Новое жилище встретило меня спертым воздухом и огромным количеством пыли – судя по всему, дом пустовал несколько лет.
Закрыв дверь на ключ, я бросила сумку на пол и, порывшись в ней, достала чудом оказавшуюся там полупустую пачку сигарет с заботливо вложенной туда зажигалкой.
Закурив, я прошла в гостиную, прямо к огромному стеллажу из дорогого дерева в котором, как я полагала, должен был находиться бар. Интуиция не обманула меня и, выбрав из нескольких бутылок менее дорогую, а значит более привычную моему организму, я упала на диван, который гостеприимно скрипнул под опустившимся на него грузом.
Я не посчитала нужным осматривать другие комнаты в доме. Куда более важным мне казалось обмыть свое горе, и с этой задачей я справилась как нельзя более успешно.
Я сидела и, как отпетый мазохист, вспоминала каждую приятную мелочь, которая была связана с Гарри. Рыдала, успокаивалась, снова начинала рыдать – и так до бесконечности.
Когда я потеряла контакт с Гарри, внутри будто что-то оборвалось, сломалось – подобного я не испытывала очень давно.
Мне был абсолютно непонятен ход его действий – толкать речь о том, как я помогла ему избавиться от кабалы отца, о том, что у него есть ко мне «чувства», делать вид, как будто ему не все равно – неужели все это было игрой? Заключительным актом в тщательно продуманной пьесе, кульминацией которой стало разрушение моей жизни и ментального равновесия? Если так, то Гарри справился со своей ролью блистательно.
По какой-то причине я снова пыталась сделать из Гарри плохого парня, несмотря на то, что обратное превращение отняло у меня слишком много времени и сил. Я не была уверена, что мне станет легче, если я каким-то образом смогу убедить себя в том, что Гарри – просто машина по причинению боли, но почему-то продолжала следовать этому плану.
И все же, в глубине души я продолжала питать самые теплые чувства к этому человеку и была уверена, что он пошел на все это исключительно ради обеспечения моей безопасности.
Мне хотелось верить, что ему сейчас также паршиво, как и мне.
Основательно напившись, я решила осмотреть содержимое сумки. На улице начало темнеть, поэтому пришлось щелкнуть выключателем – в глаза сразу ударил свет нескольких сотен маленьких лампочек, украшавших огромную хрустальную люстру. При виде этого клише я закатила глаза.
На мой (пьяный) взгляд, гостиная была обставлена аристократически-примитивно: огромный кожаный диван благородного коричневого цвета, дорогие деревянные шкафы и тумбы, не представляющие никакой практической ценности, шикарный ковер с длинным ворсом и помпезные шторы, а.к.а пылесборники, и огромный телевизор, совершенно не вписывающийся в почти антикварное убранство комнаты, как квинтэссенция безвкусицы хозяина дома.
Вернувшись на свое уже нагретое место с сумкой наперевес, я сделала еще несколько глотков виски и принялась рассматривать содержимое своего клатча. Не считая мелочи вроде кучи фантиков, мятной жвачки, флакончика духов и ключей от моей старой квартиры, его содержимое представляло жизненно важную ценность для меня. Открыв паспорт, я обнаружила, что вместо привычного «Райдер, Энди Мэй» в графе «Имя» значится «Картер, Джоанна». То же самое было и на водительских правах.
Неожиданно для самой себя, я расхохоталась.
-- Ну что, дом, - за неимением другого собеседника, я обратилась к недвижимости. – Отпразднуем же смерть бедной Энди Мэй Райдер, - заявила я, откинув документы в сторону, и, пошатываясь, встала, балансируя на краю дивана. – Пусть земля ей будет пухом.
