Мария Магдалина, где ты?

IV

Я хочу, чтобы мы все посмотрели на это с другой стороны, со стороны логики, систематизации, здравого смысла и реальности. Хотя когда спишь до двенадцати, ни о какой реальности речь не идет, реальность в таких случаях просто растворяется в запутанных сетях причинно-следственной связи.

            И тогда ты сам, мы все сами играем с собой злую шутку — придумываем странные образы, пропадаем в странных обсессиях и компульсиях, застреваем в панике или, наоборот, полной апатии. Вот и все истеричное, честное, кровавое, что еще остается выжать из себя — вот оно все, прямо в реальности, как если бы тебе не снилось, как ты падаешь, а в реальности дергало, а если бы ты дернулся во сне и реально упал — и полетел, полетел, полетел. Хотя, кто его знает, может сон с реальностью и так местами поменялись.

            Почувствуй реальность, вдохни спертый воздух, ударь себя — ведь в фильмах всегда так, черт возьми, всегда так, чтобы определить реальность, нужно сделать что-то неприятное для самого себя, хотя, казалось бы, реальность же не только из этого состоит. Правда ведь? Правда?

            Я молился, молилась, черт знает кому, Автору, Автору, перелистывая шершавые пожелтевшие страницы Библии сидя на диване, с привкусом гастрита и надежды на губах, перелистывая страницы Библии. И диван плыл, помните, как в Пиноккио, диван плыл по кишечному тракту, проплывая мимо язвы, мимо деревянных осколков книжного шкафа и мимо книг, а рядом — совсем рядом — тот самый писатель, или поэт, или все-таки писатель, к черту. Он прорастает сквозь стенки желудка и кишечника, оплетает ветками внутренние органы (у шкафа — органы), и если меня, нас, волны принесут обратно, то он будет расти дальше, оплетать конечности и, главное, — душить. Слышите кашель? То-то и оно... То-то и оно...

            Я не хотел_а этой демагогии, я не хотел_а столько говорить, путаться, пожалуйста, послушайте, прошу, послушайте, послушайте. Вывод, итог, главное, без извращений, без  многословия. Так вот.

            Мария Магдалина не смела прикасаться к правде, потому что правда, истина, высшее ее проявление — обжигает, ранит, убивает. Да и правду, истину, даже в образе Христа трогать не нужно, она же в воздухе, это же эмпирическое, это чувственное, ментальному, к этому нельзя прикасаться, к знанию нельзя прикасаться, чтобы не опошлить, чтобы не исказить. Нужно только смотреть, внимать, взглядом, слухом, обонянием, надо воспринять, впитать во все поры, наполниться, насытиться — и в таком же виде донести другим, ничего не говорить, не влезать в спор, в диалог, пусть так впитают, так воспримут, пусть извлекут из этого свои понимания и выводы, свои решения, способы решения проблем, общие математические решения — все, все, все. Апостолы хотели тронуть, прикоснуться, им нужно было чудо, чтобы понять истину, а Мария Магдалина и так несла это чудо, эту правду, она была ей преисполнена, она была в нее заключена, в этом и был весь смысл, вся любовь — к Богу, вере, знанию и Христу. Апостолы просто не могли это понять. Им это было не нужно, у них была другая суть, цель, призвание — они были слишком далеки от этого. Бессовестно далеко.