Пена Дней

XLVI

Николас разглядывал печь. Он сидел перед ней с кочергой и
паяльной лампой и проверял ее внутренности. Сверху печь слегка
одрябла, а листы железа размякли, достигнув консистенции тонких
ломтиков швейцарского сыра. Николас услышал в коридоре шаги
Колена и выпрямился. Он почувствовал, до чего устал. Колен
толкнул дверь и вошел. Вид у него был довольный.
-- Итак? -- спросил Николас. -- Свершилось?
-- Продал, -- сказал Колен. -- Две тысячи пятьсот...
-- Дублезвонов? -- спросил Николас.
-- Да, -- сказал Колен.
-- Ничего себе!
-- Я тоже не ожидал. Осматриваешь печь?
-- Да, -- сказал Николас. -- Мало-помалу она превращается
в чугунок для древесного угля, и я себя спрашиваю, к ейной
матери, как это происходит...
-- Очень странно, -- сказал Колен, -- но не более, чем все
остальное. Ты видел коридор?
-- Да, -- сказал Николас. -- Он уже из грабовых досок...
-- Повторяю еще раз, -- сказал Колен, -- я больше не хочу,
чтобы ты оставался здесь.
-- Есть письмо, -- сказал Николас.
-- От Хлои?
-- Да, -- сказал Николас, -- на столе.
Распечатывая конверт. Колен услышал нежный голос Хлои,
письмо можно было слушать не читая -- в нем говорилось:
"Милый Колен,
Мне хорошо, погода отличная. Единственная неприятность --
снежные кроты, эти зверьки ползают между снегом и землей, у них
оранжевый мех, и они громко кричат по вечерам. Они сгребают
снег в большие сугробы, в которые легко свалиться. Все залито
солнцем, и скоро я вернусь".
-- Хорошие новости, -- сказал Колен. -- Итак, ты уходишь к
фон Тызюмам.
-- Нет, -- сказал Николас.
-- Да, -- сказал Колен. -- Им нужен повар, а я не хочу,
чтобы ты оставался здесь... ты слишком быстро старишься, и,
повторяю, я подписал на тебя все бумаги.
-- А мышь? -- сказал Николас. -- Кто ее будет кормить?
-- Я займусь ею сам, -- сказал Колен.
-- Это невозможно, -- сказал Николас. -- К тому же мне уже
ничто не грозит.
-- Отнюдь, -- сказал Колен. -- Здешняя атмосфера тебя
задавит... Никто из вас не сможет выдержать...
-- Ты все время так говоришь, -- сказал Николас, -- но это
ничего не объясняет.
-- В конце концов, -- сказал Колен, -- дело не в этом!..
Николас встал и потянулся. У него был печальный вид.
-- Ты больше ничего не готовишь из Гуффе, -- сказал Колен.
-- Ты пренебрегаешь кухней, ты совсем опустился.
-- Да нет, -- запротестовал Николас.
-- Дай мне досказать, -- сказал Колен. -- Ты перестал
принаряжаться по воскресеньям и бреешься теперь не каждое утро.
-- Это не преступление, -- сказал Николас.
-- Нет, преступление, -- сказал Колен. -- Я не могу тебе
платить столько, сколько ты заслуживаешь, но, по правде говоря,
ты заслуживаешь все меньше и меньше -- отчасти по моей вине.
-- Неправда, -- сказал Николас. -- При чем тут ты, если у
тебя неприятности.
-- Да, -- сказал Колен, -- все из-за того, что я женился,
и из-за того...
-- Глупости, -- сказал Николас. -- Кто будет готовить тебе
еду?
-- Я сам, -- сказал Колен.
-- Но ты же пойдешь работать!.. У тебя не будет времени.
-- Нет, работать я не буду. Я как-никак продал пианоктейль
за две с половиной тысячи.
-- Да, -- сказал Николас, -- тут-то ты преуспел!..
-- Ты пойдешь к фон Тызюмам, -- сказал Колен.
-- Ох! -- сказал Николас, -- ты меня допек. Я пойду. Но с
твой стороны это просто гадко.
-- К тебе опять вернутся хорошие манеры.
-- Ты так возражал против них...
-- Да, -- сказал Колен, -- потому что со мной они ни к
чему.
-- Ты меня допек, -- сказал Николас. -- Пек, пек и допек.