Страница 59
Пятница.
«...Дорогой Лев Николаевич, это моё последнее письмо...»
Ибо не позволю целовать себя грязным ртом, а тем более трахать после спидозной шкуры.
«...Дорогой Лев. Зачем вы так со мной? Разве вам не хотелось чего-нибудь чистого, девственного?..»
В голове слышится звон каблуков, а перед глазами всплывают крепкие бедра Туровской, они плавно перекатываются под чёрным платьем. С каждым шагом. С каждым цоком...Она вышла на охоту, на львов, в наши каменные саванны.
«...Лев Николаевич, вы меня больше не получите...»
Ревность кромсает меня холодным ножом, давит всех бабочек ещё в коконе. Зачем, Шиши, я представляю эти сцены?
Туровская стучит в спорт-кабинет и спрашивает:
– Помните меня?
Она оставляет щель в двери, для меня, для моих блядских фантазий.
– Я готова, – говорит она.
И расстегивает на себе молнию, двигает бедрами в одну, в другую сторону – и платье медленно сползает с бронзовой кожи. Она без нижнего белья.
Она командует:
– На пол.
Физрук снимает одежду и послушно ложится на спину. Рядом с ней лев похож на домашнего котёнка.
А Туровская...
Даже трогать себя не позволяет.
Крепки плечи, бедра, грудь. Кубики пресса плавно перетекают в аккуратный треугольник на лобке.
Интимная стрижка.
цок...цок...цок...цок... – в одних каблуках, она встаёт у него над головой и, вспоминая присед в тренажерном зале... опускается на лицо.
Она берёт его за волосы и начинает двигаться взад и вперёд... Взад и вперёд. Наездница оседлала старого жеребца. Взад и вперёд...
– А теперь, – говорит она властно. – Язычок в другое место...
«...Лев Николаевич, – пишу я, и руку сводит от злобы. – Вы...очень... ошиблись».
Я закрываю глаза...
...и представляю другую позу.
Миссионерскую.
Охотница скрестила загорелые ноги за спиной жертвы... И просит трахать себя:
– Жестче. Глубже. Быстрее.
Бедный Лев блестит от пота. Он уже старый для таких скачек, но очень надеется на повтор.
– Вы получали мои письма?.. – стонет Туровская.
А после начинает читать на память чужие строчки. По-блядски, медленно... И каждое пятое слово кончается протяжным рыком или: "ахх!.."
– Кончаю, – говорит усталый зверь.
И ошибается.
Туровская вонзает чёрные ногти ему в шею и дёргает вниз. Пальцы окрашиваются в красный. Капли крови падают на бронзовую грудь, на лицо. Туровская начинает хохотать и поднимает на меня ядовитые глаза.
– Запомни это, – стонет она. – Запомни, цыпленок.
~~
...гудки...
Может быть Лев выгнал её, может сказал «это неприемлемо», может у него не встал...
...гудки...
Но мне похуй, Шиши. Я всегда представляю самое худшее. Я лежу на кровати – выебанная своими же мыслями.
...гудки...
И вот:
– Что такое, моя девочка?
Уже поздно, но хозяйка сказала, что я могу звонить в любое время. Поэтому я спрашиваю:
– Ты же мне все простишь?
И слышу нежное, понимающее:
– Да, моя хорошая.
На пальчике у меня висят ножницы для разделки мяса. Немецкие. Мама принесла с работы.
– Тогда можно... – шепчу в трубку. – Можно я убью её?
