3

62 13 0
                                    

На вид мальчику было не больше десяти, темные волосы торчали в разные стороны крупными завитками. Спадали на лоб, на глаза, путались в ресницах. Он сидел на одном месте, покорно сложив руки лодочкой на своих коленях. Его голова была опущена, веки — полуприкрыты, но он все видел, все чувствовал, все ощущал так ярко, что мир болезненно невыносимо откликался в теле.

— Выйди отсюда! — кричал отец, и его голос срывался. Мальчик не уходил. Он поднимал взгляд, устремляя его на бездыханное тело матери и снова опускал на руки. Так тянулось уже целую вечность, как казалось ему.

Десятью годами ранее, в момент его рождения, система записала напротив его персонального идентификатора Charon, девяносто семь процентов. Потенциально абсолютный акцептор Уробороса. Не дефектный, как я. Настоящее великое божество, спящее внутри крохотного человека. Проблема была в этих трех процентах — да, абсолютно незначительных, мало кто в принципе рождался с такими хорошими данными, но внедрение Уробороса не всегда основывалось на одних лишь врожденных параметрах. Мутации бывают приобретенными, и для системы главной приобретенной мутацией была психика. Личность. То, что его мозг получал извне, чем полнился, влияло на то, как под стать внутренним установкам менялось и человеческое тело. В личности скрывалось как самое уязвимое место Уробороса, так и его главное преимущество.

И в тот день, когда мать Харона умерла, он лишился последних трех процентов человека. Система замерла на ста. Его приняли в эксперимент заочно, вне будущих конкурсов и борьбы за место среди богов в отрезанном от всего остального мира городе.

Что было с его отцом? Трудно сказать. Стать частью системы его вынудили, и она тут же буквально выплюнула ему в лицо статус дефектного. Так с годами все становилось только лишь хуже. В городе он оказался лишь потому, что участникам эксперимента с особым статусом, как у Харона, можно было взять с собой человека, нуждающегося в опеке. Это была маленькая поблажка от создателей системы, но и она устранилась сама собой, когда Эреб сбросился с моста за день до начала эксперимента.

— Но было что-то еще, — прошептала я в бреду. Лоб горел, и я чувствовала, как холодные руки Харона касались моей кожи, пытаясь привести в чувства и поднять меня с мокрого дна лодки.

— Что?

— Эреб, он...

— Он не просто покончил с собой, — выдохнул Харон. — Он что-то знал. Что-то хотел мне сказать. Он знал, что место смерти приманит меня, как магнит. Но я что-то упустил...

Плач ХаронаWhere stories live. Discover now