Ты моё всё

Конец

Чонгука держат в сизо месяц, под угрозой сесть в тюрьму на двадцать лет, но благодаря связям – откупился, заплатив большую сумму. Китайская триада распадается из-за неудачной операции, и все территории переходит Чону. Бао и его шайку убивают. Кровавая расправа, о которой наслышан каждый клан. Гук умирает в своей скорби, убивает безжалостно, чувствует, что не насыщается, месть не приносила никакого удовольствия. Жизнь становилась чёрным пятном, все удовольствия - ничто, по сравнению с тем, что Чонгук потерял. Никто не был виноват, кроме него, только осознать это ужасно трудно. Он полностью закрывается в себе. После похорон, на которых простоял почти всю ночь около могилы, Гук меняется, точнее, снова становится тем, кем был. Жестокий, беспощадный, черствый и уже не способен ни на какое проявление чувств. Это была игра не на жизнь – на смерть. Теперь он стоит посреди сгоревших, потопающих в пепле городов, у него в руках вся империя, но на деле – пустота внутри, которую ничем не заполнить. Он себя под землю уже давно живьем похоронил, с Юной рядом лежит, со своим смыслом, который нашел и потерял так быстро, не успев насладиться. Чонугк жалеет обо всем: о тех днях, когда просто издевался над ней, когда отказывался от тех чувств. У них было бы больше времени, может быть, все бы изменилось, судьба бы по-другому распорядилась, сжалилась, но все вышло наихудшим образом. Он будто бесформенное нечто, размазанное по полу, по уши в чужой крови.

Ему в голову никогда не приходило, что он способен на такое чистое чувство, но это всего лишь сбой системы был, которые принес поломку, сделал ему до такой степени больно, что он никогда не оклемается. Юна выбита под веками, на сосудах и под кожей, течёт в крови отравой – он с ума сходит. Теряется в алкоголе и наркотиках, убийствах и работе. Юнги перекидывается с ним максимум десятью словами, больше не может, атмосфера в комнате выворачивает наизнанку. Над Чонгуком мрак нависает, черными густыми облаками, ширится вокруг, дыхание спирает. Он своей горечью уже захлебнулся, потерялся в себе и своих мыслях. Без алкоголя не выживет, только тогда Юна ему не мерещится и во снах не приходит , без успокоительного сойдет окончательно с ума.

Все становится фильмом в черно-белых тонах. Если бы Чонгук знал, что есть что-то лучше, чем власть и деньги, он бы никогда не связывался с ними, но еще в детстве сундук Пандоры открыл, навлек на себя беду, теперь убежать от нее не в силах. Детей Чонгук видел три раза за три года, присылал подарки на день рождение и наблюдал на расстояние. Ближе не смог. Девочка была копией матери, ее глаза еще с первых дней стали для него худшим наказанием и кошмаром наяву. Тэхен детей забрал без вопросов и возмущений, просто приютил и стал их отцом, а его девушка – матерью. Для Чона главное чтобы они счастливы были, больше не нужно. Чтобы показать им такую жизнь, о которой их мать мечтала. Рассказывала ему темными ночами, смотря в потолок и нежась в его объятиях.

Бизнес Чонгука шел в гору, его клан стал самым могущественным в Азии, но радости это никакой не приносило. Чонгук делал свою работу, как и обещал, весь мир к ногам ее положит. Обещание выполняет, только уже ради призраков прошлого.


Ночь сегодня ясная и морозная, белым снегом оседает на земле и деревьях, блестит в серебряных лучах луны. Ветер гудит, развевает снежинки, крутит их в медленном танце. Чонгук бредет сквозь темные улочки к многоэтажке. Зарывается в черный шарф, кутается в пальто – холодно. Подходит к домофону, нажимает и ждет, топчась на месте. Такая прекрасная ночь. Давно уже он не видел неба: синего, расшитого золотыми нитями-звездами. Единственная мигает так ярко, наверное, даже ярче всех вместе взятых – его любимая звезда.

- Проходи, только тише, а то дети спят... - Тэхен приоткрывает двери, впускает Чона. Тот весь притрушен снегом, разогревает руки в теплой квартире. – Чего так поздно то? Хоть бы позвонил. Проходи на кухню, сейчас чай сделаю, или ты кофе?

- Я поговорить пришел, Тэхен. Давай выйдем на улицу, чтобы детей и твою жену не ворошить.

- Ладно, тогда подожди пять минут, хоть в штаны переоденусь, - Тэхен шаркает тапками по полу, в одних шортах и футболке, взъерошенный и сонный. Чонгук мельком вспоминает Юну и улыбается.

- Прихвати чего-нибудь покрепче.

Чонгук и Тэхен сидят на скамейке в ближайшем парке, распивая бутылку коньяка на двоих. Они болтали еще как три года назад, потом лишь перекидывались приветствиями.

- Отдать детей? Чонгук, ты не справишься. Им нужна материнская любовь и забота, ты приставишь к ним нянек, и они вырастут избалованной ребятней. Им лучше у нас, понимаешь?

- Это мои дети, Тэхен. Я не могу бегать от прошлого всю жизнь, я хотел этих детей, она хотела, чтобы я их любил. Я люблю их, благодаря им еще не повесился где-то в ванной, работаю на износ. Мне нужны наследники, нужен хоть какой-то свет в моей жизни, - Чонгук пьет из горла. Запивает разрастающуюся ноющую боль, потому что рана открывается заново. – Тем более я хочу им показать ее могилу, они должны знать, что у них была мать. А я их отец.

- Я все рано не поддерживаю тебя, Гук. Но ты вправе делать с ними все что хочешь, только пообещай, что я смогу забирать их иногда на выходных.

- Конечно.

В тишине все становилось проще, ночью все пережить легче. Чонгук рассветов уже давно не видел, для него каждый день – сплошная темнота. Ему нужен свет, пока та его не погубит окончательно.

- Я все еще удивляюсь, как ты выжил, - Чон хмыкает, рассматривая профиль Тэхена.

- Или ты отвратительный стрелок, или я просто везучий ублюдок. Ты же как к виску пистолет приставил, то я уже с жизнью попрощался, а тут бах - и мне в живот прилетает. У меня прослушка была, вот и мои выследили, куда ты меня вез, поэтому сразу же забрали и отвезли в больницу. Думал, сдохну, но жизнь, сука, приготовила на меня другие планы.

- Я тогда зол был, хотел чтобы ты пострадал, но ты оказывается «везучий ублюдок», - Чон хмыкает. - Спасибо, за то, что помог тогда, в сизо. Думал по пизде все пойдет.

- Моя сестра тебя любила, Чонгук. Очень сильно, раз носила твоего ребенка и готова была выйти за тебя. Тем более я вижу, что ты любил ее тоже. Очень сильно.

- Не заслужил я ее любви. Мне в голову никогда не приходило, что я встречу кого-то вроде нее. Я чувствовал себя с ней... человеком? Да, я чувствовал, что живу. Эти несколько месяцев казались мне сном. Я был влюблен в ее голос, характер, глаза, тело, душу. Она любила разговаривать обо всем и ни о чем. Обзывала меня самодовольным петухом, а потом лезла обниматься. Такая разная, я думал, что схожу с ума, - Тэ смеется, вспоминая Юну такой же вспыльчивой и упертой, как Чонгук рассказывает. – А еще она любила выпечку, ужасно. Я тогда хотел ей кондитерскую купить, потому что без круассана утром она становилась разъяренной бестией. Даже я ее иногда боялся, - Чонгук зарывается пятерней в волосы, сжимает у корней, пытаясь сдержать накопившиеся слезы. – Блять... - Больно. - Я убил её. Все из-за меня.

Тэхен сам едва сдерживается, он похлопывает Чонгука по спине, поддерживает, потому что сам понимает, что вина не одного его гложет, не одному ему спать ночами не дает.

- Поэтому мне нужны эти дети, это единственное напоминание о ней, а малышка Хваянг. Ты видел ее глаза, это ее глаза Тэхен, я как впервые увидел – испугался. Будто это Юна на меня смотрит. Хенки – наследник, он родился, чтобы перенять на себя эту тяжелую ношу, я хочу его вырастить сильным и мужественным. Мальчишка должен быть готов.

- Он и так уже такой: серьезный и тихий, всегда за малышку заступается. Очень спокойный ребенок, - Тэ допивает последний глоток и ставит со звоном на скамью. – Приходи завтра, познакомишься, ты не сможешь забрать их так резко от нас, они будут капризничать и плакать. Они всего лишь дети.

- Хорошо.

Мужчины сидели так почти до утра, мороз щипал кожу, звезды ярко горели на небе, но одна сверкала ярче всех – Чонгук и Тэхен улыбались, смотря на нее. Думали, что эта звезда принадлежит Юне .

                            ~КОНЕЦ~