Юноша или чудовище, люди или чернокрылые птицы, солнце или бог? Вопросы, что треплются в уме каждого бунтовщика, идущего против спасения человечества. Действительно ли правильно они поступили, действительно ли их ждёт свет впереди?
Или же кровь?
П...
Oops! This image does not follow our content guidelines. To continue publishing, please remove it or upload a different image.
Северный Олень
Глядя на эту снисходительную улыбку, я понимал, откуда росли ноги у лицейской теории о том, что Гоголь и Олеан были родственниками.
Какое-то наследственное безумие, или пережитый в детстве ад, или просто глубокая убежденность в собственной божественности — что-то было между ними общего. Но он всё равно был другим.
Его глаза полыхали огнем, который вздымался над трупами кричащих «ведьм».
Я был этой ведьмой.
Они были такие холодные по цвету, эти свойственные альбиносам неестественно фиолетовые глаза, что трудно было представить себе, как вообще можно ассоциировать их с огнём. Но я делал это прямо сейчас.
Его рука лежит на спинке стула, к которому я привязан, и Гоголь удерживает его наклоненным, так, чтобы я смотрел прямо на него. Он продолжается улыбаться, как-то рассеянно, словно я был надоедливым нашкодившим ребенком, а он — строгим, но заботливым старшим братом.
Между ним и Эндрю не было ничего похожего.
Я отвёл взгляд, потому что не хотел быть оленем в свете фар его уродливого взгляда. Краем глаза всё равно замечаю, как его губы растягиваются в оскале.
Он качает головой.
— Дэмиан-Дэмиан, — моё тело обжигает холод, когда я вспоминаю, что именно это сказал мне Эндрю после того, как вышел из той камеры. — Ну и что же мы будем с тобой делать?
Он ещё сильнее оттягивает стул назад, так, что даже ноги слегка приподнимаются от пола.
Я смотрю в сторону, а затем на него. Даже не знаю, как быть сильнее — смотреть на него или нет. В каком случае я точно становлюсь жертвой?
Бенджамин подносит свою руку к моему лицу и больно сдавливает челюсть.
Я морщусь от боли, но теперь могу смотреть только в его глаза.
