По ту сторону света: Другая история Призрака оперы

Глава 6. (продолжение)

Крис затаила дыхание.
Пошел экшн.

- Я убил его, Крис. – Сказал Эрик, и приготовился к самому страшному.
Но Кристина вдруг толкнула его в плечо и воскликнула:
- Ты его грохнул? Грохнул этого козла? Сколько тебе было?
- Где-то около тринадцати. Ты больше ничего не скажешь?
- Скажу! Я бы поступила так же.
Эрик стер со лба холодный липкий пот.
- Так что с этой Антуанеттой?
- Обезьяна подняла крик. Нас бы поймали, но Антуанетта схватила меня за руку и потащила куда-то прочь. Она привела меня в театр, в театр, который стал мне домом. Ну а все остальное ты знаешь. Почти все.
- Да про тебя фильм можно снять. Может «Оскара» дали бы...
- Это хорошо или плохо?
- Это охрененно! Черт, Эрик, как ты выжил? Это же ад.
- Для самого загадка. Тяжело смириться и поверить в то, что ты нормальный человек, когда всю жизнь тебя убеждали в обратном, ненавидели, проклинали. Как можно верить миру, Кристина, когда он был для тебя палачом? Как можно верить людям? Понимаешь?

Психолог тебе в помощь, - подумала про себя Кристина. Но промолчала, посчитав, что сейчас не время для язвительных замечаний и шуток. Он не поймет, да и легче ему не станет.
Поэтому, сказала другое.

- Это что-то типа того, когда тебя гнобят в классе и плюются тебе в спину бумажными шариками, - задумчиво молвила она. – Я очень хорошо знаю, каково это – желать стать «таким как все». Знаешь, Эрик, возможно, этот мир всегда был неидеален, независимо от того, какой на дворе век? Можно изобрести телевизор или атомную бомбу, но это не изменит того, что здесь, - она приложила узкую ладонь к груди. – Люди почему-то боятся сами себя. А еще они боятся «людей, не похожих на них», потому что боятся стать ими. Наверное, людям нужен кто-то, кого они могли бы пинать, как мячик, чтобы уверить себя в том, что они лучше. Большинство привыкло отводить глаза от того, что они считают уродливым. И для этого совершенно не обязательно иметь шрамы на лице. Причиной может быть старое платье или скобки на зубах, или заикание, или вес в 250 фунтов, а может... просто не иметь родителей, как остальные. Тогда, над тобою смеются, считают ущербным, не зовут на вечеринки, отказываются дружить и обходят стороной просто потому что ты не такой, как они... Это, конечно, не клетка в балагане, но это не менее действенный метод стереть тебя с лица земли. Так, может быть, дело не в лице, Эрик? Дело в людях?

Эрик не успел ничего ей ответить.

- Слушай, тут дует по полу. Вставай-ка!
Она поднялась, потянула за собою Эрика. Усадила его на кровать, села рядом.
- Спасибо тебе. Наверное, это непросто, открывать душу малознакомой девчонке.
- Ты мне не малознакомая. Ну, то есть, не совсем малознакомая.
- Это вообще очень сложно, открывать кому-либо душу, показывать свои слабости, страхи. Это почти как раздеться до гола прилюдно. Ты храбрый. И сильный. Ты смог. Ты не такой как они, Эрик. Да. Ты – человек, а они – животные. Доисторические. С мозгом, как горошина.

Эрик улыбнулся.

- Все хорошо. Темные времена прошли. – Крис по-приятельски похлопала его по плечу.
- Ты, правда, не осуждаешь меня? Я убийца, монстр...
- Заткнись или я ударю тебя. Опять нюни? Не порть мое впечатление о тебе. Я, можно сказать, считаю тебя теперь супергероем.
- Я решил исправить свою главную ошибку. Ошибку из той жизни. – Он с опаской дотронулся до ее руки. – Не хочу, чтобы между нами стояла ложь и недосказанности. Ты заслуживаешь большего, ты должна все знать. Я совершил много глупостей, но...
- Спасибо! Меня, правда, впечатлило. Я горжусь тобою.
- Может, когда-нибудь ты решишься поделиться со мною тем, что тревожит тебя... Это непередаваемое чувство, будто выпускаешь на свободу вольную птицу, которая на протяжении многих лет была заключена в клетку.
- Красивое сравнение, поэт ты мой раритетный. – Улеглась на подушку Кристина. - Может. Может, когда-нибудь и я ее выпущу.

Когда Эрик уже собирался встать и уйти, она вдруг начала, глядя в потолок:

- Эрик?.. Это грустная история о девочке, которая оказалась лишней в этом мире...
Моя мать бросила нас с отцом, когда мне было три месяца. Просто взяла и ушла. Нашла кого-то другого. Отец ждал около полугода, думал, она наиграется, образумится и вернется. Но за все это время она даже ни разу не позвонила, не дала о себе знать. Он сам нашел ее потом, заставил подписать отказ от родительских прав. И она подписала, представь себе. С тех пор у меня остался только он. Отец. Он был музыкантом - скрипачом. Где-то среди коробок здесь лежит его скрипка.
Играл на свадьбах, праздниках, даже на похоронах. В общем, куда брали. Музыкальная карьера у него шла плохо, он очень переживал, потому что это было все, что он умел. Музыка была для него важна, но ему не хватало места в ее мире. Он не сыскал ни славы, ни любви, ни денег.
Отец старался растить меня, как мог. Перебивался временной работой, оставляя меня в манеже или в кроватке. Нянька была ему не по карману, а больше никого у нас не было. Однажды он ушел сгружать товар в ближайшем магазине. А я проснулась, и, пытаясь выбраться, невесть как, рухнула из своей кроватки на пол. Прямо вниз башкой. Чуть не захлебнулась в собственных соплях. Шишка была вот такая, - Крис показала на лбу у себя нечто внушительное. – Когда он вернулся... в общем, не понятно, кому больше нужна была медицинская помощь. С тех пор он брал меня с собою, как той-терьера. Я сидела в огромном рюкзаке, пока он работал. Я плохо помню то время, я была совсем маленькой. Но, это было самое счастливое время. Я была для отца самым дорогим, самым близким человеком. И он для меня был таким.

А потом все вдруг изменилось... я стала расти, и слишком сильно походить на маму. Он не мог простить ее, он просто ненавидел ее. Ненавидел, что она ушла к другому мужику, ненавидел за то, что наплевала на свою собственную дочь, что бросила его с маленьким ребенком на руках. Но... думаю, несмотря ни на что он продолжал ее любить. Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел ее. И это было для него адом...
Я уже ходила в школу, мы едва сводили концы с концами. И вот тогда стало происходить самое страшное. Он начал играть, беспробудно пить. Когда я уходила в школу, он был все еще бухой, когда приходила – уже бухой по второму кругу – ужрат круглосуточно. Ему перестали давать даже самую халтурную работу, пособие было очень маленьким. Играть музыку он больше не мог - руки тряслись.
А потом он подсел на наркоту...
Вот, взгляни-ка, - Крис собрала волосы и приподняла их, указав себе на левый висок. – Это я заработала, когда помогала ему однажды дойти до койки. Я споткнулась, он начал заваливаться на меня, и я приложилась об тумбочку. Вечное напоминание...
А еще, чтобы опохмелиться, он тайком вытряхивал мелочь у меня из карманов, которую я зарабатывала себе на обеды мелкой работенкой. Хороший папаша, да?
Устраивал гулянки, приводил таких же алкашей, как он, каких-то грязных шлюх. Я сидела наверху, под двумя одеялами и боялась вылезти. Мне казалось, что эти слои материи хоть как-то защитят меня, если что-то случится. А ему было все равно, он иногда забывал, кто я ему. Называл не Кристиной, а именем моей матери. Правда, иногда, под очень сильным кайфом в нем просыпалась нежность и отцовская любовь. Он сажал меня к себе на колени и рассказывал какой-то жуткий бред, - Крис поморщилась. – Про то, что я его маленькая принцесса, про ангелов. Обещал, что, чтобы ни было, со мной всегда будет ангел. Ангел-хранитель, ангел музыки. Он иногда с такой уверенностью и правдоподобностью смотрел куда-то мне за спину, что я начинала верить – там, позади, действительно стоит мой ангел-хранитель. Черт! – сжала кулаки Крис. – Только после этого он снова надирался или шел искать новую дозу, и все начиналось снова. Потом он приходил и забывал мое имя, забывал, кто я ему, иногда выгонял, обвинял в том, в чем я была не виновата.

Голос Кристины предательски дрогнул. Она опустила голову, чтобы Эрик не заметил ее влажных глаз.
- А однажды он слишком усердно нюхнул кокса... – она зло усмехнулась. - Встав утром в школу, я нашла его в гостиной, сидящим в кресле. Думала, он спит. Пошла готовить завтрак. Несколько раз позвала его, он не ответил. Это было нормально, - объяснила Крис. – Он никогда не отзывался, когда я звала его завтракать. Поэтому, я оставляла ему кофе и тосты, а сама шла в школу.
Я и в этот раз принесла ему тост и кофе. И только тогда заметила, что голова его запрокинута, а глаза открыты. Он был уже холодным...
Мне было почти десять.
Я угодила в приют. Таких детей, как я называли детьми из неблагополучной семьи. Мне делали кучу анализов, наблюдали меня, чтобы выяснить, чем я болею, что я нюхала, чем кололась, не трахал ли меня кто... – с отвращением сказала Кристина. - И, кажется, очень разочаровались, когда ничего не нашли.
Детям я не нравилась. Приходилось учиться стоять за себя.
Все, что у меня там было, это церковный хор.
Училась я не очень хорошо, вела себя как мальчишка, могла заехать в глаз какому-нибудь придурку.
Меня даже никто не желал удочерять. Потому что все сначала набрасывались на кукольную внешность, но после того, как я открывала рот... - Кристина довольно рассмеялась. – А я не хотела попадать к каким-то уродам, желавшим наряжать меня в розовые платья и цеплять к голове банты.
Я провела там четыре с половиной года.
А потом... потом появилась тетя Нэтта.
Странная штука, она получила письмо от моего папаши, в котором тот просил ее обо мне позаботиться, если с ним что-то случится.
Он написал его при жизни, как бы впрок. Под кайфом. Но определил себе гораздо больший срок для жизни, чем оказалось на самом деле. Поэтому, все это время его письмо ждало своего часа.
Они были когда-то знакомы с тетей Нэттой. Через ее брата, у которого была своя музыкальная группа. Может, у них что-то было, я не знаю. Но факт в том, что она была единственным человеком, кому отец доверил меня. А она, как не странно, ему не отказала.
Нэтта продолжительный срок искала меня, еще какое-то время была бумажная волокита. В общем, она привезла меня к себе в дом, когда мне было почти пятнадцать.
Так мы познакомились с Мэг. – Мягко улыбнулась Кристина. – Если бы не она, не знаю, как бы я привыкла к новому дому, к новым порядкам, к тетушке. А ей, по-моему, так нравилось, что у нее появилась еще одна дочь. Конечно, не надо ни вынашивать, ни рожать, никакой испорченной фигуры, переживаний. И, кроме того, этому ребенку уже пятнадцать. Бессонные ночи, подгузники – все позади.
Ну а потом была балетная школа, переполненная детьми богатеньких родителей. Кэтти Бэлз – злейший враг Мэг однажды каким-то образом узнала, что я раньше жила в приюте, и прилюдно назвала меня отребьем. Конечно, ведь ее отец был президентом яхт-клуба, в котором состоял директор школы, и она не знала, каково это – жить без родителей. Со мной там мало кто дружил, меня дразнили и унижали за то, что мой отец был нищим алкашом, а мать бросила меня в младенчестве.
Мне было плевать на них. Но им, почему-то, было не плевать на меня. Им нравилась эта травля...

Затем была ссора Мэг с матерью, ее побег...
Во мне миссис Гэри тоже разочаровалась.
В колледж я не поступила, потому что нам с Мэг нужно было выживать, нужно было работать.
Мне пришлось приложить массу усилий, чтобы вернуться в этот дом, в дом отца...
Ну а потом... а что было потом, ты все знаешь.
Вот так. Я не принцесса, Эрик. И не дама из высшего общества с идеальными манерами. Я испорченная девчонка с района, никому не нужная брошенная разбитая кукла. – Она украдкой вытерла влажные дорожки на щеках. – Он ушел. Оставил меня. Так же, как и она, как моя долбанная мамаша! Зачем она вообще рожала меня? Я никому из них не была нужна. А у меня с лицом было все нормально. Но это меня не спасло. Понимаешь о чем я, Эрик?
- Кристина... - он обнял ее за плечи и притянул к себе. – Прости, что Ангел музыки к тебе так и не пришел, когда был так нужен. – Прошептал он замороженным голосом. В горле стоял ком. - Прости...

У него оказались очень сильные руки. Настоящие мужские руки.
Такие, в которых хочется почувствовать себя беспомощной и слабой, отдаться в их власть безраздельно. Отдаться и навсегда забыть обо всем том, о чем она только что рассказала, о том, что страшными кошмарами год за годом ее никчемной жизни являлось ей во снах, и заставляло украдкой рыдать в подушку по утрам...
Если бы только хоть кто-то смог излечить ее от этих воспоминаний, вырезать, стереть из памяти куски этой жизни, Кристина продала бы ему свою душу, только бы этот кто-то смог...

Она положила ему голову на плечо, горячо задышала в шею. Потом чуть отстранилась, перекинула ногу через его бедра, и оказалась у него на коленях, посмотрела прямо в глаза, положила свою ладонь ему на живот, стремительно опустила ее вниз.
Он охнул, но снова вздохнуть не успел.
Произошло то самое, что он так отчаянно хотел сохранить в своей памяти – поцелуй, подаренный самой прекрасной, самой удивительной девушкой ему... проклятому никчемному созданию. Поцелуй, который ему больше не суждено было познать.

Но, в момент, когда он вновь ощутил эти невероятные пьянящие касания, показалось, что те два поцелуя, то ли благодарящие, то ли безысходные, как залог во имя спасения жизни виконта, были лишь сном, фантазией, агонической грезой...
Настоящая, живая Кристина была сейчас здесь, плотно припав своими губами к его.

И он чувствовал, как сильно бьется в ее груди сердце.

Господи, как это, оказывается, прекрасно. То, чего его лишила судьба – играть любовь не только музыкальными нотами, но и губами, телом, касаниями рук.
За несколько мгновений поцелуй, будто калейдоскоп, менялся, удивлял, восторгал, становясь то медленным сладко-тягучим, то быстрым торопливым глубоким.
И не было сил остановиться, хотелось снова и снова чувствовать ее отзывающиеся губы, щедро возвращать ей в ответ эту ласку и снова брать, брать...

Аромат этих губ и вкус... нет, это невозможно запомнить. Это можно только пережить. Переживать всякий раз, прикасаясь к ним.

- Черт, - задыхаясь, произнесла Крис и отстранилась первой. – Черт!
Губы его оказались невероятно мягкими и послушными, и это искушало.
- Что? – давно утеряв ощущение реальности, спросил Эрик, открывая глаза.
- Я сделаю глупость, если не остановлюсь. Не надо. Ведь не надо, да? Это так странно, то, чего я хочу и что я чувствую сейчас.
- А что ты чувствуешь?
- Лучше тебе не знать, - глубоко вздохнув, ответила Крис. – Забудь все, что я тебе рассказала. Хорошо? – прошептала она ему на ухо.
- Забыть? Но...
- Не заставляй меня раскаиваться. Пожалуйста...
- Хорошо, я постараюсь, - растерянно выдавил он, все еще чувствуя ее горячую ладонь на внутренней части своего бедра.
Крис, будто прочитав его мысли и ощущения, отпрянула, отползла к стене.
- Спасибо тебе, Эрик, что рассказал и что... выслушал. Но, сейчас тебе лучше уйти. Иначе случится что-нибудь непоправимое. И мы оба пожалеем. Просто уходи.
Сил сопротивляться не было. Он встал. Шатаясь, подошел к двери.
- За все эти годы я никому и никогда этого не рассказывала. Только Мэг, и то, не все. – Еле слышно сказала ему в спину Кристина.
- Я знаю, Кристина, - срывающимся голосом ответил Эрик. – Я тоже.

Когда он вышел, Крис яростно потерла пылающее лицо. Потом подползла к краю кровати, включила светильник, сильно дернула ящик прикроватной тумбочки, начала там рыться.
- Вот дерьмо! Ну почему так всегда, ну почему он всегда у Мэг, твою мать!
Крис задвинула ящик, села на кровати, глядя в светлеющее окно.
- Господи, о чем ты только? Ну и идиотка же ты!
И, уткнувшись в подушку, разрыдалась.

Закрыв за собою дверь, Эрик вдруг обессилено опустился на пол, припал спиною к двери, обхватил разрывающуюся от боли голову.
Почему же было так больно?
Невозможно больно в самой глубине груди.

Он затаил дыхание и услышал, как из-за двери доносятся приглушенные всхлипы.