рискнёшь, моя дорогая девочка? {ЗАКОНЧЕН}

69 глава

POV Пэйтон.

— И что, Джейден прям так и сказал? — глаза мамы расширились в размерах, и я чуть не поперхнулся.

Это выглядело забавно.

— Что стоит этому заядлому тусовщику закатить вечеринку на пол-Бостона и сделать вид, что ему всего лишь 18, а не 21. — спокойно ответил я, сам не ожидая от себя такого спокойствия.

Обычно, я срывался на маму за то, что она слишком много спрашивала. Все доходило до таких крайностей, что иногда я даже сомневался в том, что мы родственники, да и близки ли мы вообще.

Что-то происходило.

Я не знаю, что это, чем это объясняется и почему я должен думать об этом. Просто это было как минимум странно. Как максимум странно вдвойне.

— Что ты собираешься надеть? — поинтересовалась она, подходя медленным шагом к окну и выглядывая в окно. — На улице...

— Не знаю

Джейдену стукнуло 21, но все думают, что ему только 18.

Рождество должно давать нам надежду, но почему-то оно ее только забирает.

Мама говорила, что предпочитает груши, но пирог испекла только с яблоками.

Я говорил, что не скучаю по ней, но внутри меня разливались пожары.

Я любил ее и готов был отдать за нее все. Но у меня не было н и ч е г о. Никого.

Кроме нее.

21:45

Она сидела в полном одиночестве, перекручивая в руках тонкий браслетик.

Я не знаю, известно ли вам то чувство, когда внутри все переворачивается, просто потому, что ты кого то видишь. Мне совершенно наплевать на все эти сопли, любовь и прочие розовые сердечки с кошачьими лапками, но я, мать вашу, был так рад видеть ее. Как же я был рад.

Когда из моей груди вырвался странный хрип, больше напоминающий тот момент, когда в человека вселяется дьявол или кто-то там такой.
Она, наконец, подняла голову.

Ладошки мгновенно побелели и стали влажными. На губах застыла самая что ни на есть ледяная улыбка, больше похожая на какую-то издевательскую усмешку, наверняка, это все выглядело слишком жалко. Я был абсолютно уверен.

Эмили просто замерла. Казалось, даже не дышала. А мое сердце стремительно падало вниз, ударяясь об обрывы и выступы. Ребра, селезенка — все покатилось к гребаному черту.

— Отдыхаешь? — подкатил ко мне Ноен, протягивая мне жидкость с ярко-голубым отливом. — Вкусненькая штучка!

— Спасибо. — безразлично ответил я и мгновенно вылил коктейль в рядом стоящий цветок. — Что-то не хочется.

Ноен одарил меня довольно-таки странным взглядом, в котором читалось недоразумение, детское удивление, капля игривости и немножко трусости.

— Иди танцуй. — отозвался я и напрямик направился к той, что разрывала мое сердце и топтала его так, как я только что расправился с несчастной коробкой, будь она проклята.

Все происходит так быстро. В моей голове тысяча мыслей, я вспоминаю таблицу умножения, понимаю, что розовый ну никак не сочетается с зелёным, а красный иногда может быть даже и бордовым.

Пэйтон. Прекрати это.

— Влюблена? — напрямик спрашиваю я, усаживаясь рядом с ней настолько близко, что я чувствую приятный аромат корицы.

От которого меня тошнит.

— Что? — слабо спрашивает она. — Что ты спросил?

Ее глаза такие притягательные, и я совсем не могу оторвать от них взгляд. Кости выламывает к чертям собачьим, а руки ломит так, как будто бы я давно стал заклятым наркоманом и я больше не могу ждать, когда по моим венам начнет бурлить заветная жидкость.

— Любовь - это то, чего у тебя точно нет. — отвечаю я и медленно беру ее руку, сжимая ее в своей настолько сильно, что хрупкие костяшки ладони неприятно хрустят и больно сдавливаются вместе.

Эмили опускает безразличный взгляд на наши руки и приподнимает одну бровь, как будто бы все, что я сейчас делаю, происходит в порядке вещей.

— Это мой любимый браслет.

— Всем бы иметь то, что они любят. — мгновенно отвечаю я и сажусь удобнее, затягивая браслет настолько сильно, насколько это возможно.

Миллер недовольно вздыхает и поправляет тоненькую шапочку на голове, делая её ещё изящней.

У меня чешутся руки, и я хочу сорвать эту гребаную шапку с ее головы, потому что я почему-то люблю все эти шапочки, а Миллер в шапке в миллиард раз больше.

— Я бы хотел уехать с тобой прямо сейчас. — произнес я настолько тихо, что совсем сомневаюсь, услышала ли она меня.

Но она услышала. Она всегда, всегда, абсолютно всегда все слышит.

— Тебе не надоело постоянно увозить меня с мероприятии, на которые я приглашена? — холодно спрашивает она. — Это сидит так глубоко, Мурмайер, пальцами просто так не достанешь.

— Пальцами достать можно всё. — ухмыляюсь я и в этот момент в моей голове проносятся тысяча самых пошлых на свете мыслей.

— От насильника пострадать можно в три раза меньше, чем от тебя.

— Страсти. — я улыбаюсь так широко, аж скулы сводит.

— Здрасте.

Вы наверняка подумали, что это хорошая рифма, но этой рифмой оказался всего лишь виновник торжества — Хосслер, заметно поддатый, с расстегнутой ширинкой и совершенно непонятным запахом, который излучал, как казалось, за километры.

— Джейден! — воскликнул я, с интересом обратившись к собеседнику. — Что мы, черт возьми, делаем тут?

— Мы? — переспросил тот, заметно повеселев. — Бухаем, отрываемся, ждём травки, любим девочек, да и мальч...

— Эй, а ну притормози, ковбой.

Хосслер невинно заморгал ресничками, и я только попытался сказать ему что-то такое слишком задевающее его достоинство, как кто-то окликнул его, и парень тут же покинул нашу компанию.

Повертев в руках стакан, который всучил мне Джейден, я решил оставить его в покое, и снова обратиться к Миллер.

В ее глазах пылали чертики, и эти чертики будоражили гребаный интерес. Излишний интерес, кажется, это возбуждает.

— Пэйтон! — выкрикнула она неожиданно, резко схватив меня за руку и впиваясь в кожу острыми ногтями. — Какого черта у тебя такая удивленная рожа? Видишь меня впервые или я свалилась тебе на голову, как гром среди ясного неба и повисла на тебе, как петля на шею?

— Крепкая такая петля. — очарованный грубым поведением, пробубнил я, и поддался ей навстречу.

Боже, эти губы. Влажные, покусанные, испорченные губы, которые не хотелось целовать. Их хотелось кусать, ее всю, блять, хотелось кусать. И меня трясло от того, что она просто дышит.

Хотелось заткнуть ее нос прищепкой, чтобы она задохнулась к чертям и не смогла выдохнуть и капли воздуха.

Я хотел сделать ей больно, физически больно, и я совсем не знал, что мне с этим делать.

— И ты и не знаешь, что делать, что сказать, сидишь тут на диванчике, разинув рот и пялишься на меня. — едко выпальнула она, вырывая свою ладонь из моей. — Вот так ничего себе! Я все-таки застала тебя врасплох, да?

Мои нервы играют слишком быстро, трясутся с каждой секундой все сильнее, не желают подавлять в себе спокойствие и полностью срывают башню.

Я хватаю ее чуть ли не в охапку, сценарий этого цирка не изменяется. Миллер что-то орет мне на ухо, царапает ногтями и чуть ли не пищит благим матом, однако это совершенно не действует.

Мне почему то плевать, плевать так сильно, что я даже не замечаю, шапка оказывается вывернутой на другую сторону я просто выталкиваю ее на холод и резко прижимаю к капоту своей машины, въедаясь пальцами в тонкую кожу и по зверски кусая любимую шею, от которой мурашки бегут волнами и превращаются в целые бури.

— Я обещаю, миллион раз обещаю, ты узнаешь, что такое настоящая любовь. — отрываясь, проговариваю я ей ровно в губы, понимая, что ещё секунда и я сорвусь окончательно. — Она ведь и горькая, и сладкая, и соленая любая. Но горечь, милая, для того, чтобы лучше оценить слабость.

— Сладость.

Киваю. Два раза, три, киваю так сильно, что в голове все прокручивается в миллионный раз. В горле стоит привкус железа, и мне хочется чувствовать его ещё сильнее, поэтому я врезаюсь в ее губы, и кусаю слишком сильно. Пропускаю язык в ее рот, сталкиваюсь с ее горячим, шершавым, самым сладким в мире и полностью беру дело в свои руки.

— Моя. — уверенно шепчу я, и медленно отрываюсь от нее. Нежная кожа губ рвется так сильно, что я недовольно морщусь от этих стучащих импульсов крови, которые отдаются куда-то в центр горла.

Миллер мучает одышка. Я вижу, как медленно закрываются глаза, как она улыбается сквозь приспущенные ресницы, и как покрывается ее кожа мурашками чувствовать того, кого так сильно любишь, не так уж и сложно.

— Мы уезжаем. — нервно говорю я и ищу в кармане гребаные ключи, которые как всегда завались в карманную дырку, блять, когда она уже исчезнет.

Эмили послушно садится на переднее сидение,открывая окно нараспашку.

— Что за херня с тобой сегодня? — спрашиваю я, завожу машину, и она с визгом трогается со стоянки, вырываясь на ночную магистраль.

— Энтони дал попробовать мне эту дурь. — смеется та прямо в открытое окно, совершенно не осознавая, где она находится.

Мои зубы вжимаются друг в друга, и я понимаю, что ещё мгновение и руль машины может запросто треснуть пополам.

— Я убью Энтони. — процедил я сквозь зубы. — Я просто сотру его в ебаный порошок.

/////

Мы заезжаем на стоянку мотеля, и я крепко беру ее за руку, выводя из машины нам нужно время, чтобы побыть вместе.

— Ты любил. — говорит она, заваливаясь в тёмный номер отеля и не включая свет при этом.

Я захожу следом, спокойно закрываю дверь за собой и на ходу снимаю с себя шапку, куртку и обувь все это летит прямо под кровать.

Эмили падает лицом на свежую постель и взрывается в подушку, что-то говоря при этом, но я абсолютно ничего не слышу.

— Я дебил. — улыбаюсь я и осторожно ложусь с ней рядом. Моя рука автоматически тянется к ее спине, и я не могу лишить себя такой возможности - держать ее рядом с собой.

— С тобой все понятно. Ты точно любил. — наконец, говорит она ясным голосом и мягко улыбается.

— Ещё как любил. — соглашаюсь я, осторожно проведя рукой по хрупкому позвоночнику. — Полный, Миллер, я полный дебил.

Ее глаза горели влюбленностью, и это было ни капли не смешно. Тусклый свет фонарей еле пробирался сквозь закрытые окна. Она целовала так развязно, мягко, не пропуская ни единой клеточки моих ужасно болевших губ.

Казалось, вся ее нежность собралась в один комочек и так усиленно рвалась ко мне в сердце.

— Смотри мне в глаза, Пэйтон! — смеялась она так громко, что я невольно чувствовал себя самым счастливым на этом гребаном свете. — Бууу, смотри, смотри!

Мои смех сливался с ее мелодичным, мои пальцы сплетались с этими тонкими, музыкальными пальцами, мой язык сплетался с самым желанным в мире, а сердце так и рвалось вырваться из груди и пойти куда-нибудь далеко и надолго.

Она плакала, смеялась, говорила полную ерунду, клялась в том, что никогда в жизни больше не попробует на вкус эту дурь, зато с удовольствием рискнула бы прыгнуть в обрыв, но только со мной за руку.

— Не плачь. — я вытирая слезы с бледной кожи. — Все было оплакано уже столько раз.

— Нельзя так отгораживаться от всего. — хрипло произнесла она, зарываясь в мои волосы пальцами. — Я знаю, страдать тяжело, никто страдать не любит. Обещай мне кое-что. Обещай мне, что ничего не упустишь. Пожалуйста, Пэйтон. Я знаю, как ты любишь улыбаться. Я знаю, что ты умеешь улыбаться. Обещай, что не проглядишь ни одной радости. Ни одной. Обещаешь?

Я закусил нижнюю губу и задумался над этим, слегка ухмыльнувшись.

— Помнишь, ты спрашивала про мое сердце, Миллер? — неожиданно спросил я, и резко притянул ее к себе, прикасаясь губами к ее холодному лбу.

— Когда фотографировала твои руки?

Я кивнул.

Как мало нужно лишь для того, чтобы понять друг друга.

— Так вот, милая. Оно уже давно разбито.

Миллер медленно прильнула к моим губам, небрежно кладя маленькую ладонь на мою грудь, сжимая область слева яростным движением.

— Я соберу его по кусочкам, Пэйтон. Я буду пробовать, но я соберу этот пазл. — мягко произнесла она и посмотрела мне настойчиво прямо в глаза. — И ты никуда от меня не денешься.