В тебе запоют мои птицы

Отступать

Он лишился покоя и сна с тех самых пор, как Гермиона переступила порог семейного поместья. Нет, задолго до того, как мелодия, воспроизводимая маленькими ножками, обутыми в старомодные туфли на низком каблуке, стала одним из привычных звуков Малфой-Мэнора. И Драко не мыслил и дня без этих шагов, но столь же страстно мечтал, чтобы Гермиона покинула его как можно скорее, погрузив дом в привычную тишину одиночества. Возможно, мысли младшего Малфоя и были противоречивыми, но таким уж его создала природа, воспитали родители. Спокойный и вдумчивый с детства, он легко преодолел подводные камни взросления, которые принято называть переходным возрастом. Возможно, дело в мудрости старших, всегда находивших выходу энергии отпрыска более достойное применение, чем благородное ничегонеделание. Так в списке умений Драко появились навыки отличного часовщика и посредственного пианиста, а еще юноша складывал забавные стихи и много читал. Он часами наблюдал за явлениями природы и со стороны мог казаться спокойным созерцателем, но заглянув в его глаза очень внимательно, можно было заметить те самые противоречия, которые не давали ему жить спокойно с малых лет.

Одним из них и была Гермиона. Этот образ не давал ему покоя ночами с тех самых пор, как Драко впервые увидел девочку, а характер Гермионы, познанный несколько позже на практике, не раз заставлял бурлить чистую кровь в тонких венах. Горячие словесные стычки школьных времен теперь трансформировались в подобие уважения к территории друг друга с легким налетом любопытства к упущенному. Но сердцу не прикажешь, из головы Гермиона упорно не уходила, а потому противоречия, терзавшие малфоевское сердце имели логичное объяснение: она теперь, как вечер воскресенья, когда впереди дождливое утро и долгая рабочая неделя. Когда нужно выбраться из-под одеяла и в толпе безликих прохожих, идти на опостылевшую службу. Когда впереди что-то бесконечно грустное и долгое, как самый рядовой вторник. … Он не мог уснуть уже которую ночь подряд. Эпизоды отрешения от действительности, наполненные серыми, мутными сновидениями, чередовались с долгими часами бессонницы. Вот и новая ночь не принесла Драко покоя. Несколько часов он прилежно пытался переместиться в мир сновидений, ворочаясь на кровати, путаясь в душных простынях, но поняв, что отбыть в царство Морфея не получится все равно, встал, нащупал домашние туфли и тихо вышел в холл. Стараясь производить как можно меньше шума и двигаться быстрее, он миновал зал за залом, коридор за коридором, пока не оказался в той самой комнате, которую всего несколькими часами ранее показывал Гермионе. Плотно затворив за собою дверь и на всякий случай даже наложив на нее заклятие, Драко остановился. Между ним и фигурой, скрытой белым пологом оставалось всего несколько футов. И Драко с готовностью сделал эти шаги, решительным жестом сорвал ткань. Белой волной отхлынул к ногам дорогой шелк. Драко не мог видеть сокрытое под материей, но забыть — никогда. На темном пергаменте век яркой вспышкой отпечатался образ. Самый сложный автоматон, на создание которого ушло много лет, сил, эмоций. … Перед Драко почти в человеческий рост возвышалась механическая кукла — склонившаяся над книгой девушка. Каштановые нити кудрявых волос, глаза-яшмы и школьная форма Хогвартса, легко выдавали прототип — Гермиону Грейнджер. Драко никогда и никому не показывал свое любимое творение, справедливо остерегаясь непонимания со стороны родителей или насмешек единственной подруги — Пэнси. Только домовица Вииво один раз в день приходила к автоматону, чтобы сделать кое-что, порученное Драко. Пальцы юноши легкой тропинкой взбежали к шее девушки, укутанной в теплый школьный шарф. Драко улыбнулся, помня, что цвета у него слизеринские, потому что достать гриффиндорский ему не удалось. Хотя он пытался украсть. Шарф Гермионы Грейнджер. Тот теплый весенний день застал добрую часть студентов Хогвартса на поле для квиддича. Шла самая обыкновенная тренировка, но ласковые лучи апрельского солнца выманили всех на улицу, совершив невозможное: они отвлекли отличницу Гермиону от книг. Ближе к обеду стало совсем жарко, и сидевшие на трибунах сняли шарфы, скинули теплые мантии. Еще в полете Драко заметил, как Гермионин шарф полосатой змейкой скользнул под лавочку. Счастливый Малфой уже придумывал причину, чтобы задержаться на поле и подобрать потерянное. Но Гермиона и не думала оставлять его там, и даже заболтавшись с Парвати Патил, она вспомнила о своем шарфе и, конечно, заглянула под скамью. А он остался ни с чем, и даже снитч перехватила всегда проигрывавшая ему Чжоу Чанг. — Неудачник, — вопили трибуны. Тем же словом приветствовал родной факультет. И только Пэнси, улыбнувшись, предложила: «Завтра намечается прогулка в Хогсмид. Поедим мороженого? Я угощаю!» Он улыбался, вспоминая школьные годы, пока пальцы неловко ослабляли элегантный узел на шарфе. Обнаженная металлическая шея в своем основании скрывала заводной механизм. Ключ Драко всегда носил при себе и теперь, повернув его несколько раз, оживил механическую куклу. Автоматон вздрогнул, и с легким скрипом потянулся к книге, чтобы перевернуть страницу. После того он снова застыл, точно повторив позу читающей Гермионы, и вдруг раздался голос. Механический, слегка скрежещущий, он не принадлежал оригиналу, но был похож и тоном, и тембром. Гермиона цитировала одну из частей «Маленького принца». Ту, что больше всего любил Драко. Он улыбнулся. Ведь говорить автомат он научил совсем недавно. В кукле был еще один секрет, ради которого он и пришел этой ночью. Щеки Драко заливал густой румянец, когда он расстегивал белую школьную рубашку. За рядом перламутровых пуговичек оказалась самая обычная птичья клетка, половину которой занимали механизмы, а другую часть представляла собой самая обычная птичья квартирка: качели, зеркальце, кормушка и вода. Драко распахнул дверцу и позвал… Алая птичка вспорхнула и села на его ладонь. Маленькая, будто не птичка вовсе, а бабочка. Словно не настоящая, а бумажная со стороны, но в ладони теплая, живая. — Я могу уничтожить клетку, созданную своими руками, но тебя — никогда.