... - хотел представить её Шуга, но госпожа Мин, не слушая его, указала в глубину дома.
- Проходи, Джинни, проходи, не стесняйся. У нас тут стесняться не надо, всё просто. – Девушка поняла по нескольким фразам, что Юнги рассказывал о ней, что заочно он представил её достаточно, поэтому его мама восприняла её так, будто она посетила их не в первый раз. Сняв шапку, чтобы положить её на полку над верхней одеждой, Джинни открыла взорам свои голубые волосы, чем тут же привлекла внимание женщины. Немного округлив глаза, она засмотрелась на голову девушки. – Ишь, надо же, прям русалка!
- Мам, не смущай Джинни, - пропихнул её Шуга, чтобы пройти дальше, и потянул за собой студентку, взяв снова за руку.
- А чего я такого сказала? Ну, правда же, такие голубые! Я такие только по телевизору видела, скажи, отец? Я разве говорю, что это плохо? Нет, красиво, необычно так. Это мода такая в Сеуле, Джинни?
- Мам, отстань от Джинни, - провёл её Юнги из тесной прихожей в небольшую гостиную.
- Нет, не мода, просто... - растерялась девушка, приглаживая пряди и не зная, куда себя деть, прячась за плечо парня. Господи, она была уверена теперь, что выглядит вычурно и распутно! Зачем она покрасилась? Родители Юнги решат, что она ненормальная, какая-нибудь придурковатая панк-рокерша или отаку.
- Ей так нравится. И мне тоже, - завершил расспросы парень, усевшись и усадив рядом девушку. Дом изнутри был уютным, но маловместительным. Из прихожей можно было попасть в гостиную и кухню, за гостиной располагалась спальня, а с другой стороны двери в туалет и ванную. Из кухни был выход на задний двор и дверь в подсобку для хозяйственных нужд. Все двери были сдвигаемыми, а не открывающимися вперёд-назад, чем экономилось пространство. Комнаты были меньше, чем в сеульской квартире семьи Джинни, не говоря уже об особняке, в котором они жили до этого. Её спальня была размером примерно вот с этот зал, где они расположились. Мебели мало, видно, что давняя, хотя не ветхая, значит, к ней бережно относятся. Зато телевизор был большой, новый. Юнги рассказывал, что его родители – любители разных шоу и сериалов. Отец его был немногословным, по сравнению с матерью, которая умудрялась накрывать стол, бегать на кухню, болтать, комментировать и задавать вопросы. Если Юнги от кого-то и перенял свой задорный характер, то наверняка от неё. Или от улицы, соседей и своей жизни, в которой беспризорных и предоставленных самому себе часов и дней было больше, чем тех, когда с ним возились родители, вынужденные зарабатывать, чтобы обеспечить единственного ребёнка. Это за Джинни всегда был глаз да глаз.
Отогревшись с улицы, Шуга повёл плечами, недовольно потрогав чуть тёплый пол.
- А чего у вас так прохладно? Мам, прибавь градусов.
- Ну да, чтоб счета потом бешеные были? И так нормально. – И госпожа, и господин Мин ходили дома одетыми, что для них было привычным. Юнги понимал, что посылает им достаточные суммы для оплаты счетов, но привычка экономить и откладывать на черный день никуда не хотела из них выходить. Он поднялся сам и ввернул терморегулятор посильнее, нагревая ондоль**. Джинни сидела молча, переваривая, думая. Ей никогда в жизни не приходилось подумать о том, чтобы сделать в доме попрохладнее по причине дороговизны счёта. Она до этой минуты вообще не думала о том, что с этим бывают проблемы. Даже в самые морозные дни она носилась по дому босиком, в шортах и майке. Здесь же люди предпочитали не снимать с себя тёплые носки и свитер, потому что иначе бы разорились на счетах. На чём ещё они экономили? Как прошло детство Юнги? Он не любил о нём говорить, и Джинни стала понимать, что его комплексы, о которых она подозревала раньше, и в которых он признался на днях – это не надуманные «тараканы» и заморочки от гордости или слабости. Есть вещи, о которых действительно тяжело и неприятно говорить. Ей сделалось стыдно за каждый оплаченный Юнги ужин, поход в кино, мороженое, букет. Но не может же она запретить ему это делать, как он тогда будет чувствовать себя мужчиной? Этим она причинила бы ему очередную боль, напоминая, что он «бедный», а это, пусть и не обидное, но унизительное для многих слово. Джинни же, осознав себя «богатой», пришла к выводу, что и оно попахивает унижением, потому что подразумевает под собой полное незнание того, как живут другие, как бывает на этом свете за пределами поля зрения этих самых «богатых». Это слово говорит о том, что человек с деньгами плевал на всё, кроме этих самых денег и собственного благополучия. Что сделала она, Джинни, за свои двадцать лет для кого-нибудь другого? Хоть одно доброе дело? А Юнги, мало того, ограниченный в средствах, ещё постоянно мотался на какие-то спецзадания, где спасал людей, рискуя даже не кошельком уже, а жизнью.
Глаза стало щипать, и Джинни постаралась отвлечься от рассуждений, покусавших её совесть, подобно яростному псу. Знакомство с господами Мин прошло так, как она не могла и надеяться. Её приняли тепло и по-доброму, не отругав ни за внешний вид, ни за замкнутость и молчаливость, которые она продемонстрировала в первый вечер. Ей не хотелось показаться надменной или ставящей себя куда-то там выше, по сравнению с другими, поэтому Джинни обрадовалась, когда отец Юнги между делом сказал жене, чтобы та перестала смущать девочку, потому что той надо привыкнуть к чужим для неё пока людям, а потом уже и расслабляться, ведя себя, как дома.
- Разве скромность – не хорошее качество? – спросил он всё так же у супруги.
- Хорошее, но не намекаешь ли ты, что мне не хватает её?
- В годы Джинни ты была такой же, - заметил муж.
- Я что, стала слишком стара? Я стала наглой старухой?
- Для каждого возраста – свои достоинства, - засмеялся глава семьи, и жена на него не обиделась, заулыбавшись. Атмосфера с каждой минутой становилась всё дружелюбнее. Сын с отцом выпили соджу. Ужин был простым, но очень приятным. Джинни поняла, что в приготовлении большинства блюд используются какие-то секреты, передающиеся из поколения в поколение, поэтому немудреная еда казалась удивительно вкусной. Их с Намджуном мама тоже хорошо готовила, но той помогала свобода выбора ингредиентов, в магазинах и на рынках она покупала лучшее, свежее, разнообразное. Здесь всё было иначе, но стол в доме Юнги всё равно нельзя было назвать нищим или скудным.
Шуга расспрашивал родителей о своих школьных друзьях. Что о них слышно? Большинство покинуло посёлок, как и он, давным-давно. Из всего их класса остался только один, помогать своим родителям, так что Юнги надумал нагрянуть к нему на следующий день и познакомить с Джинни.