Хочу тебя на прокат

7

Данил
— А ты времени зря не теряешь! — доносится в спину.
Оборачиваюсь, снимая полотенце с мокрых волос, вешаю жгутом на плечи и вытираю вторым полотенцем тело под пристальным взглядом жены.
Люська жадно рассматривает меня, как голодная кошка перед миской со сметаной.
Я знаю, что у неё есть трахари, и не один. Меняет их. Но видимо, я для Люськи — до сих пор как джекпот для игромана.
Вот только может не облизываться на мой хер. Не встанет.
Я уже сбавил пыл, набросав от руки в душе.
Перед закрытыми глазами юля стояла, как живая.
Как только я сдержался и не трахнул её в той спальне?
Ведь готова была и сама едва ли не насаживалась на мой стояк.
Красивая и сладкая. Но с ядовитым язычком.
Давай, говорит, быстрее бери. Свои грёбаные семь ночей.
А вот нихуа подобного, мадам. Не отпущу так быстро. Буду растягивать удовольствие.
Семь ночей.
Уже жалею, что сдуру ляпнул всего семь, а не девяносто девять или, как у той Шехерезады, не затребовал тысячу и одну ночь!
Ну, а что? Если смотреть чисто с точки зрения, во что мне может вылиться противостояние с Ковалем, юля должна будет трудиться в постели сутками напролёт.
Семь ночей — мало.
Для меня самого — мало. Но я же болван, не умеющий торговаться чувствами и не ищущий в них выгоду.
Так что… придётся жить с тем, что есть.
— Что ты делаешь в моей спальне? — спрашиваю.
Отвернувшись к комоду, выуживаю трусы, натягивая. За спиной слышится шорох шагов. Люська прижимается ко мне сзади подкачанными буферами и опускает руку вниз, тянется к члену. Отбиваю её руку, спокойно одеваясь.
Я всегда к Люське относился как к однодневке, временной приживальщице. Фокус в том, что и временная партнёрша может залететь, а единственная стопроцентная гарантия того, что беременность не наступит, вообще не трахаться.
Ну да ладно, было и было… Живу уже с тем, что есть, и сожалеть не стоит.
Только не сожалеть не получается, когда юля теперь рядом — желанная и красивая гордячка, бедовая девочка.
Ой, бедовая…
Такая приключения на свою аппетитную попку за два счёта найдёт. Если не бдить и не присматривать.
Место этой попки — у меня на ладони…
Опять в сторону сносит, кровь кипит.
— А что, я не могу зайти в спальню своему супругу? — спрашивает с вызовом.
— Кажется, мы это обсуждали. Уже не раз. Ничего с той поры не изменилось, Люся. Моему сыну нужна мать. И точка. Как женщина, ты меня не волнуешь. Ну, не смотри на меня так, уймись уже, голодная. Неужели трахарь плохо постарался?
— Какой ты всё-таки гад и… козёл, даня! — выдаёт Люся.
Ну вот опять.
— Слушай, не еби мне мозг. Это бесполезно. Я с самого начала наши отношения обозначил, как временно удобные для нас обоих. Ты залетела, так бывает. От сына я не отказываюсь. Но своей женщиной, спутницей жизни я тебя не вижу. Повторяю в последний, сука, раз. Запомни.
Люська уже не та, что была раньше. Хорошо поработала над внешностью, приблизившись к стандартам красоты по меркам современности.
Но стандарты — это под копирку.
Глубже цепляет другое. То, что не укладывается в рамки привычного и выделяется, пусть даже крошечной родинкой за левым ушком, как у юли.
— Я всё прекрасно помню, дань. Так же как и слова. Твои слова, между прочим! Ты сказал, чтобы я любовников в дом не тащила. А сам это правило нарушаешь. То есть тебе можно, а мне нельзя?
— А ну перестань истерить, Люся, — говорю холодным, тихим голосом.
Одеваюсь, натягивая просторные спортивные штаны и майку-борцовку.
Глаза Люськи ещё сильнее вспыхивают, когда пялится на мои мускулы.
— Нравится тебе или нет, но Юлия Гаврилина будет находиться в моём доме. Её жизни грозит опасность.
— Неужели в нашем городе нет других безопасных мест? — злится, дует губы, понимая, что в этой битве ей верх не одержать.
— Других таких нет. Наш дом охраняется лучше всего, потому что здесь есть самое дорогое. Мой сын. Здесь юле будет в безопасности.
— Моё мнение не учитывается?! Или ты своих слов не держишь?
— Держу. юля не моя любовница. Твоё мнение мне по боку, и ты это знаешь. Разговор окончен. Иди, переоденься…
— Я уже переоделась! — отставляет левую руку на талию, медленно проводит правой ладонью по глубокому декольте, в котором покачиваются идеально круглые шары.
Сиськи у неё всегда были немаленькие, а получив доступ к финансам, Люська в себе кое-что отреставрировала, грудь в первую очередь.
Постоянно подчёркивает её, демонстрирует, чуть ли не в нос мне тычет. Непонятно на что надеется.
Упорная, как баран. Не колышет от неё.
Тем более сейчас, когда Люська расфуфырилась в дорогое, длинное платье с высоким вырезом на левом бедре и глубоким декольте. Алое, как те паруса из сказки!
— Люся, блять, ты выпендрилась как на красную ковровую, а у нас — простой, семейный, мать его, ужин! В тесном кругу…
— Гаврилина — не часть нашей семьи.
Задолбала уже…
Крепко зажимаю ярко накрашенный рот Люси ладонью, хриплю в лицо, перекошенное от злости:
— Гаврилина — моя семья. Её отец был моим лучшим другом. Почти как брат. Что бы ни случилось, какая бы кошка между нами ни пробежала, я я всегда помогу. Как своим близким. Так что не рыпайся, Люся. Не испытывай моё терпение на прочность.
Жена царапает руку ногтями, вынуждая разжать захват, и тихо говорит:
— Если Клим тебе был как брат, то юля — как племянница? Но у тебя на неё стоит. Не отрицай. Может быть, я не самая умная в мире женщина, но в стояках я разбираюсь!
— Ну, хоть в чём-то ты хороша. И я снова повторю. Тебя это не касается.
Смотрю на свою ладонь, перепачканную красной помадой, и на рту Люси помада тоже сильно размазалась.
— Значит так, иди и переоденься. Скромнее!
— В платье Золушки с передником горничной?! — снова пенится Люська.
— Да пофиг. Всё равно лучше этого! — киваю на платье. — Сына ещё не привезли? Няня задерживается. Ты ей звонила?!
— Не звонила. Занята была.
— И чем же? Лицо размалёвывала? Лучше бы про сына вспомнила!
— Тебя это тоже касается! — парирует Люська. — Едва порог дома переступил, сразу о гаврилиной поинтересовался. А как ты к ней в комнату кинулся, узнав, что она чёрт знает сколько из комнаты не выходила и целый день ничего не ела! — посмеивается, отходя к двери. — Седина в бороду, бес в ребро!
Люся резко распахивает дверь и осторожно прикрывает её.
Влупливаю удар кулаком в стену. Токсичная баба, как отстойник радиоактивных отходов, млять!
Но в чём-то она права. Мысли о юле затмили всё. Даже мысли о сыне.
Холодок пробирается глубоко внутрь, отрезвляя: неужели я так и буду на всю голову отбитым, напрочь повёрнутым, стоит только подумать о девчонке?
Нужно остыть и найти душевный баланс и сконцентрироваться, как перед выполнением сложного задания.
Впереди ещё ужин.
Ужин и немало сюрпризов.
Юлия
Я переодеваюсь в лёгкую, светло-серую тунику и джинсы скинни, тщательно высушиваю волосы, но без привычного бальзама, волосы распушаются во все стороны, как одуванчик. С трудом собираю их в высокий хвост на затылке.
Гипнотизирую взглядом часы. Хочется, чтобы минутная стрелка замерла и никогда не приближалась к назначенному часу, когда должен состояться ужин.
Моё желание остаётся неисполненным, время бежит галопом.
Тук-тук-тук по двери спальни.
— Юлия Михайловна …
Морщусь, услышав, как звучит моё отчество. Я люблю своего отца безмерно, но имя в сочетании с отчеством звучит глупо!
Подхожу к двери и распахиваю её, смотря в лицо прислуге.
— Вас приглашают к ужину. Спуститесь?
«Ни за что на свете! Только через мой труп!» — лишь мысленно.
— Конечно, я уже иду, — вслух.
Плотно закрыв дверь комнату, медленным шагом направляюсь к лестнице, спускаясь по ней.
Отсчитываю ступеньки, и на каждой четвёртой сжимаю и разжимаю пальцы.
Почему так сложно и нервно?!
Никогда так не волновалась. Всегда была бойкой и весёлой.
Всегда до событий трёхлетней давности. Потом я словно во всего разбегу решила проскочить на Платформу 9¾, но лишь влепилась в кирпичную стену реальности, и никаким волшебством здесь не пахнет.
Только суровая проза жизни, которая, к сожалению, часто оказывается сукой.
Внизу уже слышны голоса. Высокий, приторный — Люськин. Детский, звонкий смех, низкий бас — Дани.
Бум. Бум. Бум.
Ещё сильнее удары пульса по вискам. От страха и неуверенности к горлу горьким комом подкатывает тошнота.
Я не знаю, как смогу отсидеть ужин и не шлёпнуться в обморок.
Замираю на последней ступеньке и цепляюсь пальцами за перила лестницы, чтобы не упасть. Холодные пальцы скользят по перилам, не в силах удержаться на одном месте.
Мне нужен глоток свежего воздуха и оказаться как можно дальше отсюда.
В-ж-ж-ж-ж…
В голову ударяет что-то острое. Я вскрикиваю от испуга и слышу мерное жужжание, от которого почему-то дёргает волосы и жжёт кожу головы.
Я поднимаю вверх руку и с ужасом понимаю, что мне в волосы вцепилась какая-то игрушка!
С лопастями.
В комнату с громкими криками:
— Папа! Папа! Папа! — влетает мелкий пацан, а в ручонках у него пульт управления.
Следом громкий топот.
— Тимур, отдай! Не то вертушка куда-нибудь…
Темирхан замирает на пороге, смотря на меня.
— Влетит.
Сын Милохина останавливается на месте, разглядывая меня. Пальцы левой руки ползут вверх, ковырять ноздрю. Милохин отдёргивает его руку, говоря:
— Иди к маме, пусть нос вымоет. Нечего есть козявки! — и отправляет сына лёгким шлепком по попе в сторону столовой.
— Ма-а-а-а-а… — срывается с места мальчуган.
Издалека голос Люськи, обращающейся к няне:
— Женечка, постойте, не уходите. Займитесь сначала Тимуром, его нужно в ванную отвести и нос промыть! — командным тоном.
Лицо дани темнеет после этих слов. Кажется, Люська стала сильно важной, настолько, что и сопли сыну сама не подтирает, просит сделать это няню.
— Ну, давай, посмотрю, что у тебя с волосами, — говорит миролюбивым тоном даня, подступая в мою сторону.
— Не надо! Я сама! — выставляю вперёд руки. — Сама справлюсь!
— Не дури, глупая. Лопасти игрушки в волосах запутались. Сама ты не сможешь, — уговаривает, словно маленькую.
— Лучше вычисти козявки сыну, а я у зеркала немного постою и всё выпутаю.
Хан отходит в сторону, но уже через несколько мгновений ловит меня с ножницами в руках.
— Не смей резать мои волосы!
— Да я только посмотрю. Много не отчикаю, клянусь… — наступает на меня, озорно щёлкая лезвиями, ещё и бровь иронично заламывает.
Смешно ему, гаду.
А мне вот ни капельки!
Я вынуждена смотреть, как любимый-ненавистный мужчина счастлив в браке и семье, в то время как я… никто!
Во всех смыслах никто!
Резкие, горячие слёзы вырываются из глубины души. Я резко опускаюсь на ступеньку, пряча лицо на сложенных локтях.
— Юль, ты чего? — удивляется Даня.
Он подходит и осторожно перебирает пальцами волосы, выпутывая из них игрушку.
Щелчок.
— Смотри, как и обещал, много не отрезал. Всего лишь несколько волосинок…
Чурбан непробиваемый. Не в волосах дело. Я бы и лысой согласилась стать, если бы так можно было отмотать назад много-много и вот так же легко, как клок запутавшихся волос, вырезать всё то, что развело нас по разным сторонам.
Горячая ладонь даня опускается на мою голову, гладя.
— Это всего лишь мелкий казус… — говорит, словно не понимает, почему я расстроена.
Может быть, в самом деле не понимает? Прошёл не один год, мы изменились. Оба. Всё, что было в прошлом, там и осталось.
— Данил, у нас гости, — слышится голос Сары, из числа прислуги. — Жена вашего брата с детьми. Запускать?
— Разумеется! — мгновенно отвечает Даня, отходя в сторону от меня. — И скажите сразу, чтобы стол накрыли на большее количество персон. Еды хватит?
— Ну-у-у-у, — вздыхает Сара и подходит к Хану ближе, понижая голос. — Людмила Васильевна отдала повару приказ на изысканный ужин.
— Изысканный?! — переспрашивает Хан. — Зашибись! Значит, поесть нормально не получится. В общем так… Позвони и закажи нормальной еды. Изысканный ужин Людмиле оставь. Пусть жуёт свою траву, если ей так хочется! Алия, наверное, со всеми четырьмя мелкими пришла? Значит, пиццу обязательно… Юля? — смотрит в мою сторону. — Ты какую пиццу любишь?
— Никакую! — шиплю в его сторону.
— Не дури.
— Маргариту!
— Говоришь так, чтобы отбрить меня? — заламывает бровь Хан.
— С чего ты это решил?!
— Я помню, Клим говорил, ты любишь пиццу с ананасами и копчёной курицей.
— Может быть, у меня вкусы изменились? Столько времени прошло!
— Может быть, и изменились. Именно поэтому я не пру напролом, а спрашиваю. Неужели так сложно сказать?
— Пиццу с креветками, — говорю наобум.
Терпеть не могу пиццу с морепродуктами! Зачем только говорю то, чего не хочу?
— Эх ты, глупая… — сокрушённо качает головой Хан. — Назло маме не надену шапку и отморожу уши, да?
— Всё никак не можешь не сравнивать меня и маму, да? — злюсь. — Так сильно любил её?! — спрашиваю с обидой.
Темирхан делает опасный шаг в мою сторону, а его глаза стремительно темнеют.
Нас спасает случайность.
Слишком много голосов, ворвавшихся в просторный холл дома Асадовых.
Жена брата дани прибыла. Данил качает головой и отходит к ним поздороваться.
— Какой приятный сюрприз, Алия!
Хан тепло обнимает жену младшего брата и её детей.
— Извини за неожиданный визит…
— Ерунда, Алия! Мы договаривались, что я сегодня загляну к вам на ужин, но, как видишь, я и к своим только приехал. Задержался на работе. И извини, что не позвонил!
— Дел невпроворот?
— Так и есть. Хорошо, что приехали. Я бы поздно освободился, какой уж тут ужин…
— Зарина заскучала по дяде Дани, и я решила сама к вам заскочить. На часик, не больше. Надеюсь, не помешала? — спрашивает Алия, метнув в мою сторону подозрительный, острый взгляд.
— Нет, не помешала, вы же — моя семья! И насчёт ужина, о котором мы договаривались, не переживай. Мы с Тимуркой обязательно к вам приедем. В следующий раз. Ну, проходите, не стойте…
Хан провожает гостей, но напоследок успевает подойти и сказать мне:
— А с тобой о прошлом я ещё потолкую. Сегодня ночью.
И глупое сердце подскакивает высоко вверх

как вам эта история?дописывать?