Твои отпечатки на осколках моих грёз

26. Непосильная синь

Не помню, как прошёл остаток вечера и не знаю, как мне удалось сохранить приветливое выражение лица. Я даже умудрялась смеяться над шутками в нужный момент.

Около полуночи мы вернулись домой. Все остальные отправились в какой-то клуб, чтобы продолжить веселье.

Я сразу же села за туалетный столик, чтобы снять тяжёлые серьги. С тяжёлыми мыслями было сложнее. Я заметила присутствие Джамала в комнате только тогда, когда его руки опустились мне на плечи.

- Ты их снова очаровала.

Просто промолчи, Альбина, проглоти свой язык вместе с гордостью.

- Во мне боролись смешанные чувства. Внимание к тебе было одновременно и приятно, и неприятно мне.

Его руки все ещё на моих плечах. Я неподвижно жду, изо всех сил стараясь заставить себя хранить молчание. Кипящую внутри злость давлю, как картофель для пюре, пытаясь сделать из неё ровную, безобидную массу.

- Ты так легко нашла общий язык с иностранцами, - его руки, до сих пор неподвижные, начинают гладить мои плечи.

- Ты ведь тоже нашёл язык, как ее там, Динары? - я встаю и поворачиваюсь лицом к нему.

Он пристально смотрит на меня и вдруг улыбается:

- Ты ревнуешь!

- Я чувствую себя облитой грязью! - мои слова звонко разлетаются по комнате. - При всех! Ты хоть понимаешь, как ты принизил меня и вообще статус жены в нашей культуре? Будто это пустой звук! С каким впечатлением уедут голландцы на родину? Одно радует, перестанут рассказывать глупости о волшебной сказке.

- Только это тебя волнует? - кричит он.

- А что ещё должно меня волновать?

- Например, тот факт, что твоё наплевательство толкает меня к другим женщинам! - краска приливает к его лицу, но я не могу успокоить бушующий во мне океан злобы. Не отводя взгляда, выплевываю ему в лицо:

- Мне абсолютно всё равно. Можешь даже пригласить её сюда, я без труда освобожу комнату и переночую на прежнем месте.

Его рука взмывает вверх, и, нависнув надо мной, замирает.

- Джамал! Тебе придётся смириться с тем фактом, что я к тебе ничего не чувствую! Прими это.

- Хочешь сказать, ничего не изменится? - он тяжело дышит, грудь подымается и опускается, и мне становится жаль взрослого, сильного мужчину, который беспомощен перед ста шестидесятью тремя сантиметрами холодного безразличия.