О мужестве#2Feather2018

2

Высокий худощавый мужчина завернул за угол большого поместья и вздохнул с видимым облегчением, когда его скрыли за собой ряды аккуратно подстриженных кустарников. Он ещё раз оглянулся – для верности – и уже неспешным шагом двинулся по аллее, вдыхая полной грудью терпкий, пряный воздух, полный запахов летних цветов. Вдруг мужчина остановился – ему почудился шорох пышной юбки платья – и шумно выдохнул, осознавая, что это всего лишь наваждение. Он всё ещё помнил громкий девичий смех, который бесцеремонно прерывал самые яркие и чувственные моменты его речи; за этим смехом всегда неизменно следовала одна и та же фраза, сказанная нарочито небрежным голосом, в котором мелькали насмешливые нотки. И этот неумелый кокетливый взгляд, который она бросала на него в надежде, что он ответит на её откровенные заигрывания.

"Вы такой смешной, месье Люциан".

Люциан шумно вздохнул и опустился на скамью, закрыв глаза. Но даже так образ шумной и назойливой девочки в цветастом желтом платье не спешил исчезать, наоборот – он прочно отпечатался на внутренней стороне век. И имя ему - Жизель Шатильон, дочка хозяйки этого поместья и бала, что сейчас доносился до мужчины лишь искаженным эхом музыки и гула толпы гостей. Он был вынужден обходиться с ней предельно терпеливо и вежливо, но даже в его спокойной душе всколыхнулись темные волны негодования такой редкостной разнузданностью и невоспитанностью. Люциан вздохнул в досадой и открыл глаза, обращая свой затуманенный взор к ночному небу, сокрытому пеленой тяжелых темных туч.

Он с детства мечтал о лучшей жизни. Сын разорившегося купца, чей дед вспахивал землю, а отец работал сапожником – он никогда не отличался ни тонкостью манер, ни изящной красотой, однако часто его называли аристократом. Бледные пальцы умели считать монеты, хотя вовсе не радовались этому – только пыльный шорох страниц старинных книг пробуждал в сердце их владельца восторг. Орлиный нос, острые черты лица, на которых, несмотря на молодость, уже была наложена печать вечного изгнания, отчужденности и великой печали – лицо его было недостаточно привлекательно для прекрасного пола; но само извечное выражение задумчивости, тайный блеск глаз, выражающий стремительное течение мыслей вызывали уважение у женщин. Но уважение - не значит любовь, а потому Люциан в одном обществе слыл чудаком, а в другом немолодые дамы шепотом между собой жалели его, беднягу, приписывая тому несчастную любовь, великие подвиги во имя родины и многие прочие горести – людям всегда свойственно оправдывать чужие чувства, им неясные, и трактовать их причины на свой лад.