One hundred dollars

16.

Говорю тебе в густобитумной темноте: «Они все - не те. Ты у меня вот здесь.» И ты безошибочно знаешь где.

Чонгук сидит на полу перед низким журнальным столиком, подперев щеку кулаком и проводя ладонью над зажженной свечой. Пламя греет, но не обжигает, оставляя черные линии на коже. Гугу спит на диване, свернувшись в клубок и громко сопя. Часы на стене показывают начало одиннадцатого вечера. Из приоткрытого окна доносятся звуки проезжающих по трассе машин, гудки, лай собак и чьи-то разговоры. Ноги затекли от долгого сидения в одном положении, но Чонгук не находит в себе сил сдвинуться с места. В крошечной открытой коробочке из черного бархата красиво блестит в теплом свете свечи изящное тонкое кольцо, обрамленное камнями. Чонгуку хочется в сотый раз посмотреть на их инициалы, выгравированные на внутренней стороне, но вместо этого он вновь берет телефон, проверяет мессенджер. Сообщение, которое он отправил Тэхену еще в шесть вечера, так и висит непрочитанным. У Чонгука много вопросов, которые он боится задавать. У него много подозрений, которые он боится подтвердить. У него много сомнений, в которых он боится убедиться. Сегодня он проснулся в шесть утра и успел увидеть, как Тэхен, брызнув духи во впадинку между ключицами, выскользнул из спальни. Спустя пару минут после этого хлопнула входная дверь. Уснуть потом Чонгук так и не смог. Это продолжалось не день или два, третью неделю Тэхен уходил куда-то ранним утром, а возвращался поздним вечером. В те редкие дни, когда им удавалось побыть вместе, он казался рассеянным, будто мысленно был не здесь, не с ним. Когда Чонгук спрашивал, ответы получал слишком размытые, неубедительные, набор общих слов, призванных отвлечь от реальной причины. Все становится слишком сложным. Их отношения никогда не давались ему легко, потому что он не умеет разговаривать о главном, ему все еще с трудом удается обнажать чувства, а Тэхену только это и нужно - сердце наизнанку, протянутая рука, громкие и честные слова, на меньшее он не согласен. Они часто ругались, как ругаются все пары, и Тэхен доводил его до тех пор, пока Чонгук не раскрывался перед ним полностью, пока не заявлял о всех своих тревогах, всех своих сомнениях, и только после этого они успокаивались, начинали говорить, начинали решать все вместе. В этот раз все по-другому, потому что Тэхен ведет себя так, будто искренность Чонгука ему больше не нужна. Он избегает разговоров. Он не смотрит в глаза. Возможно, это не настолько важно, но даже секса у них стало меньше, хотя Тэхен всегда был зависим от прикосновений Чонгука и от его реакции на свои. Может быть, Чонгук все надумал себе сам, скованный невозможностью поднять тему, слишком привыкший к тому, что чуткий Тэхен задает вопросы первым. Может быть, Тэхен действительно просто загружен учебой и подготовкой к выставке, на которой будут несколько его картин. Может быть, Чонгук просто накрутил себя, собрал воедино несуществующие факты, свои страхи и отстраненное поведение Тэхена и нашел в этом неминуемый конец для них обоих. А нужно было просто поговорить. И именно это Чонгук хочет сделать. Хотел, когда накрывал на стол, когда зажигал эти сраные свечи несколько часов назад, когда впервые за эти три недели почувствовал себя в приподнятом настроении, потому что знал, что Тэхен любит такие знаки внимания, потому что сердце Тэхена, на самом деле, довольно легко растопить. Но вот проходит три часа, еда в красивых стеклянных тарелках заветрилась по краям, нарезанные фрукты начали темнеть, свечи почти прогорели, а сообщение Тэхен так и не прочитал. Внутри Чонгука с каждой прошедшей минутой растет что-то темное, неприятное. Ревность, недоверие, подозрительность - все то, что им так успешно удавалось избегать долгие годы отношений. Тэхен никогда не давал повода сомневаться в своей верности, но теперь Чонгук думает, способен ли он изменять ему, встречаться с кем-то за его спиной? И сам не может поверить, что думает об этом. Что не отрицает возможность измен Тэхена. Но он просто не способен найти этому другое объяснение. Очень хочет, но не может, как ни пытается. Воспаленный смутными догадками мозг отказывается думать. Чонгук подхватывает кончиками пальцев кусочек киви и отправляет его в рот, медленно пережевывая и не чувствуя вкуса. Он бросает беглый взгляд на часы, время на которых все равно не видно, потому что свеча догорела, и встает, закрывая коробочку с кольцом, кладя ее в карман и подходя к окну. И его сердце сжимается, будто в тисках. Фонарь у подъезда освещает картину, похожую на кадр из мелодрам, - какой-то мужчина открывает дверь своей машины, и из нее выходит изящный и улыбчивый Тэхен, что-то говорит ему на прощание и проскальзывает в дом, благо, что не обнимает и не благодарит другим способом, иначе Чонгук, кажется, умер бы на месте, преданный и обманутый. С тех пор, как они впервые поцеловались, Чонгук ощутил это сильное, всепоглощающее чувство собственничества - Тэхен его, только его, ничей больше. Его мальчик, его возлюбленный, его единственный, и он даже не задумывался никогда над тем, насколько он был везучим, если Тэхен сам хотел принадлежать ему, потому что Чонгук никогда не принуждал его. Он никогда не задумывался над тем, что Тэхен однажды захочет уйти. Чонгук не задумывался над этим, потому что знал, что этого он просто не переживет. Он не может представить себе жизнь без Тэхена, потому что без Тэхена - только тьма впереди. И лишь сейчас, видя его с кем-то другим, он вдруг понимает, что даже их любовь может не длиться вечно. Как будто лопнул окружавший его все эти годы радужный мыльный пузырь, швыряя Чонгука в реальность. Он так и стоит у окна, обхватив плечи ладонями и пытаясь проглотить застрявший в горле колючий комок, когда входная дверь открывается, потом закрывается. Спустя мгновение щелкает выключатель, и прихожую заливает свет, освещая половину гостиной, но до Чонгука так и не доходит. - Детка? - зовет его Тэхен. - Ты уже спишь? Он слышит, как Тэхен разувается, слышит, как приближаются легкие шаги, и только после этого двигается. Он ощущает на щеках влагу и касается кожи пальцами, с изумлением понимая, что плакал все это время. Тэхен заходит в гостиную и включает свет, и Чонгук торопливо стирает запястьем слезы, размазывая их по лицу, прежде чем повернуться. Чонгук смотрит на Тэхена, застывшего на пороге гостиной и удивленно приоткрывшего рот. Он выглядит таким родным, таким знакомым в этой широкой светлой футболке, в темных рваных джинсах, с румянцем на щеках, с растрепанными блестящими волосами. Мучительно красивый и мучительно далекий - последний раз он казался Чонгуку таким в старшей школе, после того, как узнал о споре, лишив Чонгука любой возможности приблизиться. Он уже успел забыть о том, насколько это больно. Тэхен расширенными глазами оглядывает накрытый стол, несчастные огрызки свеч, нелепо выглядящую еду и два пустых пузатых бокала для вина. Закупоренная бутылка стоит у ножки стола. Потом Тэхен поднимает взгляд на Чонгука, и на лице у него появляется выражение, похожее на сожаление. Гугу ворчит что-то во сне, потягиваясь, и в оглушительной тишине звук кажется неприлично громким. Как будто весточка из времени, когда у них все было нормально. Если бы у них все было нормально, еда была бы сейчас съедена, бутылка вина выпита, Гугу обласкан каждым из них. Если бы все было нормально, они бы отодвинули стол и занялись любовью прямо на ковре, слегка пьяные от вина, поехавшие от поцелуев, у них бы не было сил добраться даже до кровати. Сейчас они стоят друг напротив друга, родные люди, в мгновение ока ставшие чужими. У Чонгука что-то сильно болит в груди. - Вау, - выдыхает Тэхен, тянется пятерней к волосам, зачесывая их назад. - Ты все это сделал... для меня? Я даже не знал... - Я писал тебе, - глухо говорит Чонгук, и его голос звучит так, словно он плакал несколько часов подряд. Что неправда. Возможно. Он не знает, когда начал плакать. Тэхен охает, взволнованно ощупывая карманы джинсов, чуть дрожащими пальцами вытаскивая телефон. - Он разрядился, а возможности зарядить не было, - он демонстрирует Чонгуку темный экран, но Чонгук даже не смотрит на него. Это его не волнует. Эти смятые, неправдоподобные оправдания, они делают все только хуже, будто показывают, что Чонгук не стоит и того, чтобы выдумать ради него что-то более убедительное. - Пусть так, - спокойно говорит он, не двигаясь с места и не шевелясь. Тэхен под его взглядом напрягается, хмурится, настороженный и готовый к обороне. Защищаться начинает раньше, чем Чонгук бросается в атаку. - Эта учеба сведет меня с ума. Неделя до защиты, и мне приходится все время работать над диссертацией. - Над диссертацией ли? - не выдержав, вставляет Чонгук. Яд неконтролируемо просачивается в его голос, и Тэхен замолкает как от пощечины. Он молча изучает его лицо несколько мгновений, прежде чем неуверенно спросить: - Что? - Работаешь над диссертацией, да? - выплевывает Чонгук. - С раннего утра и до поздней ночи. А тот, кто тебя довез сейчас до дома, наверное, твой научник, не так ли? - Чонгук, нет, - Тэхен растерянно моргает, кажется таким чистым и запутавшимся сейчас, что у Чонгука злость встает костью поперек горла. Он не может даже испытывать ярость по отношению к нему. - Это мой однокурсник. Мы просто зашли в кафе после учебы, и он меня потом подбросил до дома, но я... - Что? - бледнеет Чонгук, впиваясь пальцами в подоконник, чтобы сохранить равновесие. - Ты был с ним в кафе? Все это время? Тэхен насупливается, вздергивает подбородок и складывает руки на груди - явный знак того, что Чонгук перешел границы, но Чонгуку все равно, потому что не он тот, кто виноват в этот раз. - Я что, не имею права сходить с друзьями в кафе? - с вызовом спрашивает он, и Чонгук невесело усмехается, отводя взгляд и качая головой. Его бесит эта внезапная стена между ними, выросшая будто из ниоткуда. В любой другой раз он бы подошел к нему, к своему драгоценному мальчику, обнял за плечи и потерся носом о пушистый висок, не боясь исколоться иголками. Но сейчас он не делает и шага в его сторону. Тэхен это замечает, поеживается, но сам тоже не делает попыток сократить дистанцию. - Конечно, имеешь, - устало говорит Чонгук. - Ты можешь ходить куда угодно, Тэхен. Когда угодно, с кем угодно. Можешь не отвечать на мои сообщения, можешь забывать о нашей годовщине, только не забудь перед этим сказать, что мы расстаемся, пожалуйста. Тэхен пошатывается, как будто он его ударил. Он открывает и закрывает рот, не в силах подобрать слов, выглядит несчастным и виноватым, и Чонгуку его жаль, и от этого становится только хуже, потому что у него самого внутри все болит, словно между лопаток вонзили нож, но даже сейчас он жалеет Тэхена больше, чем себя. Он проходит мимо него, и Тэхен хватает его за запястье, но Чонгук выдергивает руку, не дав ему зацепиться. - Послушай меня, - почти умоляет Тэхен, бросаясь за ним в прихожую, и Чонгук резко разворачивается, отчего старший впечатывается в его грудь. Он пытается обнять его, и Чонгук отталкивает его от себя. Лицо Тэхена кривится, словно он готов зарыдать прямо сейчас, и он обхватывает себя руками, глядя на Чонгука побитой собакой. - Что ты можешь мне сказать? - цедит Чонгук, сжимая кулаки. Ему больно, господи, так больно, и он по привычке прячет эту боль за злостью и холодностью, будто Тэхен не видит его насквозь, будто не знает, что Чонгук физически не способен быть холодным по отношению к нему. - Ты третью неделю уходишь с рассветом, а возвращаешься к двенадцати ночи, скармливаешь мне какие-то тупые отговорки, избегаешь разговоров со мной, а теперь заявляешь, что после учебы засиделся в кафе с однокурсником? В день нашей годовщины? Как, мать твою, ты можешь оправдать это, Тэхен? Он сам не замечает, как повышает голос, как Тэхен бледнеет, отходя назад. Обида стискивает ему грудную клетку, глаза начинает щипать от злых, бессильных слез. Половина его хочет, чтобы Тэхен опроверг каждое слово, нашел каждому поступку достойное объяснение, чтобы Чонгук смог извиниться перед ним сотню раз за то, что начал кричать, чтобы все вернулось на свои места, потому что он любит Тэхена так сильно, что не готов его отпустить. Но другая его половина понимает, что объяснить это невозможно. И Тэхен молчит. Смотрит на него огромными глазами, хлопает повлажневшими ресницами и молчит. Чонгук зарывается ладонью в волосы и крепко сжимает, чтобы привести себя в чувство. - Если ты изменяешь мне, если хочешь уйти, так и скажи, - отчаянно просит он. - Не обманывай меня, черт, не играй с моими чувствами, ты слышишь? Ты не имеешь права причинять мне столько боли, держать в неведении. Я бы никогда не поступил так с тобой. - Что? - ошарашенно выдыхает Тэхен. - Как ты смеешь обвинять меня в этом? Чонгук поднимает глаза и натыкается на похолодевший взгляд. - Ты бы никогда не поступил так со мной, Чонгук-а? - выпаливает Тэхен. - Ты забыл, что поступал со мной намного хуже? И в этот раз Чонгук чувствует себя так, словно его окунули в ледяную воду. Тэхен замирает испуганно, понимая, что сказал, но не забирая своих слов назад, и Чонгук смотрит на него неверяще, сердце болезненно сжимается в груди. Никогда раньше они не говорили об этом всерьез. Тэхен прекрасно знал, насколько Чонгуку тяжело вспоминать об этом, и не смел пользоваться этим как аргументом в их ссорах. Чонгук первый год их отношений извинялся перед ним каждый день, каждый гребаный день, и Тэхен никак не мог убедить его, что он прощен. Потому что такое не прощается. Потому что Чонгук боялся потерять. Потому что он боялся, что Тэхен будет сомневаться в его искренности. Когда раны затянулись, оставив за собой только нежные шрамы, Тэхен иногда шутил об этом, но никогда - всерьез. Знал, что Чонгука такое заденет уже не в шутку. - Скажи, что мне послышалось, - хриплым голосом просит он, судорожно бегая взглядом по лицу Тэхена. - И это не то, что ты имел в виду. - Ты обвинил меня в измене, хотя я никогда бы тебе не изменил, - Тэхен старается звучать решительно, но его голос дрожит. - Ты сомневаешься во мне. Поэтому я попросил тебя вспомнить о том, что я не сомневался в тебе и после более тяжелых поступков, которые происходили на самом деле, а не только в моей голове. Чонгук отшатывается от него, хватая ртом воздух. Кольцо в заднем кармане его джинсов становится словно тяжелее в тысячи раз. - Ты меня так и не простил по-настоящему, - с ужасом осознает он. - Ты никогда не мог меня простить... Тэхен подается вперед, понимая, что все катится к чертям, что они перешли границы и использовали то, что использовать запрещено. Ему нужно все спасти, необходимо их спасти... Он тянется к Чонгуку, бормоча под нос «нет, все не так, это не так», но Чонгук отскакивает от него, огромными пустыми глазами глядя куда-то в пол, будто уже не здесь, будто вернулся мысленно в школьные годы, когда пожимал руку Юнги, соглашаясь на спор, когда отправлял ему фото Тэхена, когда вел себя как полный мудак, разбивая на кусочки сердце, которое должен был беречь. Тэхен всегда понимал, что Чонгуку так же больно, как ему самому. Он понимал, что Чонгук так и не смог себя за это простить, несмотря на то, что простил его сам Тэхен, несмотря на то, что Юнги извинился перед ними обоими и взял часть вины на себя, несмотря на то, что все убеждали его, что все осталось в прошлом. И теперь Тэхен ткнул его в это лицом, достав воспоминания из запыленной коробки, запечатанной и заклеенной стикером «не открывать». - Чонгук, - зовет он, и ему внезапно страшно. Все ускользает из рук. - Чонгук, прошу, я не... Но Чонгук не слушает его, отступает спиной к двери, а потом в мгновение ока обувается и вылетает из квартиры, громко хлопнув дверью. Тэхен не решается побежать за ним. Оглушенный внезапной ссорой, испуганный уходом Чонгука, он тянется к своему телефону, находит зарядку, смотрит на загорающийся экран, а в груди болезненно ухает сердце, как будто бьется в пустоту, растоптанное и никому не нужное. Тэхен жалеет о своих словах бесконечно сильно, но забрать их назад уже не в силах. С чего Чонгук взял, что он ему изменял? Как мог подумать, что Тэхен способен на такое? Способен предать все, что есть между ними, растоптать их нежность, их тепло просто ради того, чтобы переспать с кем-то на стороне? Он листает список контактов, набирает Сокджина и, вслушиваясь в долгие гудки, вдруг понимает одну простую истину. Чонгук ушел. Это конец. И когда Сокджин поднимает трубку, он начинает плакать.