Две стороны одной Луны

-//-//-

«Говорят, смерть страшнее всего. Нет, иногда жизнь страшнее смерти».

В полутьме комнаты я не сразу поняла, вечер на улице или раннее утро. Сбитое в комок одеяло свернулось у ног, подушки валялись на полу. Как я вообще дошла из кухни до комнаты, не помню. Но странно себя чувствовала, очень странно.
Осторожно пошевелила пальцами на ногах, согнула ноги в коленях, затем подняла руки и помахала перед своим лицом. Так вот в чём странность! Боль ушла. Телу словно её не хватало, вот она была, была частью меня, как дыхание, а теперь вдруг — раз — и исчезла. Я аккуратно села на постели, прислушиваясь к каждой натягивающейся мышце, но боли нигде не было. Она покинула меня.
Или я умерла?! От этой неожиданной мысли я вздрогнула и вскочила на ноги. Нет, пол по-прежнему был холодным, я чувствовала его продрогшими ступнями, каждую щель между рассохшимися половыми досками. И всё же для достоверности посильнее ущипнула себя за руку, и тело тут же ответило знакомой ненавистной болью.
— О, прости-прости, — погладила пульсирующее после щипка место. — Тебе и так досталось, — впервые мне стало жаль собственное тело, которое я так ненавидела все эти годы.
Что это было вообще? Что за болезнь едва не свела меня в могилу? И ничего не приходило в голову.
В сумраке комнаты ярко вспыхнул экран телефона, сообщая о том, что скоро начнётся пятый день моего загадочного недуга. Там же два звонка от мистера Чхве и SMS о том, что я уволена за неявку на работу. И мне бы тут же перезвонить и слёзно просить о том, чтобы меня оставили, умолять и обещать работать больше, чем обычно, и браться за любую работу, но я так устала, так, словно годы работала без выходных и обедов. Я разберусь с этим завтра, обязательно разберусь, мелькали мысли в засыпающем мозге. А пока надо поднять подушки, развернуть одеяло, зарыться с головой и уснуть. Вдруг боль просто дала мне передышку до утра и завтра вернётся? Надо успеть выспаться, чтобы быть готовой к этой встрече.

***

Меня разбудил курьер, настырно колотящий в двери. Я её лишь чуть приоткрыла, не показываясь ему на глаза, и получила папку со своими документами. Всё, теперь я больше не работала в страховой компании.

Оказалось, что уже половина двенадцатого. В животе призывно забурлило. Ещё бы, столько дней без еды. Казалось, что с охоты могу съесть слона, но в итоге влезла только яичница из двух яиц и чай. Прислушалась к организму, боясь ощутить знакомые рвотные позывы, но изнутри шло приятное тепло, и усиленно работал желудок.
Не глядя в зеркало, обрадовавшись горячей воде, полезла под душ. Упругие струи приятно били по спине и стекали по телу, смывая и унося с собой кошмар прошедших дней. По инерции подняла руки и провела по голове. И тут же замерла, задержав дыхание. Ладонь касалась жёстких колючих пеньков отрастающих волос. У меня тут же слёзы на глаза навернулись. Волосы растут! Вырастут новые волосы! Я не останусь лысой! О, Господи, я плакала и улыбалась одновременно, осторожно касаясь собственной головы. Жёсткая щетина неприятно колола кожу, но мне казалось, словно я густую гриву глажу. Волосы... Я радовалась им, как самой драгоценной награде, смешивая слёзы и воду... Раньше и мне волосы казались чем-то обычным и естественным, пусть и жидкие и тонкие, но они были. И только когда ты лишаешься привычного, понимаешь, насколько важным это было.

Вскоре, касаясь языком зудящих дёсен, ощутила и несколько прорезающихся зубов. Хотя, какие могут быть зубы, если два поколения их уже сменились? Но, тем не менее, с каждым часом зуд становился сильнее, и скоро вовсе сменился ноющей болью. Понятно, почему плачут дети, когда режутся зубки. Но я не плакала. По сравнению с той болью, что была совсем недавно, это мелочи, это настолько незначительно, что я, довольно бодро передвигаясь по комнате, привела её в порядок. Сняла постельное бельё, к которому кое-где приклеились хлопья отставшей увядшей кожи, и бросила в таз, заливая водой, пока она есть.
В зеркало смотреть было страшно. Лицо больше не ныло так сильно, как вчера. Немного пощипывало, но уже не разъедало от слёз. Теперь я могла думать, могла в полной мере осознать, что выжила только чудом. Но зачем? Зачем я выжила?
С моим телом творилось что-то невероятное! Часам к шести я могла уже запустить руку в волосы и почувствовать их, просачивающиеся между пальцев. Язык насчитывал тридцать зубных пеньков, которые продолжали расти. Я хотела сменить халат, но не влезла в собственные брюки! Они оказались короткими на целую ладонь, и не хотели вмещать непонятно откуда взявшиеся при этой голодовке округлости. У меня оформились бёдра и ягодицы, которых отродясь не было. Я растерянно смотрела на бюстгальтер, который даже в обхвате не сошёлся. И это при том, что я всегда брала самый маленький размер. Теперь же грудь с трудом помещалась в ладонях.

Минут десять стояла у порога в душевую, боясь переступить его. Там висело зеркало, но картинка, которую я видела в прошлый раз, отпечаталась на подкорке. Мне даже думать не хотелось о лице. И раньше была страшной, но то, что я видела в последний раз — персонаж для фильма ужасов, поэтому потопталась возле порога, но не вошла.