Жезл судьбы, или Любить нельзя помиловать 18+ |Лиза Ира|

39 глава

*У входа в рай.
Они идут до дома Рони пешком.
Спускающийся с неба вечер сладко сумрачен и тих, и бархатом загадочного полумрака обнимает плечи.
Говорить совсем не хочется. И Лиза просто молча сжимает в руке чужую теплую податливую ладонь. И изредка бросает в сторону спутницы косые любопытные взгляды.
Рони же, напротив, не смотрит в ответ намеренно, но ощущает это внимание, и на ее губах подрагивает загадочная лёгкая улыбка, и лицо полно одухотворенного спокойствия.
Опасные во всех смыслах каблуки ее теперь небрежно и обезоруженно болтаются в другой ее руке на ремешке, отчего их хозяйка кажется хрупкой и обманчиво беззащитной. Она ступает босыми ногами по мягкому ворсу изумрудной травы, продолжая прятать лукавый понимающий взгляд от того, с каким несчастным и испуганным видом Андрияненко изредка бросает сверху изучающие стрелы в сторону ее ступней, где ее глаза застревают, а выпуклость в нижней части живота сиюминутно оттопыривает брюки, и ладонь влажнеет…
Этот очевидный и внезапно обнаруженный фетиш Лизы настолько мил, что Рони хочется расцеловать ее прямо сейчас. Но она старательно сдерживается, не желая упрощать Андрияненко задачу. Тем более — пусть помучается, ведь она первой отказалась от ее предложения! — и как она вообще посмела! — и теперь ее ход… Кроме того, Рони искренне забавляется ситуацией. И для пущего эффекта магическим незаметным дуновением расстегивает ещё одну пуговичку на груди.
И — о, да! Замечая слабый писк, вырвавшийся из горла Андрияненко, она чувствует, что ей определенно нравится быть самую малость коварной, и крепко придерживает Лизу за руку, когда та спотыкается на ровном месте.
На крыльце, которое мгновенно озаряется послушными светлячками, Рони оборачивается, чтобы попрощаться, и Лиза теряется в таинственных янтарных бликах и тенях, блуждающих по идеальным скулам, по округлости бархатных щек и блестящим от влаги губам. Она не может прочесть взгляда, многозначительного, темного, спрятанного за полуопущенными ресницами, и неловко кусает губы.
Испытывая совершенную неловкость оттого, как болезненно член натянул тетиву штанов, устремившись к мишени, она судорожно выдыхает, не в силах принять осознанное решение. После адски больного сдирания кожи до костей — ритуала очищения, проведенного Арчи, — физиологические реакции собственного тела ей кажутся катастрофически неуместными. Она хочет стыдливо ретироваться, чтобы прикрыть свое возбуждение, и в то же время, жаждет остаться и потеряться в лабиринте намеков. Но Рони не даёт ни одной подсказки, терпеливо ожидая отклика. И Лиза, морщась от собственной трусости, отступает, разрывая их связь и пряча взгляд. Хозяйка дома отступает тоже, пряча искру разочарования на самое дно вежливой улыбки.
— Уже поздно, мне, наверное, пора, — хрипло произносит Андрияненко, ненавидя саму себя. И словно в подтверждение ее чувств, позабытый уже чих звонко вылетает из лёгких вместе с тополиным пухом.
Рони не может себя сдержать и начинает смеяться, явно не собираясь помогать Лизе на этот раз. Она утирает тыльной стороной ладони слезы в краешках глаз и молча прикрывает свои истинные мысли за входной дверью, почти полностью прячась за ней и оставляя только щёлочку, чтобы тихо сказать:
— Вам стоит отдохнуть, мисс Андрияненко. День был долгий и сложный… Завтра все пройдет.
Рони замолкает, открытым взглядом с нитями улыбки оглядывая покрасневшую от напряжения Андрияненко. Та лишь вымученно кивает, и из-за раздражения в глазах не видит почти ничего, но слышит оглушительно тихий щелчок закрывающейся двери.
«Андрияненко, ты идиотка!» — думает она и снова чихает, выдавливая проклятия и размазывая соленые капли магической аллергии по щекам. Она собирается уже призвать на помощь службу доставки, чтобы лианы вернули ее домой, но замечает в полумраке какое-то движение: вдоль тропинки, ведущей к дому, аккуратно выложенной округлыми серыми камнями, протаранив землю острыми салатовыми наконечниками, пробивались настырные бодрые ростки…
Подобно случаю с вишнёвым садом, волшебство ускоряло процесс зарождения жизни многократно, и уже через мгновение Андрияненко стояла в окружении юных тополей, что махали ей своими серебристыми листочками и как будто хором нашептывали: «Если ты уйдешь, ты больше нам не мать»…
Лиза понимала, что, скорее всего, тополя вряд ли помнят вообще, кто их зачал, но в глубине души с этой угрозой согласилась.
Испытывая взрыв адреналина от мысли, что она может промахнуться в своих чаяниях, и директор Квин пошлет ее куда подальше или просто не откроет дверь, она наклонилась и разбудила спящий синий колокольчик, который тут же встрепенулся и оглушительно заорал желтым язычком, призывая хозяйку.
Долго ждать не пришлось.
Рони словно бы стояла под дверью, потому что распахнула ее с первым звуком звонка наотмашь, неистово встречая напор Лизы, которая инстинктивно, не раздумывая преодолела порог, вжимаясь губами в приоткрытые мокрые сладкие врата гостепреимного убежища…
Осознав, что ее ждали, она позволила себе потеряться в этом горячем приглашении, в нетерпеливых ласках требовательного языка, который жалил ее своей терпкой негой и кружил голову. Она настолько забылась в крепких объятиях Рони, в дерзком ответе ее покоряющих вишнёвых губ, которые терзали ее рот страстными посасываниями и покусываниями, что не заметила, как они оказались в спальне на втором этаже. Она распахнула глаза, чтобы с удивлением обнаружить это, только когда наткнулась сзади на какую-то преграду. И с лёгким испугом приземлилась навзничь в огромную белоснежную постель, невольно возвращаясь в памяти к другому вожделенному и порочному соитию в королевской спальне, когда Ира взяла ее своим фиолетовым страпоном и…настрогала ей ребенка…
— Рони! Что ты делаешь? — с придыханием спросила она, не в силах сопротивляться тому, как девушка припадает губами к ее шее, опасно балансируя на грани засоса…
— То, что хочу делать, Лиза! И если ты скажешь хоть слово про правила, я тебя прокляну! — притворно-зловещий тон ведьмы, а также то, как она ощутимо прикусила жилку на тонкой шее, не позволяли сомневаться в реальности угрозы. Впрочем, член, кажется, плясал по этому случаю ламбаду: болезненно пульсировал и дрожал в тесных оковах, требуя национальной свободы.
— Ты хочешь, чтобы я… Чтобы мы… Но я никогда…
— Ты очень красноречива, Лиза, — прерывая свою длинную очередь дурманящих поцелуев, выдохнула Рони в ответ, — но я уверена, у тебя все получится!
На этих словах она вцепилась двумя руками в свободную Лизину рубашку, твердо намереваясь ее снять, игнорируя пуговицы. Она темпераментно рванула края кофты, слушая перестукивания бедных голубых оторвашек по полу и с жаром оглядывая трофей: аккуратную грудь, захваченную в нежные тиски синего бра, чуть набухшую, с очерченными сквозь тонкую ткань вершинами тугих сосков, и бледный уже округлившийся животик.
Рони застыла, очарованная зрелищем, не находя в себе прежней властности и энергии искушения. Она растеклась по телу Лизы послушным ручейком обожания, и, нежно прикоснувшись ладонями к сокровищу ее живота, встретилась влажным очарованным взглядом с растерянными глазами напротив.
— Так суждено, Лиза, прими это. Это не может быть никто другой, кроме тебя!.. И потом, — она перешла на вкрадчивый шепот, заговорщики нагнувшись, — девственность переоценивают.
Лиза застонала, прикрыв беспомощно глаза. Всё-таки Рони действительно решила перейти грань, однако перспектива причинения ей боли ввергала Андрияненко в апокалиптический ужас — даже несмотря на то, как искусно когда-то сама королева порвала ее запылившийся местами барьер одним ловким движением руки на пике чистого, искрящегося эмоциями наслаждения.
Соответствовать таким высоким стандартам казалось делом нелегким, если не невозможным, тем более с ее грибовидным агрегатом в штанах, который явно претендовал на роль варвара-разрушителя своим непреклонным стояком…
Все эти эмоции одновременно отразились в страдальческой недоулыбке Лизы, что окончательно смягчило директора Квин и заставило убавить свой пыл…
Не отрывая ладони от живота и слегка поглаживая его в сторону паха, что вызывало у Лизы опасные ответные судороги с придыханием, Рони присела рядом на кровати, оперевшись на локоть, внимательно изучая реакцию на свои действия, и попросила:
— Расскажи мне, как у вас это было…с ней!
— О Боже! — этот жалобный стон, а также округлившиеся глаза Лизы говорили о том, что ей никогда прежде не приходилось обсуждать ничего подобного в постели. Собственно, королева Ирина предпочитала поменьше слов, побольше дела, чего уж там! Но у Рони, кажется, был другой опыт:
— Мы с Дэни очень часто говорили об этом перед самой свадьбой… Он однажды показал мне способ, как сбросить… напряжение, пока мы с ним… ждём брачной ночи и… воздерживаемся, — она откашлялась от внезапного приступа стеснительности. — И после этого мы много говорили… О позах, о смыслах, о слиянии… Обо всем. Он даже принес как-то древний фолиант с вашей земли на чужом языке. Мы не стали переводить, по рисункам и так было все понятно, и мы очень смеялись!
— Камасутра? — выдавила из себя Лиза.
— Да, наверное. Мне запомнилась там картинка, как они занимались этим на весу, на чем-то вроде качелей, а мужчина при этом стрелял из лука.
Несмотря на свою растерянность, Лиза принужденно хмыкнула, холодея внутренне оттого, что именно этим они с королевой чаще всего и занимались: в комнате пыток… в Зимнем саду… в покоях Иры… возле тополя на сеновале… В общем, много где это было у них «на весу», о чем Лизе было рассказывать боязно, ибо Рони могла попросту расхохотаться ей в лицо, так что она лишь опустила свою влажную горячую ладонь на руку девушки, останавливая ее дразнящие ласковые поглаживания живота…
— Можно мне посмотреть?.. — осторожно спрашивает Квин, замечая ее жест и рассматривая тандем их ладоней в опасной близости от выпуклости в паху.
Не зная, как реагировать на то, какой увлеченной, искренней, непривычно доверчивой и одновременно робкой была в своих желаниях бывшая королева, Лиза снова застонала, сдаваясь во власть ситуации и, наконец, отпуская ее.
Будь что будет! В конце концов, это выбор Рони…
Она приподнимает бедра, помогая стянуть с себя штаны и расстегнуть застёжки на боксерах, которые, подобно гульфику, прятали ее отросток. И член выскакивает на волю, словно неваляшка, гордо покачивая алой огромной головой и выцеживая липкие слезы счастья…
— Всевышний! Он как на в той книге! Большой и со шляпкой, — с восторженным благоговением и испугом выдыхает Рони, оглядывая свою находку черным возбужденным взглядом. — Можно?!
Лиза не до конца понимает, какого именно разрешения у нее спрашивают, но заранее соглашается на все, молча кивнув. И Рони дрожащей рукой проводит кончиком пальца по его проступающим синеватым венам и жилкам…
Сюр ситуации не позволяет Лизе извлекать членораздельные звуки. Так что она даже не пытается объяснить, что ее агрегат вовсе не такой уж большой, или что женская вагина имеет природное свойство растягиваться до нужных размеров. Она просто невольно вспоминает опытные уверенные касания Иры, когда та исполняла свой легендарный ночной минет в научном лагере, и с трудом может поверить, что тот же самый человек сейчас трогает ее член так робко и боязливо…
Когда пенис нервно дергается оттого, что рука своими изыскательными маневрами задевает очень чувствительную нижнюю часть головки, и Лиза закатывает глаза и втягивает с шумом воздух, тщетно сдерживая стон наслаждения, Рони испуганно отшатывается:
— Я сделала тебе больно? Прости!
Лиза тут же распахивает огромные синие глаза, полные взволнованного шторма, и старательно фокусирует взгляд:
— Боже, женщина, конечно, мне не больно! Все, что ты делаешь, чертовски приятно!
Рони некоторое время смотрит на розовые губы, чуть припухшие от поцелуев, словно пытаясь осознать то, что они сейчас произнесли… Затем она отворачивается, старательно отводя глаза от хулигана в огромной шляпе, который, ей чудится, словно дразнит ее и вот-вот покажет язык. И хрипло и неуверенно говорит:
— Мне нужно отлучиться… Если хочешь, в гостевой комнате есть ещё одна ванная, — встаёт и просто сбегает в душ, больше ни разу не взглянув на нее. И Лиза невольно пялится на ее удаляющиеся ягодицы и бедра, обтянутые строгой синей юбкой, и босые ступни, от очаровательно уязвимого вида которых ее член грозится крепко выругаться и сплюнуть.
И кто бы мог подумать, что нагие пятки могут стать ее Ахиллесовой пятой!
И она почему-то понимает, видя эти сверкающие исчезающие ступни, что Рони и хочет, и боится. Ее решимость колеблется, потому что у девушек перед сексом так бывает, что сначала ты кажешься смелой, решительной, пробуешь все приемы соблазнения, чтобы доказать себе свою женственность, привлекательность, желанность, а потом начинаешь сомневаться, что готова идти до конца. И внешне кажется, будто ты так заигрываешь, чтобы раззадорить пыл партнёра, но на самом деле…...
Она однажды застала такой пьяный диалог Крюка с другими айтишниками у костра в лагере… Его товарищ твердил, что «если девчонка ломается, то ее надо дожать». Потому что, мол, «бабы любят самцов и силу». Но Киллиан отрезал все эти рассуждения своим ультиматумом: что да, бабы, может, и любят, когда их «нагибают и ебут», как петух топчет курицу. А женщины хотят не силы, а «тонкого и чуткого соблазнения», чтобы быть уверенными, что они выбрали это сами, что они были участницами игры, а не трофеем… После короткой тишины тему сменили, и Крюк вернулся к более привычной роли шута, но именно тогда Лиза долго не могла оторвать от него своего изучающего взгляда, понимая, что ее друг не так-то прост…
И сейчас, вспоминая этот бесценный урок, она абсолютно точно ощущала его правоту. Но у нее не было в арсенале адекватного личного опыта обольщения, кроме увиденного в фильмах, книгах или услышанного от родителей и бабушки Лукас…
Лихорадочно соображая, она встала, меряя хаотичными шагами комнату, и в конце концов, застыла у окна.
Вечер поглотил магический мир своим благородным фиолетовым мраком, разбросав повсюду близкие огни жилых домов и далёкие холодные звёзды… Горделивый месяц харахорился своими острыми вихрами у горизонта, взбираясь повыше. И всюду мерцали светлячки, озаряя тропинки для поздних прохожих…
Вернув на все нужные места снятую ранее одежду, Лиза распахнула дверь и вышла на балкон, полной грудью вбирая ночную свежесть. Внизу ей приветливо махали юные вишнетополя, едва достающие до второго этажа, и где-то под ними, невидимый в сумраке, дремал колокольчик…
И в созерцании всей этой великолепной панорамы ее вдруг осенило!..
Мысленно отдав несколько приказов своим зелёным подданным, Андрияненко удалилась в гостевую комнату, чтобы подставить свое измученное дневными волнениями тело под очищающие струи воды.