— Меня зовут Чонгук. И я — гей.
Я был обычным мальчишкой. Обычным мальчишкой, любящим краски. Предпочитая общество альбома и собственного воображения, я мало проводил времени с другими детьми, но иногда тоже был не прочь погонять с ними в футбол или позависать допоздна у игровых автоматов.
Я считал себя обычным лет эдак до двенадцати. А потом понял, что отличаюсь. Понял, что розовые платьица на хрупких фигурках и длинные косы совсем не вызывают восторга. От общества девчонок не краснели щёки и не сбивалось дыхание. Меня не тянуло обсуждать первую красавицу класса и совсем не было желания задаривать её, по примеру других, сладостями на День Влюблённых. Куда больший интерес вызывали парни из классов постарше, что в коротких шортах и в прилипающих к вспотевшему телу футболках бегали по стадиону за школой. Я любил наблюдать за ними, а иногда втихаря зарисовывать их карандашом на полосатых листах тетради. Но стоило кому-нибудь из них хоть взглянуть на меня, и я дико смущался.
Друзья не разделяли моих интересов и вскоре совсем отдалились. И я остался один. Один со своими странными симпатиями.
Когда мне было пятнадцать, я решился признаться родителям. Хотел найти... утешения? Зря.
Был скандал. Мама истерила и хваталась за Библию. Папа сыпал оскорблениями и обещал подыскать хорошую клинику. А по моим щекам без устали бежали слёзы, и совсем не хватало оправданий...
С тех пор я словно перестал быть для своих родителей сыном. Они лишь утверждали, что в меня вселился дьявол, что я болен, что мне нужна помощь, что я неправильный и что зря вообще появился на свет. Быть геем в глубоко верующей семье — плохая идея. Вот только чья она, эта идея? Мне она тоже не нравилась.
Родители предоставили мне выбор: клиника или монастырь. Вот только меня не устраивал ни один из этих вариантов. Но они всё равно пытались направить меня на, так называемый, путь истинный. Таскали по психиатрам, пичкали какими-то бесполезными таблетками, отводили молиться в храм.
Однажды они заперли меня в комнате без еды и без средств связи с миром. Я рисовал дни напролёт как умалишённый. Рисовал, рисовал, рисовал... Очнувшись спустя неделю в окружении разбросанных по полу рисунков с изображением полуголых парней, я вдруг отчётливо понял, что родители были правы. Абсолютно правы. Это ненормально. Противоестественно. Все могут ошибаться, и природа не исключение. Я — её ошибка.
Я сказал родителям, что согласен. Наконец после двух лет их борьбы со мной, я согласился отправиться в монастырь. И попросил позволить мне прогуляться.
Эта ночь была подходящей. Подходящей для того, чтобы прятать в ней слёзы и испачканное красками лицо. Подходящей для того, чтобы не закрывать стыдливо голову капюшоном. Но отчего-то всё равно казалось, что каждый прохожий смотрел на меня. Нет. В меня. В самую суть. И всё знал. Не подавал вида, но мысленно выругивался и сплёвывал. Я чувствовал себя грязным. Не от красок, а от бесчисленных плевков в мою душу. Но заслуживает ли такой как я вообще считать, что у него есть душа? Ведь в меня вселился дьявол, как утверждали родители. Они были правы. Такому мне не место в этом мире. Вот только... в отличие от них, я был уверен, что не поможет мне ни клиника, ни монастырь. А потому остаётся лишь один выход.
Я стоял на краю крыши. Уже на удивление спокойный. Видимо, по дороге выплакал всё без остатка. Меня накрыла некая апатия. Да, сейчас всё решает лишь шаг. Но как-то пофиг. За что мне держаться? Семья? Они отказались от меня. Друзья? Разбежались уже давно. Жаль лишь было свои рисунки, которые родители наверняка сожгут.
— Прыгать будешь? — раздался голос сзади. — Долго мне ещё ждать?
Я обернулся, испуганно уставившись на парня. Синие изодранные джинсы и чёрная толстовка с натянутым на голову капюшоном, из-под которого виднелась густая чёлка. Парень усмехнулся.
— Будем прыгать по очереди или устроим двойное самоубийство? — широко улыбнулся, демонстрируя странную квадратную улыбку, и встал рядом со мной. — Ну так что? — поправил капюшон на голове и протянул мне ладонь. — Вместе?
— Зачем тебе умирать? — я растерялся. — Ты красивый, — пробормотал, отводя взгляд и надеясь, что в темноте не видно моих краснеющих щёк.
— Думаешь, тебе умирать можно, а красивым нельзя? — фыркнул.
— Я, значит, страшный? — зачем-то спросил.
— Ну, просто сегодня ты выглядишь не очень. Но когда ты превратишься в пятно на асфальте, всем будет пофиг. Сойдёт за утешение? — рассмеялся и, видя, что инициативы от меня никакой, сам схватил меня за руку. — Готов?
— Я гей, — вдруг негромко выпалил я и стыдливо опустил голову. Просто захотелось почему-то сказать. Хоть раз. Вот так коротко и ясно, не завуалируя и не сопровождая оправданиями.
— Чудненько, — парень снова улыбнулся. — Хочешь разок перед смертью чмокнуть красавчика? — поиграл бровями.
— А ты... — я смутился.
— Гей ли я? Да нет вроде. Но чё мне терять в шаге от асфальта? Ну что? — придвинулся ближе, подставляя щёку. — Целуешь?
Я зажмурился и, не дыша, быстро чмокнул.
— Повезло тебе, — парень закивал. — Умрёшь счастливым.
— А ты... почему здесь? — я кивнул на ночь впереди и снова перевёл взгляд на него. Он был и правда очень красив.
— Я был первым в школе.
— Ты совсем не похож на ботана.
— Но в этот раз стал вторым, — продолжил после лёгкого вздоха. — Я не хочу больше это терпеть. Учёба никогда не давалась легко, а родители наседают, будто от оценок решается их жизнь, а не моя. И не только они. Учителя тоже вечно ждут... Да что там ждут, требуют от меня лучшего результата. А я хотел научиться кататься на велике, — он улыбнулся. — А лучше купить байк! Крутой такой! И рассекать по городу.
— А я хотел стать художником. Устраивать собственные выставки.
— Хорошо калякаешь?
— Не знаю, — пожал плечами. — Но мне нравится.
— Давай ты в следующей жизни нарисуешь меня на байке! А? Замётано?
— А давай... в этой? — несмело предложил я.
— Не, чувак, — поморщился. — В этой слишком сложно. Я устал. Ну что? Вперёд? — качнул сцепленными руками.
Я нерешительно смотрел вперёд. Почему-то уже не было так спокойно, как в начале.
— Сегодня, — я взглянул на небо, — нет звёзд. Не хочу умирать, когда даже звёзд нет, — шагнул назад, утягивая парня за собой. — Давай в другой раз, а?
— Но здесь никогда звёзд не видно.
— Найдём другое место, — притянул его к себе, всё ещё не отпуская руку.
— Влюбился? — хмыкнул парень, усмехнувшись, а я, кажется, совсем дышать перестал. — Так быстро? Я знал, что я красавчик, но не настолько же...
— Да, влюбился, — набравшись смелости невесть откуда, подтвердил я и быстро, пока не успел передумать, прижался к его губам.
Парень на удивление не оттолкнул меня, а даже ответил на поцелуй, прижимая меня к себе ещё теснее.
— Давай, — пробормотал я, отстранившись и пытаясь выровнять сбившееся дыхание, — попробуем ещё чуть-чуть пожить здесь, сейчас. Ладно? Боюсь, что не смогу отыскать тебя в следующей жизни.
— Да в тебе романтик подыхает, — он фыркнул и рассмеялся. А потом запрокинул голову к небу и, широко раскинув руки в стороны, глубоко вдохнул. — Хорошо-то как. Но это только сейчас кажется, что жизнь можно начать заново. Это здесь хорошо. Вдвоём. Но мы вернёмся домой, в школу — и всё будет по-старому.
— Давай сбежим.
— Ботан и художник наркоманского видона? Мы не выживем на улице.
— Но...
— Но давай попробуем.
И мы стали жить вместе. Вдвоём под огромным небом. Мы промышляли мелким воровством и мошенничеством. Мне не нравилось, а Тэхён, так уставший от правильности, был в восторге. Поздняя весна холодами не пугала, потому мы ночевали во дворах на скамейках, на крышах или цепляли на ночь в городском парке между деревьев гамак. А порой нам удавалось пробраться в какое-нибудь заброшенное здание. Эти ночи были самыми жаркими. И совсем не от наличия потолка и стен.
А ещё я рисовал. Много рисовал. Но только лишь Тэхёна. Больше ничто так не вызывало интерес, ничто так не восхищало и не вдохновляло, как этот человек. Я старался рисовать на небольших листах, чтобы как можно больше рисунков уместилось в мой рюкзак. Но так хотелось изобразить портрет Тэхёна величиной в целый мир.
Это была счастливая весна. Нам по семнадцать. И мы вместе. И никто уже не важен. Важность мнения окружающих сошла на ноль. Казалось, так будет длиться вечность.
— Ты говорил, мы найдём другое место, — заявил Тэхён, неспешно покачиваясь в гамаке. Я же сидел рядом на траве с альбомом на коленях, щурясь в темноте. — Может пора?
— Зачем? — я перевёл на него испуганный взгляд. — Что не так?
— Я устал. Устал воровать и жить на улице. Не хочу так дальше.
— Я думал, тебе нравится.
— Нравилось, — кивнул. — Но уже наскучило.
— Мы что-нибудь придумаем, — заверил его.
— Не хочу. Давай просто найдём хорошее местечко со звёздами. Поедем загород.
— Ты так легко это говоришь... — я нервно дёрнулся.
— Так что?
— ТэТэ, — я протянул руку и погладил его по плечу. — Это не к чему. Всё ведь хорошо. Давай просто будем счастливы, ладно?
— Ты счастлив?
— А ты — нет?
— Я ведь простой ботан. Наверное, мне хочется стабильности.
— Я думал, тебе нравится свобода.
— Я тоже так думал.
— ТэТэ...
— Может завтра, а?
— Я не готов, — мотнул головой. — Мне нравится жить. Благодаря тебе я больше не считаю себя неправильным и недостойным жизни.
— Тогда я поеду один.
— А я? Оставишь меня? ТэТэ... Я ведь люблю тебя.
— Знаю.
— Не так обычно отвечают на подобные слова...
— Ладно, — он улыбнулся. — Ты прав. Глупая тема. Забудь! Иди-ка сюда, — похлопал по гамаку. — Давай спать, — чмокнул меня в висок, когда я устроился рядом, а после уткнулся носом мне в затылок.
Когда я проснулся, Тэхёна рядом не было. Как и его рюкзака. Только надпись на моём незаконченном рисунке: «Возвращайся домой. Спасибо за твою любовь.». Тело тут же охватила мелкая дрожь. Даже сейчас... Даже сейчас он так и не ответил на мои чувства.
Я носился по городу как умалишённый. От моста к мосту, от крыши к крыше, уже не видя ничего вокруг от застилавших глаза слёз. Сердце стучало где-то в висках, заглушая весь шум города, а колени то и дело подгибались от желания упасть и кричать. Звать его что есть мочи. Вот только услышит ли? Вряд ли.
Лишь только «В реке найден подросток, не так давно сбежавший из дома. Спасти не удалось» заставило меня остановиться.
Тэхён. Мой ТэТэ. А мой ли? Каким он был? Выходит, я не знал о нём ничего. Что творилось в его голове, пока он улыбался? О чём он думал? Что чувствовал? Я так и не смог его узнать.
Он помог мне. А я ему — ничем.
Я вернулся домой в тот же день. Мама плакала, благодарила Господа за то, что её опасения не оправдались и это вовсе не меня нашли в реке, просила прощения, а я клятвенно обещал, что впредь и не посмотрю в сторону парней.
Я вернулся в школу. И ушёл с головой в учёбу, чтобы стать первым. И только порой ночью доставал из-под кровати коробку с рисунками. С портретами того, кто заставлял меня рыдать и бесконечно шептать просьбы о прощении.
