Шоколад и Перец

Часть 18

От того порою грустно, что в жизни бывает, много несправедливых вещей,
Того кто о нас ноги вытирает, как ни странно мы любим еще сильнее.

Макс Корж — Мотылек

Нельзя сказать точно, когда именно жизнь Зейна пошла по наклонной: до встречи с Найлом, или же после нее. Возможно, во всем, что сейчас происходит, виноват лишь он сам. Потому что слишком любит. Потому то слишком привязан.

Потому все это — слишком.

Конечно, он мог с точностью сказать лишь одно: внутренние инстинкты не помогли ему узнать, что Найл выбрал не его, и это больно резало где-то в области ребер, а может быть даже и выше. Зейн в последнее время совсем забыл, где и что у него находится. Все настолько плохо, что даже алкоголь уже не помогает.

Внутренняя пустота от мысли, что его все всегда бросают, распространялась со скоростью звука, стоило лишь вспомнить свою недолгую жизнь. Каждый раз, когда Малик открывал свое сердце для кого-то, его непременно ломали, разрезали и разбивали, на мелкие осколки, как стекло или ж лед. Лед, что не тает.

Теперь уже нет.

Каждый сам сделал свой выбор. Каждый сам определил для себя путь в жизни и Зейну почти не жаль, что их с Найлом пути не должны теперь соприкасаться. Зейн почти умирает. Это ведь не сложно — принять и понять тот факт, что даже собственная пара отказывается от тебя, не сказав ни слова. Не предупредив. Даже не намекнув на это.

Лиам рядом тихо сопит, откинувшись на спинку дивана и Малик с улыбкой проводит пальцами по его губам.

Разбили тебя. Разбей других.

Это правило работает как нельзя отлично каждый раз, когда бывает в этом необходимость. Луи. Таким козлом отпущения всегда оказывается Луи. И совсем не важно хочет шатен этого или нет — омеги всегда во всем виноваты. Всегда.

Несколько дней ада, когда Хоран лежал в коме, оказали слишком сильное на него влияние. Он уже знал, что не будет с Найлом. Уже знал, что сделает после. Просто нужно дождаться, а это мучительно больно колет где-то в руках, груди и глазах. Нет, Зейн больше не плачет. Он выплакал все свои запасы, когда пришел к Лиаму.

Самое страшное, что со всем, что происходит, необходимо смириться и жить. Это слишком больно, слишком невероятно и невозможно. Нельзя жить дальше, зная, что больше никогда не услышишь чьи-то эмоции так же сильно как свои, не поцелуешь того, кого любишь. Больно знать, что твоя пара отныне и навсегда принадлежит не тебе, а кому-то другому. Кому-то, кто не заслуживает Найла. Зейну хочется кричать от всего, что происходит внутри, но он не может.

Напротив, он забивает еще один косяк и затягивается. С их дурацкой помолвки прошло два дня, а Малик все еще боится выйти за дверь квартиры Лимо и окунуться в реальность, а не в жалость к самому себе. Его телефон разрывается от звонков Гарри, Ясера и Триши. Звонки Гарри кажутся абсурдными и не в тему, но бета упрямо звонит несколько раз в день, стремясь услышать голос пакистанца. Где-то внутри теплится надежда, что это звонит Найл, используя телефон кудрявого, но это тут же отметается, как и пустая бутылка.

Все слишком сложно, чтоб было таким простым.

Зейн уже проходил все это — его бросали, лгали и разбивали. Сейчас просто тоже такой случай. Надо привыкнуть и пару недель, чтоб для самого себя поставить приоритеты. Потому что правда лишь одна — Найл навсегда будет там, внутри, и его не достать. Надо просто научиться жить с этим. Заново дышать, ходить и говорить. Надо все учиться делать заново и это не так-то просто.

Один раз, даже звонила Марта, и ее звонок Малик почти принял, если бы не знал одно но. Марта является омегой и тоже во всем виновата. Все, что нужно — взять себя в руки и перестать курить эту дрянь, запивать ее алкоголем и привести себя в порядок.

Нет.

Зейн не обвиняет Лимо в том, что у него теперь на лице есть алые отметины и ссадины. Наверное, на его месте, он поступил бы так же, а может быть и еще хуже. Он ощущал лишь глухую вину, чувствуя удары альфы где-то в области ребер, живота и ног. В тот момент, он уже был в ничто и его язык был развязан. Луи повезло в этот раз — всю злость на себя взял Малик, принимая удары, как истинный подарок за всю свою никчемную жизнь. После первых двух, он еще пытался сопротивляться. После последних четырех еле дышал.

Им обоим было необходимо поговорить спокойно и выпить. Выпить так много, как никогда до этого. Возможно алкоголь лишь временное решение, но на данный момент это выход, который нужен им двоим.

— Прости, — еле проговаривает брюнет, пытаясь подняться на локтях. Они почти что в прихожей и, оказывается, ноги Лиама достаточно сильные — он больно пинает и знает куда бить. Наверное, это просто усталость и алкоголь в крови. Зейн не может встать и плюет на пол кровь, что стекает по губе. Во рту тупой вкус железа и чего-то сладкого и Малику хочется избавиться от всего. — По крайней мере, я сказал тебе все...

Лиам тяжело вздыхает и подходит к альфе. Зейн не боится еще одного удара, но зажмуривает глаза, чтоб наверняка не видеть, как сильно злиться его друг. Возможно бывший, а возможно и нет. Он лишь ощущает губами, как Пейн вытирает с них кровь, как плавно протирает чем-то лицо и как помогает подняться. Злости нет — есть лишь боль. И то, что произошло — вытекающее из нее. Тут некого винить кроме самого себя.

Зейн допивает виски до дна и откидывает бутылку куда-то в сторону. Его голова немного гудит, как и тело. Следы на его коже почти исчезли — это все благодаря небольшой регенерации. Альфы ведь не омеги. Альфы ведь обладают всем тем, о чем омегам даже мечтать нельзя.

Малик ощущает жжение и шипит. Вероятнее всего это просто от усталости.

На экране телефона снова мигает чей-то номер, и брюнет отшвыривает его в стену. Ему все надоело. Квартира Лиама выглядит хуже, чем его дом после нескольких бурных вечеринок. В дверь кто-то настойчиво звонит и Пейн с ворчанием говорит другу открыть ее.

Малик нехотя идет в прихожую, подмечая, что его кровь не только в комнате, но и на полу в коридоре. Он не помнит, откуда она там — его память блокирует все воспоминания относительно двух последних дней. Он не помнит даже как добрался до квартиры Лиама вообще.

Ему слишком больно вспоминать о том, что было.

Он слишком жалок.

— В машину, — отчеканивает Триша, как только отворилась входная дверь. Зейн устало облокачивается на косяк двери и пытается сфокусировать взгляд на матери, что пылает гневом. — прямо сейчас, — её голос похож на раскаленный метал, а глаза на серебряные пули. Серебро ведь убивает вампиров, правда? — Зейн., — альфа вздрагивает и закрывает глаза. Возможно ему необходимо выговориться, но он ведь это и делал, находясь в квартире Лиама на протяжении всех этих недолгих дней. Ему казалось, что время застыло на том моменте, когда он увидел злосчастное кольцо в ладонях Шона. Он знал, что ему нужно делать еще тогда, когда Найл не очнулся от всевозможных средств. Говорят, что голос человека выводит из состояний комы. Нужно лишь разговаривать. Нужно лишь убеждать не только себя.

От любви к Найлу Зейн не избавится даже за миллионы лет. Нельзя быстро сломать то, что строил так долго, то что любил, то что берег. Триша не повышает голоса, она еле шевелит губами. Ее слова ясны и правильны. — Почти неделя, Зейн.

Альфа смотрит на мать с широко распахнутыми глазами и не верит. Он не мог находиться тут неделю и даже не знать об этом.

Неделя.

***

Триша нежно гладит сына по мокрым волосами и чувствует, как что-то внутри разрывается на атомы при таком Зейне.

— Мы все волновались... — шепчет она, убирая непослушную прядь за ухо, — звонили тебе, но ты не отвечал.
— Малышка Сафаа, увидев брата, разрыдалась и уткнулась в его грудь, ощущая запах сигарет, алкоголя и боли. «Глупый. Глупый, Зейн, — говорила она, всхлипывая, — мы все переживали...»

И Зейну, наверное, стыдно. Но внутри него, почему-то пустота и слезы, что попадали на материал одежды, лишь оставались слезами.

В прошлый раз его спас облик Найла, в этот раз — ничто.

— Мы еле нашли Луи, — продолжает женщина и чувствует, как голова Малика-младшего укладывается на ее коленки, — Он ночевал на крыльце твоего дома, Зейн...

Луи. Луи Томлинсон — омега, что всегда поддерживает лишь молчанием, что понимает с полувзгляда. Омега, которую разрушил Малик. И вот сейчас, в эти самые секунды, альфа понимает, что сделал ужасные вещи. Вещи, которые не исправить простым «извини» или «я не хотел».

Правило «разбили тебя — разбей другого» слишком больно отзывается во рту привкусом чили и корицы с медом. Малик так до конца и не узнал, что именно Луи — сладкий мед или же пряная корица.

— Он тоже переживал за тебя, — шепчет Триша, продолжая гладить волосы, — когда узнал, что ты не выходишь на связь сразу начал строить догадки, а потом сказал, что ты возможно у Лиама дома.

Зейн теряет тот момент, когда начинает плакать, уткнувшись в колени матери. Все что происходило до, кажется сном, сном в который он падает, через пару минут.

Луи, Лиам и Найл — всего лишь призраки, что клубятся в подсознании как дым от его сигарет, которые теперь он снова начал курить. Даже больше, чем раньше. Триша лишь закрывает глаза и стирает с щек слезы, что являются признаками чувств. Зейну не было так больно даже от Перри. Он не плакал, не пропадал, не пытался скрыться.

И это все — вина Найла.